Творения, том 12, книга 2 - Иоанн Златоуст

[1] В синод. переводе "сорок дней".

СЛОВО 4

О посте и целомудрии

Хочешь ли знать, какое украшение для людей пост, какая он оборона и защита? Подумай о блаженном и чудном роде монашествующих. Они, убежав от мирского шума и востекши на вершины гор и построив кельи в тишине пустыни, как в некоей спокойной пристани, взяли себе пост в товарищи и сообщники на всю жизнь. Зато он и сделал их из людей ангелами; да и не их одних, но и кто в городах соблюдает его, - всех возводит он на самую высоту любомудрия. Пост и ныне собрал нас в отеческий дом; он и сегодня привел в материнские объятия тех, которые доселе были ленивы. Если же он, только еще ожидаемый, внушил нам столько ревности, то сколько благочестия произведет он в нас, когда явится и наступит? Если бы Адам послушался этого голоса[1], то не услышал бы другого: "прах ты и в прах возвратишься" (Быт. 3:19). Но так как он не послушал того голоса, то за это (постигли его) смерть, печаль, заботы и жизнь, тягостнейшая всякой смерти. И как за презрение к себе пост наказал презрителя смертью, так, напротив, за уважение отвратил смерть. Так, когда великий и дивный город ниневитян лежал уже поверженный долу, склонив голову к самой пропасти, и готов был принять направленный сверху удар, пост, как некая слетевшая свыше сила, исторг его из самых рук палача и возвратил к жизни. Посмотрим же, как постились ниневитяне и как избавились от угрожавшего гнева. "Чтобы ни люди", - говорится, - "ни скот, ни волы, ни овцы ничего не ели" (Ион. 3:7). Что ты говоришь, скажи мне? И бессловесные постятся, и лошади и мулы покрываются вретищем? Да, говорит. Как по смерти богатого человека родственники одевают во вретище не только рабов и рабынь, но и коней, и заставляют следовать за гробом, чтобы этим выразить тяжесть потери и возбудить во всех сожаление, так и тогда, когда городу угрожала гибель, жители облекли во вретище и бессловесную тварь и наложили на нее иго поста. Бессловесных, говорили они, нельзя вразумить о гневе Божием словом, пусть же они вразумятся голодом, потому что если они должны разделить с нами наказание, то пусть разделяют и пост. Если же некоторым из присутствующих здесь телесная немощь препятствует предаваться посту, то таких я убеждаю и облегчать телесную немощь, и не лишать себя этого духовного наставления, но потому-то самому и показывать тем большее рвение. В самом деле, воздержание от пищи Бог повелевает для того, чтобы мы обуздывали порывы плоти и делали ее послушным орудием для исполнения заповедей. Если же мы, по причине телесного недуга, не воспользуемся помощью поста и покажем еще большую беспечность, то причиним себе величайший вред. Если и пост, не сопровождаемый добрыми делами, не приносит нам никакой пользы, то тем более (мы подвергнемся осуждению), если мы, не будучи в состоянии воспользоваться врачеством поста, покажем еще большее нерадение к исполнению заповедей. Если занимающиеся мирскими делами никогда не решатся взяться за дело, не определив наперед приносимой им прибыли, то тем более нам следует так делать: не просто лишь проходить седмицы поста, а исследовать свою совесть, испытывать помыслы и замечать, что мы успели сделать на этой неделе, что на другой, что нового предприняли достичь на следующую и от каких исправились мы страстей. Если мы не будем управлять себя таким образом и показывать такую заботливость о своей душе, то нам не будет никакой пользы от поста и воздержания, которым мы подвергаем себя. Итак, если ты по телесной немощи не можешь целый день оставаться без пищи, то никто здравомыслящий не может порицать тебя за это. Мы имеем кроткого и милостивого Владыку, Который не требует от нас ничего сверх силы. Ведь Он требует от нас не просто лишь воздержания от яств и поста, и не для того, чтобы мы оставались только без пищи, а для того, чтобы мы, удаляясь от мирских занятий, весь досуг употребляли на духовные. Если бы мы с трезвящейся душой вели свою жизнь, обнаруживали все усердие к делам духовным, принимали пищу для того лишь, чтобы удовлетворить необходимой потребности, и проводили всю жизнь в благих делах, то для нас не было бы нужды и в помощи поста. Но так как природа человеческая беспечна и склонна более предаваться удовольствию и распущенности, то человеколюбец-Господь, как нежно любящий отец, изобрел для нас врачество поста, чтобы истребить в нас и соблазны удовольствия, и заставить нас переносить заботу о мирских делах на делание духовное. Однако есть много людей, которые, готовясь сражаться с постом, как бы с диким зверем, ограждают себя объедением, и, до крайности обременив и омрачив себя, весьма неразумно встречают тихое и кроткое лицо поста. И если я спрошу тебя: для чего ты сегодня идешь в баню? - ты скажешь: чтобы с чистым телом встретить пост. А если спрошу: отчего упиваешься? - ты опять скажешь: оттого, что готовлюсь вступить в пост. Но не странно ли этот прекраснейший пост встречать с телом чистым, а с душой нечистой и опьяненной? Приучимся же вкушать пищу в той лишь мере, в какой нужно для поддержания жизни, а не переполнять и отягощать себя яствами. Не для того явились мы на свет и живем, чтобы есть и пить, а для того едим, чтобы жить; не жизнь ради пищи, а пища ради жизни создана была изначала. Жизнь, братия, соразмерена не с удовольствием, а с необходимостью. Итак, отвергнув все излишнее для природы, будем довольствоваться одним только необходимым. Что может быть святее той трапезы, где изгнаны пьянство, объедение и всякое излишество, а вместо того введено некое чудное соревнование в охранении законов Божиих; где муж наблюдает за женой, чтобы она не впала в бездну клятвопреступления, а жена оберегает мужа, и преступнику угрожает тягчайшим наказанием; где господин не стыдится ни принимать обличение от рабов, ни сам исправлять своих слуг? Не погрешит тот, кто назовет такой дом церковью. Где господствует такое воздержание, что даже в часы удовольствия все присутствующие заботятся о законах Божиих, все состязаются и соперничают в этом друг с другом, там очевидно изгнана всякая злая сила демонов, и в прекрасном соревновании рабов присутствует Христос. Но с пороком, говоришь ты, соединено много удовольствия, а с добродетелью - великий труд и усилие. Но какая же была бы тебе благодарность, за что бы ты получил награду, если бы дело не было соединено с трудом? В самом деле, я могу указать много людей, которые по природе гнушаются общения с женщинами; назовем ли мы их поэтому целомудренными или признаем ли достойными венцов? Ни в коем случае, - потому что целомудрие есть воздержание и победа над искушающими нас удовольствиями. Часто волны страстей, превосходящие своей свирепостью морские волны, нападают на нашу душу и производят в ней большое смущение. Человек беспечный и нерадивый, когда начинается буря, тотчас же приходит в смущение и смятение, и смотрит со страхом, как душа терпит крушение и потопляется страстями; напротив, сильный и мужественный человек, поставив, как бы кормчего у руля, разум над страстями, не перестает принимать все меры, пока не направит ладью в тихую пристань любомудрия. Не будем же расслаблять свою крепость и разрушать свои силы беседами с женщинами, потому что отсюда происходит невыразимо великое зло для душ наших. А что (сказать), если мы даже и не чувствуем этого, опьяняемые пристрастием? Это-то и ужаснее всего, что мы даже и не сознаем, как расслабеваем и делаемся мягче всякого воска. Как если кто, поймав гордого и грозного льва, отрежет у него гриву, вырвет зубы и острижет когти, - делает презренным, смешным и даже для детей одолимым того, кто был страшен, неприступен и все потрясал одним рычанием, - так точно и женщины, кого привлекут к себе, всех делают удобоуловимыми для диавола, изнеженными, раздражительными, бесстыдными, безрассудными, гневливыми, дерзкими, непристойными, неблагородными, жестокими, раболепными, подлыми, наглыми, болтливыми, и, вообще, все женские дурные нравы передают и внедряют в их душу. Невозможно, чтобы живущий так сочувственно с женщинами и питающийся беседами с ними не был сплетником, болтуном и легкомысленным, станет ли он говорить о чем-нибудь, все он будет говорить насчет пряжи и тканей, потому что язык его заражен свойством женских речей; станет ли делать что-нибудь, сделает с великим раболепством, потому что он далеко уклонился от свойственной христианам свободы и стал неспособен ни на какое великое дело. Итак, если ты воочию хочешь доказать нам, что ты не находишь удовольствия говорить срамные речи, то не дозволяй себе и слушать их. Теперь же будешь ли ты когда-нибудь в состоянии понести труды ради целомудрия, когда постепенно расслабляешься смехом и этими срамными речами? Ведь даже и чистая от всего этого душа едва только может быть святой и целомудренной. И пусть не говорят мне: я не могу спастись, если не откажусь от жены, если не откажусь от детей, если не откажусь от дел. Разве брак служит препятствием? Жена дана тебе в помощницы. Разве он (брак) враг? Не зазорен брак, а блуд - зло. Я своей собственной погибелью ручаюсь тебе в твоем спасении. Если жена твоя порочна, не представляй этого в свое извинение. И у Иова жена была нечестива и порочна и побуждала его на богохульство. Что же? Поколебала ли она твердыню? Сокрушила ли адамант? Осилила ли скалу? Нисколько; напротив, она нанесла удар, а твердыня стала еще крепче; плод был сорван, а дерево не поколебалось; листья опали, а корень остался недвижим. Как кормчий, произведший крушение в самой пристани, не заслуживает никакого снисхождения, так и человек, огражденный браком, если он разрушает чужие браки или смотрит с вожделением на какую бы то ни было женщину, не заслуживает ни пред людьми, ни пред Богом никакого извинения, сколько бы он ни ссылался на требование природы. В самом деле, какое может быть удовольствие от такого плотского пожелания, когда человек чувствует страх, тревогу и опасение, боится суда и ответа, представляет себе гнев судии и меч палача, яму и темницу? Ведь такой человек пугается даже теней, опасается самых стен и камней, как будто имеющих голос, всего трепещет и боится, и терзает душу ожиданием всяких ужасов. Таким образом, не помеха брак для целомудрия, а скорее ограждение для него. Девство, ведь, столь великое дело, и требует такого труда, что Христос, сойдя с неба для того, чтобы сделать людей ангелами и здесь насадить вышний образ жизни, не решился даже и при такой цели предписать его и возвести на степень закона; и несмотря на то, что дал закон умирать за Него, - а что могло бы быть тяжелее этого? - постоянно распинать себя и благотворить врагам, девства тем не менее не узаконил, но предоставил на произволение слушателей, сказав: "кто может вместить, да вместит" (Мф. 19:12). Велико, действительно, бремя этого дела, и весьма обрывисто место этой добродетели. И это доказывают те, которые процветали многими добродетелями в ветхом завете. Так даже великий Моисей, глава пророков, приискренний друг Божий, имевший такое дерзновение, что мог исторгнуть от ниспосланного Богом поражения шестьсот тысяч подлежавших наказанию, - этот столь великий и славный муж, несмотря на то, что приказал морю и разделил воды, расторгнул скалы, изменил воздух, нильскую воду превратил в кровь, изменил всю тварь, совершил другие бесчисленные чудеса и представил много примеров добродетели, - даже и он был не в силах обратить взор на эти состязания, а нуждался в браке и проистекающей отсюда безопасности, даже и он не отважился пуститься в море девства, боясь несущихся оттуда волн. Равным образом и патриарх, приносивший в жертву сына, был в состоянии преодолеть властнейшее чувство природы, мог убить сына, и при том сына - Исаака, в самом цветущем возрасте, в самую лучшую пору юности, единородного, возлюбленного, данного ему вопреки всякой надежде, и его-то был в силах возвести на гору, извлек нож и вонзил его в гортань сына, - он именно (в намерении) и вонзил нож, и обагрил кровью, - и все же, оказавшись в состоянии довести до конца столь великий и славный подвиг, выступив из границ самой природы, он не отважился приступить к подвигам девства, но убоялся и сам этих состязаний, и предпочел покой, какой дает брак. Точно также и праведный Иов, который, терпя удары и не нанося ударов, сокрушил уста диавола и выдержал всякий вид искушений, и каждый - в самой крайней степени, - ведь все, что в жизни кажется печальным и в действительности является таковым, излилось на одно тело и обрушилось на одну его душу, - даже и этот, столь великий и славный муж, поправший столько законов природы, не осмелился устремиться на это состязание, а насладился и жизнью с женою, и сделался отцом многих детей. Нигде безбрачия не узаконил Бог, Которому подобает слава, честь и поклонение, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.