Жаркая осень в Акадии - Александр Петрович Харников

встал отец Жан-Луи Ле Лутр, католический миссионер, живший среди местных индейцев-микмаков – и они выступили плечом к плечу с акадцами против тирании росбифов. Надо сказать, что Франция их не поддержала, хотя многочисленные добровольцы из той части Акадии, которая оставалась французской, принимали в этой войне участие. Сначала боевые действия против «варёных омаров», как у нас окрестили регулярные английские войска за цвет их мундиров, шли относительно успешно, но тех становилось всё больше, да и, нужно сказать, они воевали всё лучше. Так что война практически закончилась уже к пятьдесят первому году, хотя кое-где отдельные стычки продолжались.

В июне англичане, усиленные очередным пополнением из Англии и колоний, захватили форты Гаспаро и Босежур на перешейке Шиньекто. Дорога в Западную Акадию была открыта, и падение её было лишь вопросом времени. Но англичане решили сначала избавиться от акадского населения – и на рассвете тридцатого июня в Гаспаро вошла рота «лобстеров». Всех жителей согнали на центральную площадь села, где нам объявили, что акадцы должны немедленно покинуть Новую Шотландию, как они теперь стали называть Восточную Акадию, оставив всё своё имущество на месте.

Отец вышел вперёд, поклонился и сказал, что его семья принесла присягу ещё королеве Анне, и что большинство других семей также подданные английской короны. Несколько других присоединились к нему – после чего их прилюдно расстреляли там же, у стен нашей церкви. И единственным мужчиной в нашей семье остался я, Мартен Мари Прюдомм, шестнадцати лет от роду.

И первой моей задачей в новой моей «должности» было принести лопату и помочь выкопать братскую могилу там же, у церкви. Но когда мы – бабушка, мама и три младшие сестрёнки – вернулись домой, там уже хозяйничали росбифы, и нас попросту туда не пустили, пальнув над головами для острастки. К счастью, отец во время «войны отца Ле Лутра» спрятал небольшую сумму денег в горшке, зарытом у сеновала. Лопата у меня как раз была, и я смог её выкопать, а также забрать удочку, лежавшую у местного ручья. Но это было всё – кроме этих денег, у нас оставалась та одежда, которую мы успели натянуть с утра, и та самая лопата, а также топор, торчавший в полене. Ни зимней одежды, ни еды, ни охотничьего ружья, ни лошадей, не говоря уж о повозках…

Но, с Божьей помощью, мы как-то сумели добраться до Пикту на северном берегу, где мне пришлось отдать почти все деньги лодочнику, доставившему нас в Порт-ля-Жуа. Тут мне повезло, что у меня был топор – когда я увидел, как лодочник и его матрос начали о чём-то шушукаться, я как бы невзначай показал им его, после чего те закивали и больше не пытались ничего сделать.

А в Порт-ля-Жуа нам сразу же дали понять, что здесь нас не ждали. У нас не было ни еды, ни жилья, ни возможности как-либо заработать на жизнь. Всё стоило очень дорого, но нас спасала от голодной смерти рыбалка. А ещё я вырыл землянку у стен городка, накрыв её брёвнами – топор я, хоть мне за него и предлагали кое-какую сумму, решил оставить себе.

Всё изменилось, когда пришли русские. Первым делом они накормили всех желающих – вы не представляете себе, каково было впервые за долгое время вновь поесть мяса после рыбы и муки, которую мы выменивали на эту рыбу. А потом объявили о наборе мужчин в ополчение – и о том, что их семьям будут предоставлены кров и питание.

После того, как мне выдали самое настоящее обмундирование – пусть не такое яркое, как у росбифов либо регулярных французских войск, а неприметного коричневато-зеленоватого цвета – и паёк, я вернулся к семье. Мама и бабушка, узнав, что я записался в ополчение, схватились за голову, но когда их в тот же вечер переселили из землянки в одну из новых казарм, названную теперь «общежитием», пообещав в ближайшее время построить для всех настоящее жильё, и вновь весьма сытно накормили, бабушка посмотрела на меня и сказала:

– Мартен, милый, спасибо тебе. Вот только… не посрами памяти своих предков, когда будешь сражаться с этими нелюдями.

10 сентября 1755 года.

Микмакская деревня Лнуи Мникук

Андрей Новиков, переводчик

Наша миссия к местным индейцам-микмакам состояла из членов Совета племени под началом верховного вождя того, что осталось от некогда гордого союза племён конестога[16] – Ванахеданы из клана Черепах. Мы – это Ванахедана, члены Совета племени, Хас – военный его вождь, Аластер Фрейзер, он же Волчонок, не так давно назначенный заместителем военного вождя, и я, Андрей Новиков, он же Хитрый Барсук. Пусть я наполовину русский, наполовину мохок, но когда-то моему отцу было дозволено поселиться в деревне, и я с тех пор тоже конестога из Аткваначуке. Или не совсем – главное у конестога – к какому клану ты принадлежишь, а кланы у нас определяются сначала по матери, а после женитьбы – по супруге.

Да и не очень-то я был на них похож, если честно. Настоящие сасквеханноки высокие, статные, хотя красоту их лиц почти у всех подпортила оспа. Я был не менее высоким, чем они, и кожа моя была смугловатой, но глаза и у меня, и у моей сестры были светлее, чем обычно у индейцев, а волосы не чёрные, а, как говорят французы, каштановые[17].

Микмаки, хоть тоже индейцы, выглядели совсем по-другому – невысокие, плотные, да и лица были более тёмными, чем у конестога. Впрочем, одеты они были, как и мы, в костюмы из оленей кожи, пусть несколько другого покроя, а на голове у большинства было по единому перу, только у обоих вождей было по нескольку перьев какой-то из местных птиц. А те, кто помоложе, нередко щеголяли в европейского вида шляпах.

Меня позвали по одной очень простой причине – я был единственным членом племени, кто хорошо говорил по-французски, а среди микмаков очень немногие знали хоть пару слов по-английски. Языки же племён – конестога и микмакский – были совсем непохожи друг на друга[18].

Нас предупредили заранее, чтобы вначале никто ничего не говорил. И действительно, нас встретили вожди племени – я знал, что первого из них звали Китпу, «орёл» – и жестом указали на место посередине деревни, где было подготовлено дерево для костра. Затем сначала Китпу, а за ним и другие вожди уселись вокруг костра – точнее, все, кроме человека в странной одежде, вышитой бисером, и в чем-то вроде короны, какую носит