Право на риск - Владимир Тюрин

— Нет, почему же, я искренне.

— А ты забыл, как он тебе в прошлом году нафитилял?

— Так это же за дело. Я сам и виноват. За что же тут обижаться?

— Ну-ну, всепрощенец. Обо мне так не сказал бы небось.

— Юрий Захарович…

— Ладно, стоп моторы. Давай поговорим о деле. На чем я остановился? Ах, да, значит, на выполнение задачи вам отводится трое суток. Капитана первого ранга Голубева, командира ОВРа, ты знаешь, противник он серьезный. Командиры кораблей у него тоже ребята опытные. И погода противолодочникам благоприятствует: ночью ветер круто перейдет на зюйд-вест, скорость снизится до трех — пяти метров в секунду. Одним словом, утихнет. За десять дней шторм перемесил всю воду до дна, так что рассчитывать на жидкий грунт, под слоем которого вы сможете укрыться от их гидроакустиков, не приходится. Такая вот обстановочка. Хреновая. — Щукарев решительно хлопнул мясистой ладонью по столешнице, видно, принял окончательное решение. — Точно! Иду с тобой в море.

— А сто́ит ли? — спросил Щукарева Логинов внешне как будто спокойно, незаинтересованно, а у самого от неожиданного поворота перехватило дыхание. На душе у него сразу стало сумрачно, тревожно. Он мгновенно представил себе гам и нервотрепку в центральном посту лодки, когда столкнутся там — а столкнутся они всенепременно — Щукарев и Березин. — Нужно ли это, Юрий Захарович?

— Обязательно нужно, Коля. Обстановка будет сложная, и твой шалый «академик» требует глаза и глаза! А ты ему в последнее время потакаешь. И не возражай! Все знаю! Себе шею свернете — черт с вами. Но ведь еще сколько душ с собой на дно унесете! И мою тоже. Я-то ведь из-за вас, как пить дать, за решетку попаду.

Логинов понимал, что в море комбриг будет нещадно «пасти» Березина, одергивать его на каждому шагу, и Березин может сорваться. И тогда… Что будет тогда, Логинов даже боялся себе представить. Надо было что-то предпринимать, но что…

Зазвонил телефон. Щукарев снял трубку с рычагов, отработанным щеголеватым движением подбросил в воздух, перехватил так, чтобы удобнее было держать ее у уха, и пробасил:

— Щукарев у аппарата. — Вдруг лицо его посерьезнело, приняло торжественно-официальное выражение. — Слушаю вас, товарищ адмирал. Да. Да. Так точно, товарищ адмирал. Есть, товарищ адмирал. Есть… Счастливого вам пути, товарищ адмирал. — Аккуратно опустив трубку, Щукарев задумался, пожевал губами, покачал головой: — Да-а… Новая вводная… Все ломается…

— Что, выход в море отменяется?

— Да нет, выход не отменяется. Я не смогу с тобой пойти. — Щукарев искренне был огорчен, а у Логинова свалилось с души, и он испугался, как бы это чувство великого облегчения не прорвалось в его голосе, во взгляде. Это было бы не по-товарищески по отношению к Щукареву.

— Что-нибудь случилось?

— Адмирала в Москву вызвали. Рано утром с замкомандующего флотом улетает. А меня он за себя оставил. Вот такая петрушка получается. — Щукарев встал и подошел к Логинову. Тот тоже поднялся, подобрался. — Я тебя прошу, Николай Филиппович, не подведи меня, не рискуй без надобности. Ну, не прорвете рубеж, черт с ним. Не теряй головы. А начнет «академик» что-нибудь отчебучивать — пресекай и вступай сам в командование. Будь благоразумным. Добро?

— Добро, Юрий Захарович.

— Слово даешь?

— Даю!

— Помни, я тебе приказываю: никакого излишнего риска. Ни-ка-ко-го! Понял?

— Так точно, понял, — Логинов вытянулся по стойке «смирно».

Синоптики на этот раз не ошиблись: буйный метельный ветер ночью стих, зашел на юго-запад, и теперь, по-весеннему горький и тревожный, он нес с собой из-за сопок запах талого снега и терпкий аромат хвои. Солнце сияло вовсю. Но гладкое, без единого облачка небо еще не прогрелось, оно оставалось холодновато-синим, каким оно бывает в средней полосе в погожие дни конца октября.

Над бухтой, точно радуясь возвращению тепла, весело гомонили чайки. Покружившись над серой гладью воды, они одна за другой через крыло сваливались вниз и садились на огромные металлические плавающие бочки, к которым швартовались корабли. Чайки деловито усаживались на них и щедро поливали их пометом. Поэтому бочки, когда-то выкрашенные в красное, теперь уже потеряли свой первородный цвет, покрылись немыслимыми потеками и казалось, что на каждую из них просто-напросто неаккуратно выплеснули по нескольку ведер грязных белил.

Ожили и люди. По деревянным трапам, стекавшим от береговой базы к причалу, суетились, бегали веселые моряки. Не такие, как в предыдущие дни, — нахохлившиеся и угрюмые.

Через несколько минут подъем флага. Сегодня он торжественный: подводники провожают своих товарищей, отслуживших срочную службу, в запас.

— Командам построиться к торжественному подъему флага! — на всю бесконечную длину причала разнесся усиленный динамиком голос дежурного по соединению. Под матросскими ботинками гулко загромыхал металл корпусов подводных лодок. Строились на кормовых надстройках, на той части верхней палубы лодки, которая начинается от рубки и заканчивается флагштоком. Здесь палуба чуть пошире, чем в носу.

Увольняемых в запас по традиции поставили на правый фланг строя. Сегодня они в последний раз пришли на подъем военно-морского флага. В последний раз… А ведь был и первый. Был, очень давно. Четыре года своей жизни, сил, умения они отдали флоту, отдали честно, не щадя себя, безоглядно. И потому они по праву стоят сегодня правофланговыми, направляющими в строю своих товарищей.

На пирсе перед С-274 маятником туда-сюда рысит дежурный по лодке штурман Хохлов. Обрадовавшись ясному дню, он не разобрался, выскочил на пирс в одном кителе и теперь прозяб до синевы. Но уйти одеться потеплее не может — вот-вот должен появиться командир. По палубе лодки перед самым строем, погромыхивая сорок шестым размером ботинок, прохаживается Березин. Остановившись напротив Киселева, он спросил:

— Ну и как?

— Никак, товарищ капитан третьего ранга.

— А жаль.

Старпом еще несколько мгновений постоял перед старшиной, о чем-то поразмыслил и пошел дальше. Боцман Силыч ткнул Киселева локтем в бок и тихонько спросил:

— Ты о чем это так содержательно со старпомом потолковал?

— Да так, о смысле жизни…

— Ты, Володя, не темни, меня, старого хоря, не проведешь. На сверхсрочную небось агитирует остаться?

_ Ну…

— Что это за «ну»? Не запряг, а уже нукаешь. Агитирует — и правильно делает. «Ну»… Чего ты за Иванычем тянешься? У него уже дом, семья есть. А тебя кто и где ждет? Чего молчишь? Я тебя спрашиваю. — У мичмана Ястребова лицо изборождено глубокими морщинами, а громоздкий обвислый нос как бы вырезан из пористой губки фиолетового цвета, которой моют детишек. Говорят такие носы бывают только у людей здорово пьющих. Но это неправда, Силыч не пьет даже те «наркомовские», которые выдают подводникам в походе перед обедом. Беда с носом у него от какой-то непонятной болезни.

Киселев ничего не ответил.

Силыч не обиделся, он собрался с мыслями и повел атаку с другой стороны.

— Ты, Володька, знаешь, что ваш мичман Оленин лежит в госпитале и что его собираются списывать на берег?

— Ну.

— Что ты заладил: ну да ну?! Кого старшиной команды мотористов ставить? Варяга искать? (Киселев опять промолчал.) Совесть в тебе не бунтует? Где ты человеком стал? На нашей лодке. Где из тебя специалиста первого класса сделали? На нашей лодке. Кто тебя в партию рекомендовал и принимал? Опять же мы, на нашей лодке. Стало быть, для тебя нигде никого роднее нас не должно быть. А ты что? Бежишь. Дезертир ты. Вот тебе моя аттестация.

— Да разве на целину или в Тюмень уехать — это дезертирство? Там же холод, морозы, ни жилья, ничего!

— Для лодки ты все равно дезертир, — упрямо повторил боцман.

Хоть и препирались они шепотом, но в строю к ним внимательно прислушивались, и командир электромеханической боевой части инженер-капитан третьего ранга Егоров хотел было выступить на стороне боцмана, но в это время на пирсе прозвучала команда «Смирно». Все замерли и подтянулись. Штурман большими пальцами обеих рук разогнал складки на кителе под ремнем и, печатая каждый шаг, чуть красуясь собой, поплыл навстречу командиру.

— Тов-варищ командир! — Хохлов сделал глубокий вдох и начал перечислять, сколько на лодке сейчас находится торпед, топлива, пресной воды, какая плотность электролита аккумуляторных батарей и прочее, прочее, прочее… — Подводная лодка готова к походу и погружению! Дежурный по кораблю капитан-лейтенант Хохлов… Вольно! — продублировал он командира и пожал протянутую ему руку.

Утренний церемониал продолжался. Только командир поставил ногу на сходню, как «Смир-р-рна!» гаркнул старпом. Командир приложил руку к козырьку фуражки, прошел четким строевым шагом до середины строя, повернулся направо, щегольски прищелкнул каблуками, провел взглядом по лицам от фланга до фланга и, видимо оставшись довольным, улыбнулся и поздоровался: