Йонтра - Тима Феев

даже и не предполагал. По сути, заставили по-иному на мир смотреть. Особенно сдружился я с одной семьей. Милые Уллы, но в общем, вполне обыкновенные. И была у них девочка. Удивительная. Еще даже когда совсем маленькая, она уже отличалась от других детей. Умненькая такая, глазки озорные, взгляд добрый и даже какой-то по-особому светлый. Свет этот, впрочем, был ее и счастьем, и проклятием.

Она росла и, не по годам развитая, уже в двенадцать лет получила свидетельство о начальном тэянском образовании. Дистанционно, конечно. Университет также не устоял перед ее способностями и пал через два года. И так она пошла-пошла, пока наконец не выросла в совершенно удивительное создание. «Уля» – так я ее звал, – стала молодой, красивой девушкой. Очень умной и талантливой. Решила мне как-то одну задачу, с которой я, тогда уже младший сотрудник Университета Тэи, носился почти целую неделю. А она узнала как-то, подозвала меня к себе и шепнула решение. Рад я был тогда, конечно, очень и удивлен, но и напуган. Стал ее даже как-то избегать после этого, – Скит изобразил грустную улыбку, – и сам, признаться, не понимая, почему. Домик ее, такой яркий и светлый, блестевший среди других домов как алмаз среди меди, начал меня словно отталкивать. А окна ее, которых было, кстати, аж пять, буквально слепили меня, обжигая каким-то неестественным светом. Мало-помалу я отдалился от этого семейства и занялся своими делами. Зеркала отражений у меня тогда еще не было, поэтому я сутками напролет торчал то в лаборатории, то на кафедре.

И прошло довольно много времени, прежде чем однажды, прогуливаясь вдоль берега, я услышал тихий, далекий, но словно бы знакомый голос. Немного растерявшись, я попытался определить направление, но безрезультатно. Тут вдруг опять. «Странно, – подумал я, – голос вроде слышу, а откуда он идет, понять не могу, словно чувствую его как-то…» И тут я опять почувствовал, но уже более отчетливо – слабое покалывание и дрожь, но не ушами, а щупальцами, которые были тогда наполовину в воде. Я нырнул: «Так и есть, кто-то зовет меня, издалека зовет. Такой нежный, но уверенный голос». «Уля!» – вспомнил я вдруг. И больше уже не думая, поплыл что было сил в направлении источника. Домик ее я увидел сразу. Яркий, как маленькая вспышка, он стоял теперь на некотором отдалении от других домов. Слегка зажмурившись, я подплыл к окну.

Она была прекрасна. Светлая, с высоким лбом, изумрудными плавниками и перламутровыми ресницами, Уля стояла посередине домика и смотрела на меня своими огромными, ясными, переливающимися глазами.

– Я несчастна, дядя Скит, – лишь смогла она произнести, после чего кинулась к окну и обвила мою шею своими пушистыми, теплыми лапами.

– Да что ты, что ты Уля, – лишь смог пробормотать я в ответ, – ты такая… такая, красивая!

Она с сомнением поглядела на меня и заплакала еще громче.

– Нет, – рыдала она, – нет, меня никто не любит, никто.

Так мы и стояли. Она, всхлипывая у меня на груди, а я молча, не зная что и сказать. Конечно, я понимал тогда, что и сам отчасти виноват в таком ее положении. Зачем прервал отношения с ней, с ее семьей? Ведь не мог же я не знать, что нужен им и ей прежде всего. «Эгоист проклятый, сноб», – ругал я себя. Вот только, что теперь можно было поделать? Уля же в тот момент, словно угадав мои мысли, слегка отстранилась назад, посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

– Я все понимаю, дядя Скит. И знаю – вы добрый, а ушли от нас тогда потому, что все так делали. А я… я не такая как все. Я урод, я умная. – И снова заплакала.

Я уже не мог этого больше вынести и поэтому тоже от нее отстранился и сказал, но теперь действительно серьезным голосом:

– Знаешь что, девочка, так ты все глаза себе выплачешь. А ведь делать-то что-то надо? Расскажи-ка мне лучше, что у тебя стряслось.

История ее, как оказалось, была самой обыкновенной. Несчастная любовь. Был у нее парень, красивый такой, сильный, умный… правда, не настолько умный как она. И на этом их отношения и разладились. Парень ей много чего рассказывал, учил ее чему-то, а она только смотрела на него удивленно, и нет, не смеялась даже, а просто молчала в ответ. Но он как-то догадался, что «орешек ему не по зубам» и стал отдаляться от нее. Начал грубить, оскорблять, ударил даже однажды. А она все терпела, хотя и мучилась страшно. Кончилось же все тем, что он ей сказал, что она для него слишком светлая, и что он не хочет ослепнуть раньше времени, а поэтому уходит из ее домика и не вернется больше.

– Вот, дядя Скит, – завершила она свой рассказ, – и вся моя история. А теперь скажите мне, – на этот раз она уже очень серьезно и даже как-то по-взрослому посмотрела на меня, – что мне делать?

«Будто это я виноват, что ты такая», – подумалось мне отчего-то в тот момент. Но в ответ я ей все же сказал, что раз ее парень испугался ее ума, а ум Уллов связан с открытыми окнами их домиков, то, – не заделать ли ей пару этих окон, чтобы немножко, ну… поглупеть. Никогда, уважаемые слушатели, никогда я не забуду ее взгляда тогда. Она вся вдруг как-то сжалась, словно от озноба, лицо ее передернулось и она отплыла от окна, все еще неотрывно глядя на меня. А потом опустила голову и задумалась.

– А ведь вы правы, дядя Скит, – сказала она чуть погодя. – И вы всегда были умным и… добрым. Но не приходите ко мне больше, никогда. – Она снова заплакала. Потом проплыла в угол комнаты, достала что-то снизу и протянула мне.

– Вот, возьмите, это жемчуг. Он очень красивый и редкий, потому что мы, Уллы, мало и редко плачем. Берите, он ваш. Это вам память об одной умной-глупой девочке, которая вас так всегда любила и ждала. Прощайте. – Она отвернулась.

Говорить больше было не о чем. И я, прямо так с горстью этого жемчуга поплыл по направлению к берегу. «Оказывается, их слезы превращаются в такую красоту, – думал я, поднимаясь к поверхности и иногда поглядывая на полученный подарок, – надо же, не знал».

Вот, уважаемые слушатели, и вся моя сегодняшняя история, – подытожил Скит свой рассказ. – И не судите меня строго, прошу вас. Вы не были на моем месте и не можете знать, как бы сами поступили в той ситуации. А Уллы, они все-таки удивительные. И даже сейчас, проплывая