Каска вместо подушки - Роберт Леки

Вмешался Хохотун. Отчетливо прозвучавшие в его голосе радостные нотки смягчили упрек:

— Тебе следует поторопиться. Они устроят проверку, и ты огребешь кучу неприятностей на свою задницу. Попадешь на губу, причем так далеко, что пищу тебе придется забрасывать рогаткой.

Здоровяк демонстративно зевнул и растянул рот в широкой ухмылке. Весь вечер он наблюдал за нашей суетой и потягивал теплое пиво, две банки которого заначил накануне, не сомневаясь, что в конце концов окажется прав.

Так и получилось. Мы упаковывали свои вещмешки только для того, чтобы сразу же вытряхнуть все обратно и выложить что-то, подчиняясь очередному приказу. Мы крутились, как флюгеры, дергающиеся под порывистым ветром приказов, дующих из офицерской страны. Но Здоровяк был прав. Утром поступил окончательный приказ командира батальона. Он воздержался от шуток с солдатами. И его приказ отличался от всех остальных тем, что был официальным.

Мы в очередной раз вывернули свои вещмешки, снова сложили их и навьючили на свою спину.

Теперь я уже точно не помню, сколько весили наши вещмешки. Кажется, около десяти килограммов. Но даже в этом проявлялись различия между людьми. Лично я взял с собой самый минимум, иными словами, только то, что приказал полков-пик. Но люди, помешанные на чистоте, вполне могли спрятать в мешке пару лишних кусков мыла или  флакон с маслом для волос. Другие предпочли припрятать под вещами пару банок фасоли, а третьи просто не могли никуда двинуться без увесистой связки писем из дома.

Солдатский вещмешок — как дамская сумочка, его содержимое отражает личность хозяина. Мне было очень грустно видеть памятные мелочи в вещмешках у мертвых японцев. У этих гладколицых маленьких людей очень сильны родственные связи, и их вещмешки полны милых вещиц, напоминающих о семьях и родственниках.

Мы построились перед бараками. Вещмешки за спинами приятно оттягивали плечи.

— Вперед — марш!

И мы выступили к берегу.

По-видимому, мы прошли километров пятнадцать — не слишком много для ветеранов, но для нас тогда это было огромное расстояние. Мы шагали через сосновый лес по пыльной дороге, такой узкой, что даже джип по ней вряд ли мог проехать. На марш вышел весь батальон, и мое отделение оказалось зажатым в самом центре колонны. Над нами поднимались облака красной пыли. Каска, безумно раздражая меня, болталась сзади и колотилась об оттягивающий плечо пулемет. Если же его повесить вперед, он начнет отплясывать сумасшедшую пляску прямо перед глазами. Пройдя километра два, я поклялся больше не отхлебывать из фляжки. Я не имел ни малейшего представления, как далеко придется топать, а мои брюки уже промокли от пота — пропитавшись влагой, они сменили изумрудно-зеленый цвет на значительно более темный. На первом километре мы еще оживленно переговаривались друг с другом, шутили, кто-то даже пел. Теперь пели только птицы, а с нашей стороны доносилась только тяжелая поступь шагов,  звяканье фляжек, скрип кожаных ремней и иногда хриплая ругань.

Каждый час мы получали десятиминутную передышку. По команде мы валились на обочине дороги и в течение этих драгоценных минут отдыхали, тяжело привалившись к вещмешкам. Всякий раз я протискивал руки под впившиеся в тело лямки и пытался помассировать ноющие плечи. Почти все курили. Мой рот отчаянно пересох, в нем уже не помещался распухший язык, и я слегка смачивал его глотком восхитительной влаги из фляжки, после чего — вот идиот! — снова высушивал его, затянувшись вонючим дымом. Но это было сущее наслаждение — лежать на обочине дороги, на десять минут расставшись с напряжением и болью, вдыхая табачный дым. Последнее было сомнительным удовольствием, но это я понимаю только сейчас.

А затем опять звучала команда:

— Становись!

Это означало, что надо быстро собрать себя воедино и подняться на ноги. Ругаясь и отплевываясь, проклиная всех и все, мы вставали. И пытка ходьбой начиналась снова.

Так мы добрались до того места, где нас ждали катера типа «Хиггипс». Здесь дорога упиралась в один из каналов, которые перерезали эту часть Северной Каролины, являясь частью внутренней водной системы. Он казался живым, этот водный лабиринт, извивающийся и выписывающий кренделя по дороге к морю.

Мы забрались в катера и молча расселись — головы чуть высовываются над планширами, каски на коленях.

Не успел катер начать движение, как парня, сидящего слева от меня, выбросило со своего места. Это был Юниор — маленький, тщедушный паренек,  явно слишком застенчивый и робкий для морского пехотинца. Он приехал из Нью-Йорка и, судя по всему, моряком не был. Ему было все равно, наветренная сторона или подветренная. И он принялся блевать с наветренной стороны. Все, что изверг его желудок, полетело на нас вязкими, вонючими брызгами. Проклятия, обрушившиеся на голову Юниора, не могли заглушить пронзительные крики чаек, мечущихся над нашей головой.

— Ты что, не мог использовать свою каску? — ухмыльнулся Здоровяк. — Вот те на, Юниор, а зачем же, ты думаешь, она нужна?

Но к этому времени уже многих тошнило — люди использовали каски по прямому назначению. Бедняга Юниор робко улыбнулся, явно очень довольный, что является не единственным преступником. Когда мы вышли в море и начали ритмично взлетать на гребни воли, а потом проваливаться в глубокие впадины, уже половина личного состава, к радости боцмана, отдала морю содержимое своих желудков.

Бесконечные взлеты и падения становились невыносимыми — океан то подбрасывал нас, то снова ронял. И все это время у штурвала стоял боцман, бесстрастный и хладнокровный, как змея, наверняка предвкушая, как он будет рассказывать другим мастерам швабры, как новоиспеченные морпехи пережили свою первую встречу с великим соленым морем.

Мы кружили по морю. Теперь я знаю, что ждали приказа двигаться к берегу и к тому, что должно было стать нашей первой амфибийной операцией. Когда приказ поступил, двигатели взревели в полный голос. Носы наших плавсредств зарылись в воду, а сами они, казалось, перешли в горизонтальный полет. Слава богу, хоть качка прекратилась.  

— На высадку!

Катера образовали линию для атаки. В мое разгоряченное лицо полетели прохладные брызги. Сначала не было слышно ничего, кроме рева двигателей. Потом мы почувствовали резкий толчок, и послышался резкий скрежет, издаваемый килем, движущимся по песку. Мы прибыли.

— Встать и за борт!

Я высоко поднял винтовку, ухватился за планшир и спрыгнул в воду, которой оказалось примерно по колено. Но под тяжестью оружия и снаряжения я не устоял на ногах и едва не опустился на четвереньки. В результате я весь промок. Теперь к весу снаряжения добавился вес воды.