Зайцем на Марс - Джон Уиндэм

Варне из «Дейли Фото» с негодованием оглянулся.

— Ничего сексапильного,— пробурчал он.

— Никакой женской стороны дела. Вот в том-то вся и беда с этой работой. Будь все проклято, ведь долг жены — появляться в подобное время — и приносить малыша. Народ хочет видеть снимки последний объятий. Он имеет на это право. А вместо этого его жена сидит дома и смотрит отлет по телевизору. Как можно с этим бороться? Это нечестно по отношению к нам — и к публике. Будь я на его месте, уж я бы, черт возьми, позаботился, чтоб моя жена...

— А заткнись,— оборвал его сосед.— Для чего, черт побери, существуете вы, ребята из худотдела, если не способны сделать в подобных случаях малюсенький монтаж. Завтра ты увидишь фотографию последнего прощания. Она хороша. Когда я в первый раз увидел ее на прошлой неделе, то чуть не прослезился.

Автомобили заехали в загородку. Журналисты высадились и направились к бару. Громкоговорители снова грянули «Керти, Король Облаков». Минутная стрелка на тысячах часов минула цифру двенадцать. Медленно ползли последние полчаса.

Глава 6.

Старт

— Двенадцать минут,— произнес безо всяких эмоций Дейл.

Если другие и услышали его, то никак это не проявили. Капитан ракеты посмотрел, отмечая реакции спутников на напряжение ожидания, они стояли, скопившись у круглых иллюминаторов. Из пяти человек, находящихся в этом стальном гробу, он волновался меньше всех. Долгие годы гонок на ракетопланах породили в нем способность встречать опасность в духе холодного фатализма — или, точнее будет сказать, временно замораживать естественные эмоции. Четверо других смотрели сквозь толстые литые кварцевые стекла на невзрачную равнину так, словно она самый прекрасный пейзаж на Земле.

Джефри Дуган, самый молодой из команды, почти не трудился скрыть свои чувства. Дейл сочувственно посмотрел на его ярко сияющие от волнения глаза, отметил его приоткрытые губы и учащенное дыхание сквозь стиснутые зубы. Он знал, что именно чувствует сейчас Дуган. Разве он сам не переживал все это? Ему было двадцать четыре года, как раз столько, сколько сейчас Дугану, когда он участвовал в своей первой гонке вокруг Земли, и он не забыл своих ощущений перед стартом. Паренек сделан из верного теста. Дейла радовало, что именно его избрал штурманом и помощником пилота из тысяч возможных специалистов.

Фрауд, журналист, обернулся и встретился взглядом с Дейлом, неубедительно улыбнулся, а затем снова уставился в иллюминатор. Дейл заметил, что тот нервничает. Выходит, напряжение взяло за живое и этого циничного джентльмена?

Джеймс Бернс, механик, приник к стеклу, глядя на равнину. На вид он оставался почти столь же спокойным, как сам Дейл, но раздраженно-резкие движения выдавали его состояние. Выражение лица Бернса оставалось серьезным, как на собственных похоронах.

В том, что касалось экипажа, опасения Дейла вызывал только последний член его команды. Вид лица доктора, зловеще бледного и изможденного, внушал тревогу. Решение включить в свою команду этого человека пятидесяти шести лет вызвало сильную критику, и, похоже, критика могла оказаться оправданной. И все же сожалеть теперь было слишком поздно — можно лишь надеяться на лучшее.

Доктор Грейсон поднял взгляд на ясное голубое небо и невольно содрогнулся. Ему казалось, что лицо у него холодное и влажное, и знал, что побледнел. Он считал, что его глаза за толстыми линзами очков выглядят остекленевшими. Как он ни старался, не мог унять дрожь в руках. Более того, его воображение сыграло с ним злую шутку. Оно постоянно рисовало заполненные народом городские улицы, громыхающие шумом движения, залитые яркими огнями всех цветов, мигающими и мерцающими. Доктор Грейсон вновь и вновь повторял, что если б у него хватило здравого смысла убраться из этого стального гроба, то он мог бы этим же самым вечером оказаться именно в таком месте...

Фрауд глядел через равнину, на сдерживаемую армией полицейских черную линию. На вышке для прессы виднелись маленькие темные фигурки собратьев-журналистов, с которыми он недавно попрощался. Они все сказали, что завидуют ему. Он сомневался, говорил ли хоть один из них всерьез и согласился бы поменяться с ним местами, представься такая возможность. В данный момент он сам охотно поменялся бы местами с любым из них. Фрауд повернулся и снова посмотрел на плотно сбитые толпы.

— Тысячи и тысячи их, дружно ждущих большого взрыва,— пробормотал он себе под нос.— Их, вероятно, оглушит сильнее, чем им хочется. Эй, вон кто-то с гелиографом! — он подался вперед, характерная, похожая на серп черная челка упала ему на лоб.

— Желаем удач и,— прочел он по буквам из вспышек.— Пожелание едва ли оригинальное, но доброжелательное — и оно получше, чем многие другие. Я бы не отказался держать пари, что там целая толпа тех — не исключая и моих собратьев по профессии — кто считает, что если мы взорвемся, то зрелище выйдет куда лучше, чем при удачном старте.

— Да, тут вы правы,— согласился Бернс, глухой голос которого полностью соответствовал мрачному выражению его лица.— Это те, кто считает, что виденное не стоило затраченных денег, если какой-то бедняга не разбивается в воздушной гонке. Но с «Глорией Мунди» их ждет разочарование. Я помогал ее строить, и она не взорвется.

Доктор раздраженно шевельнулся.

— Я желал бы, чтобы вы перестали толковать о взрыве. Неужели ожидание и без воображаемых ужасов недостаточно тягостно?

Юный Джефри Дуган согласился с ним. Написанное у него на лице нетерпеливое предвкушение сменилось беспокойством.

— Поддерживаю, док. Хотел бы я, чтобы мы могли взлететь сейчас же. Это подвешенное состояние выматывает меня. Сколько еще ждать? — добавил он, снова поворачиваясь к Дейлу.

— Четверть часа,— уведомил его Дейл.— Нам лучше готовиться, Дуган. Что там говорит метеовышка?

Дуган перешел к одному из других иллюминаторов.

— Скорость ветра — двенадцать миль в час,— доложил он.

— Хорошо. Для такого большой поправки не нужно,— Дейл снова повернулся к другим.— Закройте теперь ставни. Нам пора расходится по подвесным койкам.

Он включил маленькую лампочку на потолке. Ставни на иллюминаторах, тяжелые листы стального сплава, захлопнулись, и их отделанные резиной края втиснулись в пазы. Когда последнюю ставню задраили до предела и сделали воздухонепроницаемой, участники экспедиции разошлись по подвесным койкам.

Это были подвешенные на металлических штангах кушетки. Чтобы добиться максимального комфорта, их изготовили из прекрасно закаленной стали и самого мягкого ворса. Ни одна сказочная принцесса на горошине никогда не покоилась на постели и наполовину столь роскошно-податливой, как те, какими обеспечили этих пятерых астронавтов.