История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том I - Петр Рябов

Однако следует ли полагать распад единой Киевской Руси на части мрачной эпохой регресса и деградации, как нередко утверждали и продолжают до сих пор иногда утверждать историки, отождествляющие социальный прогресс с государственной централизацией? Факты противоречат такому мнению и говорят о противоположном.

Да, межкняжеские распри доставляли немало хлопот населению и несколько ослабляли Русь перед лицом внешнего врага. Однако, в целом, эпоха XII – начала XIII веков – время небывало стремительного взлёта и расцвета Руси в социальном, культурном и экономическом отношениях. (Можно вспомнить и расцвет разделённой на полисы Эллады V века до н. э., и эпоху итальянского Возрождения – время небольших городов-государств в XIII–XV веках).

Бурно растущие города, высокоразвитые ремёсла, интенсивное храмовое строительство, выдающиеся памятники иконописи и литературы, широко распространённая грамотность (судя по находкам берестяных грамот в Новгороде, не только князья и духовенство, но и многие простые горожане были грамотны – такого уровня народной грамотности Россия не смогла достигнуть вновь даже к XIX веку) – таковы были приметы домонгольской Руси. В отличие от большинства западных городов, в Новгороде уже в середине X века появились деревянные мостовые (они исчезли лишь в конце XV века – после оккупации вольного города Москвой). По мнению многих западных историков, приводимому Б. Кагарлицким: «с социальной и экономической точки зрения домонгольская Русь была куда более передовой страной, чем отсталая Западная Европа феодальных поместий, где рынки, ярмарки и ремесло только начинали возникать во Фладрии, на побережье Балтики и в Северной Италии». Кольчуги, изготавливаемые на Руси уже в X веке, стали делать на Западе лишь в конце XI – начале XII веков. В XII веке русские земли опережали другие регионы Европы по уровню металлообработки.

Лицо Руси – её социальной, политической, экономической, религиозной и культурной жизни – определяли, прежде всего, развивавшиеся города: с их многочисленными посадами, шумными вечевыми сходками, с развитой торговлей и ремеслами. Все эти и многие другие факты говорят о том, что по уровню своего развития удельная Русь домонгольского периода не только была органичной частью средневековой Европы, но и существенно опережала ее.

Превращение страны из единого государства в конгломерат из примерно полусотни княжеств и республик не означало гибели единства народа. Напротив, теснейшее экономические и культурные контакты сохранялись. Сохранялось единство династии (рода Рюриковичей), веры, церковной организации (во главе с киевским митрополитом), языка и исторической памяти. Торговые связи между княжествами укрепляются. Церковное зодчество Смоленска развивалось под влиянием черниговской архитектуры, а соборы Владимира строились под руководством мастеров из Галича (и с явным влиянием западных – романских – элементов). Местные школы летописания восходят к единой киевской первоначальной летописи. И автор «Слова о Полку Игореве», и многие летописцы говорят в это время о единстве «русской земли». А Даниил, совершивший в XII веке паломничество в Святую Землю, поставил у Гроба Господнего в Иерусалиме лампаду «от всей русской земли» (о чём он поведал в своем произведении «Хождение Даниила в Святую Землю»). Поверх всех границ между княжествами и землями ощущалось это единство – изначальное и идеальное. По справедливому замечанию В.О. Ключевского: «Русская земля, механически сцепленная первоначально киевскими князьями из разнородных этнографических элементов в единое целое, теперь, теряя эту политическую цельность, впервые начала себя чувствовать цельным народным или земским составом». Однако, тут же добавляет Ключевский, «чувство народного единства пока выражалось ещё только в идее общего отечества, а не в сознании национального характера и исторического призвания».

Вместе с тем, по мере роста отдельных княжеств и усиления их столичных городов, происходит (как и в Европе) становление регионального самосознания, местной идентичности. Подобно тому, как средневековый итальянец (помня о величии Древнего Рима и красоте классической латыни), считал себя прежде всего генуэзцем, флорентийцем или венецианцем, точно также и жители русских земель начинают всё больше осознавать себя как рязанцы, суздальцы, галичане или псковичи. Князья, соревнуясь друг с другом, возводят величественные храмы и крепости, вводят культы новых местных святых, призванных стать покровителями их земель, патронируют создание региональных летописных сводов, излагающих выгодные им версии исторических событий.

В XII веке, после упадка Киева, начинает формироваться и региональная социально-политическая специфика с различными альтернативными векторами развития. За преобладание ожесточённо борются три основных силы: княжеская власть, боярская знать и вечевое самоуправление. Князь, опираясь на дружину и своих слуг, стремится из приглашаемого и подконтрольного обществу судьи, законодателя, администратора и военачальника стать наследственным монархом, передающим неограниченную власть сыну. Боярство, рассматривающее князя лишь как «первого среди равных», опирающееся на вотчинное землевладение, клановую структуру общества и аристократические представления, стремится (подобно европейским баронам) ограничить княжеские претензии на абсолютную власть. Наконец, остаётся существенным фактором общественной жизни и народное вече – сходка всех свободных людей, которое выходит на передний план общественной борьбы в кризисные моменты, организуя восстания, изгоняя или приглашая князей и опираясь на силу народного ополчения и выбранных должностных лиц (тысяцких, посадских, «старцев градских»). По словам В.О. Ключевского, «города постепенно приобретали в своих областях значение руководящей политической силы, которая соперничала с князьями, а к концу XII века взяла над ними решительный перевес». Впрочем, такой процесс (аналогичный и синхронный европейской «коммунальной революции городов» XI–XII веков) все же происходил не повсеместно.

Сложная и драматичная картина борьбы трёх названных сил (сочетаясь о межкняжеской борьбой за власть и внешними вторжениями) обусловила специфику трёх основных регионов распавшейся Киевской державы: Юго-Западной Руси (Галицко-Волынской Руси), Северо-Западной (Новгородско-Псковской Руси) и Северо-Восточной Руси (Ростово-Суздальской Руси). В первом из этих регионов – в Галицком и Волынском княжествах – сложилась ситуация неустойчивого равновесия между постоянно борющимися между собой князьями и боярством. На Северо-Западе – в Новгороде и Пскове, княжеская власть была сведена почти к нулю, и сложилась своеобразная вечевая демократия с доминированием боярских родов и сильными олигархическими тенденциями. Наконец, на дальнем Северо-Востоке, на глухой лесной окраине Руси – в Ростове и Суздале, намечается усиление авторитарной власти князя, стремящегося путем систематического насилия подчинить себе общество.

3.2. Юго-Западная Русь (Галицко-Волынские земли)

Подъём Юго-Западной Руси начинается во второй половине XII века, когда из разорённых войнами киевских земель потоки людей устремляются в Восточное Прикарпатье. Плодородные почвы, соляные копи, торговые пути, ведущие в соседние страны – Польшу и Венгрию – обусловили бурное экономическое и политическое развитие этого региона. Растут города: Владимир на Волыни (столица Волынского княжества), Галич, Перемышль, Луцк и другие.

При галицком князе Ярославе Осмомысле ((1153–1187 гг.); «Осмомыслом» его звали за владение восемью (!) языками) Галицкое княжество достигает расцвета. И одновременно начинается ожесточённая, растянувшаяся на столетие, борьба князей с боярами. В этой борьбе князья стремилась достичь единовластия и опирались на своих естественных союзников – города, также заинтересованные в устранении боярской олигархии. Князья строили новые города, привлекали в них купцов и ремесленников – как русских, так к иноземцев (поляков, евреев, армян, немцев) и не раз обращались за помощью к соседним государям – венгерским и польским. В свою очередь, короли Венгрии и Польши сами стремились к захвату Галича и Волыни. Боярство в галицких и волынских землях было сильно, как нигде на Руси. Аристократические кланы – богатые, многочисленные, своевольные, располагающие собственными дружинами и стремящиеся следовать примеру западноевропейских баронов и графов, хотели превратить князей в своё орудие, то и дело свергая, изгоняя или убивая их и заменяя новыми, более покладистыми. По словам крупнейшего русского историка XIX века С.М. Соловьёва, для Юго-Западной Руси характерно «важное значение бояр, пред которым никнет значение князя».

Всё правление Ярослава Осмомысла – умного, просвещённого и деспотичного правителя – протекло в столкновениях с боярскими кланами. В 1188 году другой выдающийся государь – волынский князь Роман Мстиславич, опираясь на поддержку галицких бояр, занял Галич. Однако он не стал послушным орудием в руках боярства и начал гонения и казни местных аристократов, говоря (по словам польского летописца: «Не побивши пчёл, не есть мед»). «Пчёлы», однако, оказывали отчаянное сопротивление. Тем не менее Роману удалось на время сломить своих противников и установить контроль даже над Киевом. Именно в его княжение Галицко-Волынские земли впервые объединились под единой властью и доминировали над всей Южной Русью.