Отрада сердца моего (Анастасия Минкина) - Елена Арсеньева

При осмотре места преступления был найден большой окровавленный нож, очевидно, и послуживший орудием убийства. Подобный нож не мог находиться в распоряжении комнатной девушки Прасковьи Антоновой, сознавшейся в убийстве. Его можно было добыть только на кухне. Псковитинов подумал, что Прасковья либо лжет на себя, либо у нее был сообщник на кухне, предоставивший в ее распоряжение большой мясницкий нож. А ведь и удары, судя по всему, были нанесены с неженской силой…

Псковитинов, не мудрствуя лукаво, вызвал к себе работавшего в тот день на кухне младшего брата Прасковьи Антоновой, Василия, и просто спросил:

– Твой ли нож, братец?

Василий Антонов упал ему в ноги и признался, что нож действительно принадлежит ему и этим самым ножом именно он, а не старшая его сестра Прасковья, зарезал Настасью Федоровну. Псковитинов приказал немедленно раздеть Василия: на шароварах и подкладке зипуна были обнаружены бурые следы, похожие на кровавые. Тут на руку следователю сыграло то обстоятельство, что никто из дворовых людей Аракчеева не успел переодеться – все они были закованы в кандалы в той самой одежде, в какой их застала весть об убийстве домоправительницы.

Следователь распорядился осмотреть одежду всех остальных задержанных. Преступление было очень кровавым, а это значило, что соучастники (если таковые существовали) должны были перепачкаться кровью жертвы. Но более подозрительных пятен ни на чьей одежде обнаружить не удалось: в том числе на одежде Прасковьи, которая винилась в убийстве сама.

Василий Антонов рассказал, что Прасковья, страдая от всяческих унижений и побоев со стороны Настасьи Федоровны, не раз жаловалась на нее брату. Еще три года назад три комнатные девушки – Прасковья Антонова, Федосья Иванова и Татьяна Аникеева – и поваренок Василий Антонов решили отравить хозяйку. Раздобыли мышьяк, который Василий Антонов положил в острый соус. Домоправительница отравилась, несколько дней болела, но оправилась.

Теперь они снова решились на убийство. Василий заявил, что готов расправиться с Шумской. Но отвечать за убийство он нипочем не желал и требовал, чтобы сестра взяла на себя вину за преступление.

Прасковья согласилась, однако брат и сестра надеялись, что им удастся скрыться от наказания. Для этого они кое-что затеяли: предполагали бежать из Новгородской губернии в оренбургские степи. Из Оренбуржья был родом друг Антонова – кантонист (сын солдата) по фамилии Протопопов. Он был готов помочь спрятаться беглецам у своих родственников, но просил Василия Антонова взять его с собою. Поскольку беспаспортным далеко уйти было невозможно, беглецы надеялись получить «билеты отпущенных солдат» (т. е. солдат, направляющихся в отпуск) и выписку на жену одного из них (то есть для Прасковьи). Этими документами распоряжался помощник казначея Ухватов, которого собирались подкупить.

Но где взять деньги? Заговорщики надеялись на Дарью Константинову, которой было за что мстить Настасье Федоровне. Именно у нее некогда хранился мышьяк, которым травили Шумскую. Прасковья потребовала у Дарьи пятьсот рублей. Та ответила, что муж ей денег не дает, а украсть больше двухсот она не сможет. На том и порешили. Однако Дарья не знала, что брат и сестра собираются убить Настасью, просто думала, что они надумали бежать из Грузина, и готова была им помочь, чем могла.

Брат и сестра ждали удобного случая для убийства. В шестом часу утра 10 сентября Прасковья сказала, что как раз такой случай представился: одна из трех комнатных девушек находилась в заключении в «эдикюле», другую Прасковья ручалась отвлечь, сама же хозяйка уснула не в спальне, дверь которой обыкновенно запирала на ночь, а в проходной комнате на канапе. Антоновы решили действовать немедля. Прасковья пошла вперед, оставив боковую дверь на улицу открытой, и отослала другую комнатную девушку – Аксинью Семенову – в сад. Василий проник в дом спустя несколько минут и немедленно набросился на спавшую Настасью Федоровну. Тихого убийства не получилось: Настасья проснулась и принялась отчаянно сопротивляться. Грохот опрокидываемых стульев и крики жертвы слышали все, но на помощь домоправительнице никто не пришел. Убегая с места преступления, Василий не заметил, что позабыл в комнате нож, а потом решил, что обронил его где-то на обратном пути. Поискать улику ему и в голову не пришло…

Настал день похорон Настасьи. Когда гроб стали опускать в глубокий склеп у церковного алтаря, где по настоянию графа должны были похоронить его возлюбленную, Аракчеев вдруг бросился вниз, в могилу. Никто из окружавших этого не ожидал, остановить его не успели. Алексей Андреевич, свалившись с высоты на гроб, сильно разбился, но даже не заметил этого. У него начался сильнейший истерический припадок. С трудом удалось вытащить графа из могилы, с трудом удалось оторвать потом от плиты с надписью: «Здесь погребен 25-летний друг Анастасия, убиенная дворовыми людьми села Грузина за искреннюю ея преданность к графу».

Подошло время и судебного разбирательства. Антоновы наконец-то спохватились, что дело нешуточное вышло, не избежать смерти и самим. И решились выпутаться: свалили вину на Дарью Константинову – она-де обещала им заплатить 500 рублей за смерть хозяйки. Правда, вскоре они одумались и признали, что оговорили несчастную женщину. Впрочем, когда удалось выяснить, что Дарья обещала им деньги на побег, ее все равно привлекли к суду за пособничество.

Привлекли и девушек, которые пытались отравить Настасью еще четыре года назад: об этом откровенно поведали сами отравительницы. Суд признал обвиняемых виновными по всем пунктам. Приговор был чрезвычайно строг: Василий Антонов приговаривался к 175 ударам кнута, клеймению лица и ссылке в каторжные работы навечно, сестра его осуждалась на 125 ударов кнутом и вечную каторгу, сестры Ивановы – к 70 ударам кнута и вечной каторге, Дарья Константинова приговаривалась к 95 ударам кнута и вечной каторге, Елена Фомина – к 50 ударам кнута. Между тем 200 ударов кнутом считались смертельным порогом, практически не оставлявшим шансов на спасение даже здоровым и сильным мужчинам. Фактически брат и сестра Антоновы осуждались на смерть под кнутом. Между тем еще в 1807 году император Александр Павлович повелел запретить употребление в судебных приговорах выражения «наказывать нещадно и жестоко», а само телесное наказание назначать не чрезмерное. С той поры даже за убийство редко назначалось более 30—40 ударов кнутом. К тому же Василий и Прасковья Антоновы были еще несовершеннолетними, что давало им основание рассчитывать на большее снисхождение.

Однако надежды на это были напрасны.