Деревянные облака - Эдуард Геворкян

– Кажется, приехали, – сказал он.

Темная стена леса надвинулась почти вплотную, но мы еще не были в джунглях. Остановились на опушке, в нескольких метрах от переплетения стволов, лиан и ветвей.

– Что случилось? – спросил я Романенко. Водитель поднял машину и повел ее вдоль зарослей.

– Чуть в нору не провалились, – наконец сказал водитель, – продавили свод, еле успел поднять.

Прокеш поднес к глазам ночной прицел.

– Что это за кузнечики? – спросил он.

Я взял с пола свою «лейку» и посмотрел на дисплей. На темном фоне еле заметные тонкие черточки деревьев, а вот еще белые точки, подскакивая, быстро вырастают в размерах. За нами гонятся.

– Внимание, – сказал Романенко, – в случае чего бейте сразу. Купол не поднимать! Купол не под…

Одна из догоняющих белых теней прыгнула и обрушилась на машину. В какое-то мгновение я успел разглядеть жуткие красные глаза и огромные зубы. Машину кинуло в сторону, завертело. «Шпок, шпок» – дважды полыхнула «лейка» Прокеша. Я поймал в прицел выскочившую из-под машины тушу, нажал на кнопку. Еще несколько раз выстрелил Прокеш, я тоже один раз. Кажется, попал. Через минуту наша платформа была завалена грудами дымящегося мяса. Купол похож на решето из-за дыр с оплавленными краями.

– Валлона бы сюда, – вдруг сказал Романенко.

– Да, неаппетитно.

– Что это за монстры? – спросил Прокеш.

– Кролики.

Прокеш недоверчиво посмотрел на меня.

– Это что-то вроде анекдота?

– Попадете ему на зуб – сжует быстрее, чем успеете произнести слово «анекдот», – обрадовал его водитель. – Вот у нас однажды…

Он не успел договорить, как на пульте мигнул вызов и голос Галайды произнес: «Отбой, всем отбой. Нашлись».

– Вот так! – наставительно сказал Романенко. – Заигрались, наверно, на терриконах. Там в глыбах можно весь день прятаться, не найдет никто. А родители седеют!

Узоры на потолке струились, обтекали выступы кондиционера, перемешивались, усыпляли, навевая приятные мысли о том, что все хорошо…

– Уговорил он тебя возвращаться? – спросила Валентина. Я думал, она давно спит.

– Не до разговоров было.

– Да-а? – недоверчиво протянула она. – Темная личность!

– Кто? – удивился я.

– Прокеш твой – темная личность!

– Не понимаю.

– И я не понимаю. Вот ты – монтажник. Я преподаю историю. А он? Чем он занимается?

– Ах, вот оно что! – выдохнул я. – Он же эксперт.

– В какой области?

«Действительно», – подумал я и тут вспомнил его слова: «Экспертом учцентра я стал позавчера, после вашего возвращения». Или что-то в этом роде. Где же он работал до происшествия? Спросить прямо – неудобно и неэтично.

– Он и психолог, и историк, и физик. Как он тогда разделал Покровского! Знаем мы таких экспертов!

– Что ты имеешь в виду? – Я удивился неприязни, прозвучавшей в ее голосе.

– Сыщик он!

– Э-э…

– Ну, следит за нами, за мной…

– Не понимаю!

– Зато я понимаю! У нас в общежитии однажды белье пропало, приходил такой один добрый, тоже шутил, улыбался, а через день Шуру Мирошниченко в угро повели. А потом узнали, что кастелянша сама белье украла и продала на толкучке.

Некоторое время я не соображал, о чем говорит моя жена. Потом дошло, что ее не очень приятные воспоминания ассоциируются с Прокешем, кого-то он ей напоминает. Из тех времен.

– Вряд ли Прокеш имеет отношение к пропаже белья, – осторожно пошутил я, но она уже отвернулась к стене.

Поговорили! Лучше бы молчали. Нехорошие слова она говорила, отдавали они какой-то духотой, спертостью и пылью.

Светящиеся линии на потолке медленно таяли, а я все не засыпал. Валентина в последнее время все чаще и чаще молчит, и все дольше тянутся полосы молчания. С Прокешем действительно странно получается. Столько лет знакомы, а практически ничего о нем не знаю.

Был у нас небольшой разговор после рейда. Он спросил, не связывались ли со мной из Института, приезжали ли на Красную Лыков или Коробов, а как насчет видеоконтактов, часто ли, и все это с многочисленными извинениями. Не люблю неясности. Не люблю бестактности, причем больше, чем неясности. Если можно промолчать, лучше промолчу. Но все-таки завтра обязательно спрошу его.

С этими мыслями я заснул.

Утром жену не застал – учебный ярус начинает работу рано.

Вроде бы я выспался, но самочувствие неважное. И сны какие-то странные. Я шел по коридору и вспоминал сон. Будто я нахожусь в огромном помещении, обшитом длинными, широкими, плохо обструганными досками. Я бегу по наклонному полу к дверям, спотыкаюсь о неровности, падаю, снова бегу. Вдоль стен громоздкие машины, устройства, соединенные друг с другом трубами, на длинном ряду стульев сидят люди. Среди них Прокеш, он и указывает мне на свободное место рядом с ним. Но под сиденьем в темноте светятся волчьи глаза, и я не понимаю, существуют ли эти странные машины, или они снятся наяву волчице. Бегу к выходу, там стоит Валентина и подзывает меня, а в открытую дверь видно голубое небо, белые облака, зеленая листва, я бегу к ней, спотыкаюсь, падаю на спину и не могу подняться. Потолок огромного зала мне кажется небом – воздух, облака, птицы. Но вот я замечаю, что это такие же доски, что и на полу, аляповато раскрашенные облака, видны рейки, которыми они сбиты, а на вырезанных из досок облаках грубо намалеваны птицы. Я вскакиваю и снова бегу.

Проснулся я с болью в ногах, словно всю ночь действительно бежал по деревянному полу.

В шахте все было в порядке, то есть в пятьдесят шестом штреке опять просела порода, где-то исчезла сцепка, до сих пор ищут, и так далее.

Марченко попросил усилить вентиляцию второго горизонта. Потом мрачно сказал, что Танеев решил отправить сына на Землю к родственникам. Сын ревет, мать кричит, что в таком случае и она собирает вещи, а Михаил рычит на нее, что живой сын на Зеленой лучше, чем съеденный кроликами здесь, что касается сбора вещей, то и славно, всей семьей и отчалят, хватит, накопили добра на всю жизнь, а сертификат и внукам не вычерпать. Они пригласили Марченко рассудить их. Рассуждали до утра.

– Где прятались-то детишки? – спросил кто-то.

– В терриконах заигрались, – зевнув, сообщил Марченко. Потянулся и замер в кресле, глядя на верхний ряд терминалов.

– Мендоса, давай продувку, – сипло сказал он, – перегрев!

Начинался рабочий день. Нет, на монтаже все-таки проще. Ведешь потихоньку стаю манипуляторов, следишь, чтоб тебя случайно не задели, монтируешь фермы и балки, варишь пластины, а из смежного сегмента сосед помигает, а ты ему помигаешь в ответ, чтоб не забивать рабочую частоту посторонними разговорами. Хорошо… Скорее бы вернуться на монтаж!