Воронежские страдания - Фридрих Незнанский

Ну было и было… мало ли что случается иногда у взрослых людей!

А сегодня, во время беседы с Щербатенко, — уж и не помнились сейчас частности, — у него вырвалось то самое слово. Которое, по детскому анекдоту, так и звучит присказкой: «Слова нет, а ж… есть». Но он, очевидно, слишком откровенно, или многозначительно, взглянул при этом на Алевтину, которая что-то объясняла клиенту, чем смутил ее и что явилось его ошибкой, ибо только они двое знали, в какой ситуации было употреблено это, не совсем печатное, слово. Так зачем же при постороннем? Бог знает, о чем может подумать!

И Турецкий, почти по-отечески, не придавая и значения своему жесту, обнял одной рукой высокие бедра помощницы и, прижавшись к ней щекой, поклялся, что отныне станет всячески избегать нечаянных провокаций со своей стороны, а главное, искренно веря, что так оно и будет. Но это, как он понял позже, была очередная его ошибка, ибо Альке его чисто дружеский жест почему-то показался красноречивее сбивчивых оправданий…

«Что делается!.. — огорченно подумал Александр Борисович. — Неужели опять сегодня не явлюсь домой вовремя, к ужину?..» Но оставалась, правда, надежда, что еще имеющиеся дела не позволят расслабиться до такой уж степени. Вот ведь на какие уловки приходится иной раз идти мужчине, чтобы сохранить хотя бы отдаленную верность собственным принципам…

В связи с этим ему было особенно важно, чтоб хотя бы внешне их отношения с Алевтиной ни в коем случае не выходили за рамки обыкновенных дружеских, а вот она этого, кажется, понимать уже не хотела. И ему, в который раз за последние дни, вспомнилась фраза старого приятеля о похоронной процессии, которую каждый из живущих на белом свете создает себе сам — в прямом и переносном смысле. Уж не сигнал ли? Как тому гусю, которому перед Рождеством стали с удручающей настойчивостью сниться яблоки. А тот, дурачок, все интересовался: к чему бы?.. Доспрашивался… м-да…

Глава четвертая Несущественный прокол

За столиком в пивном баре сидели трое молодых людей. Чем еще тут можно было заниматься? Пить пиво и с треском разрывать на части золотистую воблу, которую здесь подавали к пиву, — когда-то непременную спутницу толстой стеклянной пивной кружки с обгрызенными краями, затем, на излете социализма, сделавшуюся страшнейшим дефицитом, а ныне — снова бери не хочу. Вот в память, наверное, той, дефицитной, и назвали бывшую «стекляшку», по сути забегаловку, «Золотой рыбкой», с приходом капитализма преобразившуюся в своеобразный клуб молодежной мужской тусовки. Здесь, за зашторенными по вечерам окнами, с изображенными на них разнообразными рыбами, крабами, раками и прочей морской живностью, собирались чаще всего знакомые между собой молодые люди, обсуждали свои коммерческие и прочие проблемы — у молодежи их теперь больше, чем у кого-либо. И контингент, как говорится, здесь специфически мужской.

Под словом «специфика» можно было понимать и то, что своеобразной визитной карточкой входящего являлась главным образом кожаная куртка. Такие обычно носят заядлые мотоциклисты — рокеры там всякие, байкеры, иногда «крутые» парни, именующиеся «братвой», ну и особая категория молодежи, называющая себя борцами за чистоту русской национальной идеи. Часто грубая черная кожа, косо вшитая молния застежки, масса разнообразных металлических заклепок, болтающиеся до колен цепи, темные шапки-бейсболки с длинными козырьками, надвинутыми на самые глаза или, наоборот, перевернутые задом наперед, черные джинсы либо камуфляжные брюки, заправленные в высокие ботинки военного образца, именуемые берцами, — такой вот типичный «прикид».

Грубо говоря, каждый второй — потенциальный клиент милицейского «обезьянника», но… в стране демократия, никаких превентивных мер, и пусть себе каждый самовыражается как хочет. Включая матерщину через слово, на которую не реагируют уже даже редкие девушки, по воле случая или спутника попадающие сюда. Не реагируют, возможно, от неудобства и страха, или от бравады, а может, просто привыкли, как быстро привыкают ко всему плохому и обязательно запретному.

Не реагировал особо на непристойные отдельные выкрики и бармен, молодой человек лет тридцати, с выбритой, под «крутого», блестящей головой и приклеенной к губам безразличной улыбкой. Он только посматривал иногда в сторону особо шумного посетителя дольше, чем следовало бы представителю обслуживающего персонала, и тот, как ни странно, чувствуя укоризну во взоре холуя, в сущности, смолкал. Значит, была все-таки причина… Или легенда, передававшаяся новичкам, что называется, шепотком на ухо, что у Этого не забалуешь. Имя бармена вряд ли кто-то знал, здоровались кивком, но он, как оказывалось, знал практически всех постоянных посетителей и многих случайных. Иногда некоторым даже предоставлял щедрый кредит. Очевидно, он не сам распоряжался этим пивным хозяйством, а был кто-то над ним, но с какой целью и что здесь делалось, — вот этого, пожалуй, не знал никто.

Из троих, сидящих в «косухах» за пивными кружками, только один понимал, что к чему. И он, высокий — было заметно по посадке, — довольно плотного, спортивного сложения парень лет двадцати двух, время от времени вопросительно поглядывал на бармена. А тот, не поворачивая головы, только скашивая глаза в его сторону, неопределенно пожимал плечами. Можно было понять, что Влад — так звали Гундорина, рослого, спортивного парня приятели — Бык и Нос, то есть Игорь Бугаев и Федька Дербаносов, чего-то с нетерпением ожидал, и бармен был в курсе.

В зал вошла компания чернокожих молодых людей, среди пятерых парней один был гораздо выше других, и с ними были две белые девушки — развязные и звонкоголосые, они сразу привлекли к себе внимание. Влад обернулся на шум, прикинул и, недовольно поморщившись, сказал приятелям:

— Из универа… — это он имел в виду Политехнический университет, который располагался на той стороне водохранилища, за мостом, а общежития их — здесь, неподалеку, в этом же районе. От автобусной остановки через парк наискосок бегают, так им гораздо ближе. — А телки у этих — ничего…

— Не понимаю… — с готовностью откликнулся младший, невысокий, щуплый и, вообще, самый невидный в компании — Дербаносов. Он хотел бы, подобно Владу, залихватски повернуть свою бейсболку козырьком назад, но передумал, козырек скрывал все-таки здоровенный зеленовато-желтый фингал на правой щеке, который еще вчера был синим. Это его достал тот негр, которого по приказу Влада он лично два дня выслеживал. — Как они с этими черными свиньями рядом сидят? И жрут с ними! Противно же!

Третий в компании, Бугаев, по кличке Бык, — квадратный, узколобый парень — зло сплюнул на пол, но на всякий случай оглянулся, не заметил ли бармен: на хрен им его крик нужен, все-таки чисто здесь, официанты пиво разносят, как у приличных.

Бугаев лично не знал, вообще-то, как бывает у приличных, он в кино видел, на «видюшнике», но там в основном гульба шла в Штатах, другой коленкор, а в российских ресторанах он никогда не бывал, да и зачем?

— А чего понимать? — сказал он. — Те крупное бабло отстегивают — за учебу. У них же, блин, нефти — залейся, девать некуда, вот и едут… наших девок натягивать, блин… Генофонд типа портить, блин!

Влад поглядел на горячность Быка и усмехнулся:

— Это у арабов нефть. А у тех, про кого базаришь, только обезьяны на деревьях. Такие же, как они сами… Бананы жрут… Обидно.

Отчего ему стало обидно, Влад не сказал, потому что вдруг уставился на одного из негров, того, высокого, который сидел к нему боком и молча, можно сказать, мрачно, тянул свое пиво. Не надо было напрягаться, чтобы узнать его, хотя все черные в глазах Влада были одинаковыми, различий между ними он не видел. Но этого, даже и без напряга, он узнал. Ну, конечно, вот же из-за него-то и весь сыр-бор. Правда, формальной причиной являлась вон та девка, длинноногая блондинка, которую они зовут «Настья». Может, и студентка, но все равно сука и шлюха, раз с чернотой гуляет.

Ну, Носяра! Это ж его ошибка! Примчался, кричит: идет и, что характерно, один!.. Выследил, наконец! Ну, ладно, ошибся, бывает, не того замочили. Разницы-то особой нет. Они, эти негры, азиаты всякие косоглазые и прочая сволота, уже начинают понимать, что тут им не Черная Африка и не Вьетнам какой-нибудь, по одному не ходят, боятся. И правильно делают, только это им мало помогает. Били их русские патриоты и будут бить!

Влад договорился с шефом, что они, как бы защищая, смешно сказать, якобы честь русской б…, примерно накажут этого черного, а в назидание наклеят на дверях универа, где этих учится тьма, листовки, типа: «Черные! Руки прочь от русских девчонок! Девчонки, позор вам! Мы — за возрождение святой России!» И было бы очень наглядно, да только Нос, козел, перепутал этого негритоса с другим, правда, очень похожим на него. Ну спутали, подумаешь, большое дело, так шеф через Лешу-бармена передал, чтоб Влад не рыпался, никуда не ходил, пацанов от себя не отпускал, а сидел и ждал звонка от него. И никаких лозунгов, что тоже обидно…