Безбожно счастлив. Почему без религии нам жилось бы лучше - Филипп Мёллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я крепко зажмуриваюсь, хотя, увы, нельзя заткнуть уши. Но, к сожалению, не слышу никакого ответа! Лишь голоса других детей, говорящих, что они в Него веруют, все приближаются.
Ох нет, было бы неприятно именно сейчас упустить свой шанс. Но, по счастью, передо мной идет Юлия, а у нее такой высокий голос, что от него никуда не денешься, но зато можно еще разок попробовать.
Бог, ау? Здесь все еще Филипп Мёллер. Не мог бы Ты совсем коротко мне ответить – гостия сейчас состоит из хлеба или из мяса? Если ты не можешь сказать прямо, пошли мне какой-нибудь знак, что ли, ну как в Библии. О’кей?
Я открываю глаза, но все как прежде, никакого знака, черт! К тому же передо мной – всего семеро.
Эх, мне жаль, что я Тебя беспокою, но время торопит, и прежде чем я скажу перед всеми, что верую в Тебя, мне бы хотелось немножко поговорить с тобой. Ау, Бог?!
Еще шестеро детей.
А как насчет той моей исповеди? Это плохо, что я соврал пастору? Честно говоря, это была ложь по необходимости, ведь он так и так хотел что-то услышать!
Пятеро.
О’кей, я признаюсь, что недавно в супермаркете у кассы стащил шоколадку, но это же пустяк, они там всегда лежат, такие аппетитные, а мама с папой мне никогда их не покупают. Такое вот дело – я украл, но клянусь, что больше никогда так не поступлю!
Теперь передо мной четверо.
Бог, ну скажи же мне хоть что-нибудь! Ты думаешь, мои родители достаточно обо мне заботятся? Они, конечно, классные, но до того, как они умрут, я уже вырасту.
Трое.
Ну ладно, раз Ты не хочешь об этом говорить, давай не будем. Я вот сейчас попробую гостию, а там поглядим, что будет дальше, да?
Двое.
Придется мне слегка соврать пастору, ведь я сейчас вообще не знаю, во что мне верить. Но если гостия подействует, то… то я поверю в Тебя, обещаю!
«Господи, – раздается рядом со мной высокий голос Юлии, – я верую в Тебя».
«Ну, Филипп! – Пастор вынимает из золотой чаши одну гостию и держит ее перед моим носом. – Теперь и ты повтори за мной: Господи, я верую в Тебя!»
«Хорошо. – Я вижу своего папу, который стоит на хорах, облокотившись на перила. Он специально встал, и, хотя он так далеко, я вижу, что он улыбается. – Господи, – говорю я и складываю ладони чашей, – я верую в Тебя!»
Теперь посмотрим, что произойдет. Гостия легкая, ничем не пахнет и сразу прилипла к моему небу. Она не из мяса, но все же я зажмуриваюсь и вслушиваюсь в себя. Может, пастор прав, и я сейчас почувствую, как гостия преобразилась, и вдруг услышу Бога.
Эй? Ау-у?!
Ничего не происходит.
Наконец все дети получили по гостии, мой отец сыграл еще одну песенку, все люди в храме повторили за пастором молитву и я могу сойти с алтарной площадки. Многие подходят ко мне, и все говорят «да благословит тебя Бог!», но я просачиваюсь сквозь толпу и ищу своего папу.
«Эй ты, взрослый! – внезапно слышу его голос. – Искренние поздравления! – Он опускается передо мной на колени, но тут же хмурится. – Все в порядке?»
«Не-е! – Я задуваю свечу и кладу ее на пол. – Мама слишком туго завязала бабочку!»
«Ох, подойди-ка! – Одним движением руки он поднимает мой воротник и ослабляет узел. – Женщины не носят бабочек, знаешь, поэтому мама не умеет с ними обращаться. Может, еще ослабить?»
«Совсем отпустить! – говорю я и растираю себе шею. – Спасибо, папа! Можно тебя кое о чем спросить?»
«Конечно! – Он показывает на заднюю дверь. – Может, туда? Такая хорошая погода…» «Эта гостия, – начинаю я, когда мы, держась за руки, выходим в сад, где уже полно детей и еще больше родителей и бабушек с дедушками. – Она из хлеба или из мяса?»
«А ты как думаешь?»
«Ну… – Я смотрю на него снизу вверх. – Из хлеба».
«Значит, она и есть хлеб. – Он улыбается, потом машет своим родителям. – Однако у бабушки с дедушкой есть подарки для тебя!»
«Они в багажнике, – говорит дедушка и берет меня за руку. – Когда глядишь в космос, – говорит он по пути к стоянке, – получаешь представление о том, как он огромен – и как невероятно малы мы. Но и на земле столько всего можно обнаружить, что вовсе не обязательно смотреть только в космос, чтобы найти что-то интересное. – Он достает из багажника и протягивает мне коробку. – Искренние поздравления с первым причастием, Филипп!»
Я не очень понимаю, что он хотел мне этим сказать, но коробка выглядит просто огромной – вероятно, в ней лежит телескоп, вот здорово! Я раскрываю коробку и нахожу в ней… микроскоп!
«С его помощью можно увидеть то, – говорит он, – чего невооруженным глазом не увидишь. Когда эта суета закончится… – он указывает на церковный сад, все еще полный гуляющих прихожан, – я покажу тебе, как выглядит мир, если в него хорошенько всмотреться!»
Когда Берлинская стена рушится, наша школьная преподавательница религии говорит, что это сделал Бог, но мои родители объясняют мне это по-другому. Еще какое-то время я буду слушать все эти объяснения и, только перейдя в пятый класс, откажусь от уроков по религии. И никто не должен говорить, будто я не дал Богу ни одного шанса…
Возвращение Бога
«…и даже ни к чему особенно всматриваться, – говорит человек, стоящий за кафедрой, и делает взмах руками, – чтобы убедиться, что мы, люди, эволюционировали в рамках тех же процессов, что и все прочие живые существа на Земле и что, следовательно, мы не только культурные, но и природные существа!» Он немного успокаивается и поправляет свою седую шевелюру. – «В следующие недели мы будем обсуждать именно этот вопрос: кто или что определяет наше существование?»
«Я же сказал, что он заговорит именно об этом! – шепчу я на ухо своему лучшему однокашнику Беньмину. – Да и тема захватывающая!»
«Сорри, – он показывает на свой напиток. – После двух голубцов с гарниром из картошки и салата и пудинга на десерт мне необходимо что-то выпить, а то я сейчас же засну!»
«Вот-вот, фрапучино – в самый раз! – говорю я, потягивая из своего стаканчика. – Но давай-ка определимся: по-моему, это классный парень, и это его последнее мероприятие перед пенсией!»
Мы находимся в задней части аудитории «Rost-und Silberlaube»[21], как называется наш кампус Свободного университета Берлина, и глядим сверху вниз в огромный зал. За время первого тура мы, студенты-первокурсники, узнали, что в этой аудитории – почти четыреста мест, из которых сегодня занято от силы три четверти. Беньямин указывает на пару свободных мест вблизи, и мы спешим поскорее их занять.
Мы с Беньямином знакомы с первого семестра, вместе участвовали во многих событиях, избрали одно и то же направление в педагогике – «формирование взрослого человека» – и давно уже сделались большими приятелями – не в последнюю очередь из-за нашей склонности проводить ночи в клубах. В прошлом семестре мы оба защитили преддипломные работы и как следует отпраздновали этот факт с подружками в каникулы, а на последней неделе, когда вывесили план занятий, мы наткнулись на семинар, текст объявления которого что-то пробудил в нас, что-то такое, чего всегда недоставало во время учебы: искренний интерес.
Помимо суперкрутой журналистки-путешественницы Софии де ла Роза, которая сердцем и разумом ведает прагматическими сторонами формирования взрослого человека, никто еще не ставил здесь таких волнующих вопросов, как профессор Петерсен:
«Собственно, из чего состоит природа человека? Как – и где – возникают желания, предпочтения, склонности и надежды отдельного индивида? – Он выходит из-за кафедры с портативным микрофоном, прикрепленном к пиджаку, и направляется к карьеристам, занявшим первый ряд. – Какую роль в этом играет наша социализация и какую – наша наследственность? Какие процессы происходят в том органе, в котором коренится вся наша личность, то есть в мозгу? Что мы сейчас знаем о гормонах и их значимости для наших действий и ощущений?»
«Гормоны – это просто круто, они такие сексуальные![22]» – говорит какой-то тип позади меня, и они с соседом хихикают.
«Ребята, – я оборачиваюсь, – а не пойти ли вам с вашим юмором в какую-нибудь пивную?» «Сначала опоздали, а теперь придираетесь?»
«Тсс!» – шикает пожилая дама лет тридцати пяти, сидящая перед нами, мы замолкаем и слушаем профессора, которого снова охватывает эмоциональность.
«Как, собственно, в течение десятилетий, а то и столетий, могла сложиться социологическая традиция, в которой научный подход к человеку систематически недооценивается, а то и прямо отрицается – вплоть до нынешнего дня? Какие существуют предубеждения против социобиологии, эволюционной психологии или против нейробиологии – и насколько обоснованными являются подобные предубеждения? Насколько полным может быть человеческий образ, который вырван из контекста миллиардов лет и все еще продолжающегося процесса, в результате которого мы произошли?! – вопрошает он и продолжает чуть спокойнее: – То есть процесса эволюции? Насколько прочным может быть мировоззрение, которое не учитывает результатов естествознания? И последнее, но не менее важное: какие следствия мы можем извлечь из эволюционистского понимания человека – как в научном, так и в социальном плане? – Он откашливается и смотрит, прищурившись, на первые ряды. – А если вы мне не верите, что общественные науки в этой сфере безнадежно отстают, – он улыбается, – то сходите в наш институт социологии, здесь – в Свободном берлинском университете, и расскажите им, что человеческое поведение детерминируется не только нашей культурой, но и нашей природой… – Теперь он смеется, взмахивает руками и кричит: – И они попросту выставят вас за дверь!»
