Зигмунд Фрейд - Давид Мессер

Тот, ничего не ответив, облокотил голову об спинку стула и умиротворенно закрыл глаза, предавшись томительным мечтаниям, пока его приятели обсуждали между собой увиденное.

– Нет, вы посмотрите на этого подлеца! – шутливо возмутился Джейсон.

– Он еще и нагло спит!

– Не может быть! – не поверил Гильберт и, подкравшись к другу, приторным голоском зашептал ему на ухо: – Зит… Зиги… Эй… Ты спишь?..

Любовь бессмертна

– Эй, ты спишь?.. Эй?..

Зигмунд почувствовал, как кто-то настырно тычет ему маленьким кулачком в живот. Открыв глаза, он увидел нависающего над ним младшего сына Дэвида. Присев на край дивана, мальчишка поправил напяленные на нос чужие очки и доверительно поделился своим секретом:

– Я сегодня ночью описался.

– Правда? – откликнулся Зигмунд, близоруко щурясь.

С полной серьезностью Натан утвердительно кивнул.

– А ты нет? – участливо поинтересовался он и снова поправил сползающие очки. То, что он разбудил старика спозаранку, его, судя по всему, не волновало совсем.

– Вроде бы нет… – нахмурился Зигмунд. – В последний раз со мной такое случилось, когда мне было лет семь… Я это сделал назло отцу, – признался он.

– Он тебя ругал? – испугавшись за старика, искренне заволновался Натан.

– Нет, – успокоил его Зигмунд. – Немного поворчал, но быстро остыл. Хотя я думал, что он мне задаст трепку.

Зигмунд аккуратно снял свои очки с носа Натана и нацепил их на себя.

– Он у тебя был плохой? – заслушавшись, Натан не заметил потери.

– Нет… Он был очень хороший и мягкий человек… – грустно улыбнулся Зигмунд.

– Тогда зачем ты это сделал? – резонно спросил Натан.

– Наверное, из-за ревности… Я очень любил маму…

– Я тоже люблю мою маму!

– Это хорошо! – похвалил его Зигмунд. – Ну, ты же не сделал это назло папе? – строго спросил он.

– Нет! – весело протянул Натан. – Я слишком много выпил лимонада, а вставать ночью в туалет было лень.

– Ааа! – с пониманием кивнул Зигмунд.

– Доброе утро, Зигмунд! – спустившись по лестнице, Дэвид в веселом расположении духа прошел через гостевую комнату. – Не хотите позавтракать со мной? Я буду в саду, – указал он на открытую дверь в кухне, ведущую на веранду.

– Хорошая идея! – одобрил предложение Зигмунд и, кряхтя, присел на диване. – Не покажешь, где тут туалет, а то мне тоже было лень ночью вставать? – обратился он к Натану, шутливо подмигнув.

– Пойдем! – засмеялся тот, взяв старика за руку.

– Прошу, Зигмунд, присаживайтесь! – Дэвид услужливо отодвинул от стола свободный стул.

– Чудесное утро, – довольно пропел Зигмунд, садясь за стол и любуясь магнолией, распустившейся нежно-розовыми бутонами и тянущейся ветвями к безоблачной синеве неба.

– Как спали? – поинтересовался Дэвид, намазывая свежий круассан сливочным маслом, тающим в горячей мякоти сдобы.

– Спасибо… Хорошо…

– Когда вы засыпали… – энергично орудуя ножом и вилкой, неловко замялся Дэвид, – вы произнесли одно имя… Лора…

– Лора… – чуть дрогнувшим голосом повторил Зигмунд и грустно застыл.

– Неважно! – быстро произнес Дэвид, разделываясь с яичницей. – Я тут ночью поразмыслил… – деловито продолжил он. – Обдумал несколько вариантов… Возможно, это слишком личное… И все же я хотел бы вас спросить… Вы были счастливы в браке? – насадив на вилку обжаренный шампиньон, он отправил его в рот и, тщательно пережевывая, уставился на Зигмунда.

– Да… я был счастлив… – разламывая пополам кусочек хлеба, с ноткой ностальгии ответил тот.

– Расскажите о своем браке… о ней… – отложив вилку в сторону, попросил Дэвид и приготовился к откровенному рассказу.

– Она появилась в моей жизни внезапно, как удивительное наваждение… – взгляд Зигмунда затуманился, казалось, он растворился в счастливом воспоминании. – Однажды апрельским вечером я возвращался из типографии домой, с очередной моей статьей под мышкой. Я был настолько погружен в свои мысли, что не обратил внимания на проезжавший мимо меня экипаж. Колесо экипажа провалилось в яму на дороге, обдав меня с головы до ног грязью. Увернуться я не успел, но что еще хуже, от неожиданности уронил мою рукопись в лужу. Я уже приготовился было закатить скандал, но тут же остолбенел. Из окошка экипажа испуганно выглянула девушка. На ее миловидном личике было такое неподдельное отчаяние, а сама она была настолько прелестной, что я, позабыв о своем гневе, застыл как истукан, безмолвно таращась на нее ошарашенными глазами. Она пролепетала какие-то извинения, но тут в экипаже раздался звонкий девичий смех, после чего кто-то отдернул ее внутрь, и экипаж умчался прочь. Я еще минут пять не мог прийти в себя, пребывая в состоянии шока от странных и неизвестных мне до сей поры чувств. Ничего подобного я раньше не испытывал… Это была любовь… Подобрав размякшую от воды рукопись и стряхнув грязь с одежды, я побрел домой, коря себя за нерешительность и упущенную возможность познакомиться с этой прелестной девушкой. Каким же было мое удивление, когда, придя домой, я увидел ее за нашим семейным столом. Очищая от кожуры яблоко, она оживленно болтала с моими родителями, которые, как мне вскоре стало известно, были знакомы с ее родней. Не веря такому счастливому для меня стечению обстоятельств, я направился через комнату к ней. Как вдруг на моем пути возникла другая девушка, заставившая меня разинуть рот от еще большего изумления. Она была точной копией той, сидящей за столом.

– Я Минна, а она Марта, указала она тонкой ручкой на сестру-близнеца. – А вы, если я не ошибаюсь, тот самый несчастный молодой человек, которого окатил наш экипаж! Какое совпадение! Мне очень жаль! – состроила она извиняющуюся рожицу и рассмеялась, глядя на мое, должно быть, совершенно глупое выражения лица.

– Так это значит, я вас видел в карете? – растерянно пробормотал я, визуально сравнивая их между собой.

– Нет! – залилась звонким смехом она. – Вы видели Марту, но я вас тоже заметила… А что? – вдруг серьезно спросила она. – Неужели я вам понравилась меньше? – будто обидевшись, она надула губки и наивно захлопала ресничками, но, не удержавшись от смеха, легко, как балерина, убежала в другую комнату. Я снова посмотрел в сторону стола и, поймав заинтересованный взгляд Марты, пошел на него. Машинально поздоровавшись со всеми, я так же машинально, словно не отдавая отчета своим действиям, представился гостье, сел за стол, выслушал разъяснения родителей и даже что-то им ответил, но сам при этом словно находился в другой реальности, куда манило меня неудержимое влечение к ней… К моей радости, влечение оказалось взаимным, хотя еще несколько недель я вел себя с ней более чем странно и загадочно. Моя неискушенность в отношениях с девушками давала о себе знать… Марта была родом из Гамбурга, и я с большой охотой водил ее по моим любимым местам Вены. Как-то в сопровождении Минны мы отправились вверх по аллее Бетховена, где любовались бюстом композитора и говорили о его жизни в Вене. В какой-то момент Марта отвернулась, чтобы подтянуть чулки… мне стало неловко, но я не смог оторвать от нее взгляда… от изгиба ее ноги, обнаженной так высоко, что я почувствовал какое непристойное и дерзкое желание мной овладело… В тот же вечер я написал ей мое первое любовное письмо, в котором признался, что она изменила мою жизнь. После этого мои ухаживания приняли более уверенный характер. Каждый день я посылал ей красную розу, а как-то отправил книгу Диккенса «Дэвид Копперфилд». Как же я был счастлив, когда в знак благодарности получил от нее собственноручно испеченный пирог с пожеланием «отпрепарировать его». Через два дня я тайно сделал ей предложение и получил ее согласие. Наша помолвка с Мартой состоялась 17 июня, но по моим расчетам жениться на ней я смог бы лишь лет через девять… В то время я был молодым врачом, без гроша за душой и прекрасно понимал, что не могу обрекать себя и это милое создание на нищенское существование. После помолвки нам пришлось находиться в разлуке целых три года из-за моих поисков необходимой работы для скорейшего построения удачной карьеры. Чтобы как-то утолить свою тоску по ней, я писал ей письма, иногда по два-три в день… В общей сложности я написал своей невесте более девятисот писем… Нужно сказать, что краткостью изложения я не отличался. Четыре исписанные страницы считались очень коротким письмом. В дни особых порывов мои письма достигали двенадцати страниц, однажды даже двадцати двух… В самом начале переписки я спросил Марту, как ей больше нравится, чтобы я писал латинскими или готическими буквами, она предпочла последние… Мне пришлось помучиться.

Зигмунд рассмеялся и повернулся к Дэвиду:

– Я вам, наверное, уже надоел со своей старческой болтовней.

– Нет, нет! Это очень увлекательно… и так… – Дэвид не знал, какое слово лучше подобрать.

– Старомодно? – безо всякой обиды подсказал Зигмунд.