Ответная месть - Паула Гослинг

И это говорит профессор-лингвист!

— Но я и не говорил, что она красива. И какое отношение имеет ее мнение о нашей работе к ее внешности?

— Значит, она все-таки красива — иначе Нилсон не заинтересовался бы ею.

— Разве я сказал, что Нилсон заинтересован ею?

— Да.

— Ну ладно. Однако, на мой взгляд, она не так уж и красива. Поверишь ли, она примаршировала в мой кабинет и попыталась взять расследование этого дела в свои руки.

Кейт засмеялась:

— А это дело тебе и самому нравится, да?

Он вздохнул. Даже Кейт его не понимает.

— Я не о том. Нет у нее оснований считать это дело своим, не моим. Ведь из их драгоценных агентов убили только одного.

— Ох, Джек, я бы хотела…

— Чтобы я работал в страховой компании. Я знаю. Сожалею. Ты занимаешься своим делом, а я буду заниматься тоже своим делом, хорошо? Я тебя люблю, ты это знаешь. К себе я тоже неравнодушен. Я буду осторожен.

Довольно долго пришлось ему успокаивать и убеждать Кейт; было неприятно, что гудок в телефонной трубке прозвучал, как ее последнее возражение. Их разъединили.

Он побрел вниз, в гостиную, хотя с него все еще капало, подошел к книжным полкам и стал разглядывать корешки книг, пока не нашел то, что хотел: «Любовь к языку» Ричарда Коттерелла. Раскрыл книгу и стал разглядывать фотографию автора. Как могла она подумать, что он стар? Удлиненное интеллигентное лицо под густой копной романтически растрепанных волос, чувственный рот, зажавший черенок трубки, твидовый костюм, распахнутый ворот рубашки, длинные сильные ноги атлета поставлены так, как будто профессор, этот чертов Ричард Коттерелл, стоит у стартовой черты и собирается бежать на среднюю дистанцию.

Да, а ведь он не рассказал ей все-таки, как в действительности выглядит Дэйна Марчант.

Но следует ли придавать этому значение?

6

Френч-стрит в восемь утра едва ли приведет вас в восторг; но если вы — полицейский детектив и намерены взять интервью у нескольких пьяниц, такое намерение вполне осуществимо.

Бродяги здесь повсюду: прячутся в подъездах, спят, свернувшись калачиком на мешках из-под мусора, сидят, привалившись к мусорным бакам. Конечно, гораздо больше их проживает в роскоши ночлежек: постель, одеяло, отхожее место.

На Френч-стрит существует довольно четкий распорядок жизни.

На рассвете здесь относительно спокойно. Позднее откроются несколько магазинов. Доходы низкие, но торговцы не сдаются: предлагают аспирин, газеты, хлеб, соленья и, конечно, выпивку. Постепенно выползают пьяницы, бледные, с помятыми лицами и мутными глазами; медленным, но целеустремленным шагом они направляются к ближайшему винному магазинчику или бару. Еще позже появятся оптовые торговцы наркотиками в темных лимузинах, они медленно будут кружить по боковым улочкам, подавая сигналы мелким торговцам, которые невозмутимо сидят в своих обычных укромных местечках и всегда готовы помочь тоскующему клиенту, у которого прямо в глазах написано: «Господи! Сейчас утро, а впереди еще долгий день»! После пяти темные лимузины снова прикатят, чтобы подсчитать добычу и пополнить запасы зелья у мелких торговцев. А вечером будет совсем весело. Крикливые рекламы баров со стриптизом и секс-шопов будут сверкать, мигать, привлекая и заманивая клиентов. Сутенеры в светлых костюмах будут разъезжать на сверкающих «кадиллаках», проверять своих девочек, собирать с них дань, кое-где даже наводить дисциплину. И среди всего этого недолгого шума и веселья будут слоняться пьяницы, с остекленевшими глазами, с открытыми ртами, будут прикладываться то к одной бутылке, то к другой, шататься от одних дверей к другим, от одного благотворительного супа к другому; неоновый свет окрашивает румянцем их щеки, на которых уже давно нет румянца, вечерние тени скрывают грязь и изношенность их одежд. Время снов, благодатная тьма, обманчивый свет.

Но утро бывает так жестоко.

Страйкер припарковался за углом, на Делэни-авеню и запер дверцы машины. Они пешком дошли до конца улицы, обозревая по дороге вереницу закрытых баров и магазинов.

— Я вижу теперь, что вы имели в виду, — сказала Дэйна Марчант.

— Вам не следовало сюда приезжать, — резко сказал Страйкер.

— Конечно, не следовало бы, — парировала она. — Я могла бы остаться в отеле и сделать себе маникюр. Это было бы гораздо удобнее.

— Не раздражайтесь, не надо, — мягко заметил Тос. — Вы, конечно, хорошенькая, но не следует забывать и хороших манер.

— Не следует? — взглянула она на него.

— Конечно, — ответил Тос.

Она с минуту пристально смотрела на него, затем улыбнулась:

— Наверно, я сегодня слишком рано встала. В Вашингтоне я работаю с девяти до пяти.

Тос нерешительно посмотрел на нее, затем не выдержал и улыбнулся ей в ответ.

— Здесь так не выйдет, — Страйкер был не расположен шутить.

— Я ведь не прошу одолжений, лейтенант, — сказала Дэйна. Она взглянула ему в глаза, и улыбка ее погасла. — Только об одном — делать мою работу на вашей территории. Обещаю не плакать.

На ней были джинсы, ботинки, пара толстых свитеров под курткой, вязаная шапочка прикрывала ее рыжие волосы. И все равно она выглядела очень женственно.

— Подумать только, что Ривера уже давно добровольно здесь работает… — проговорил Тос, покачав головой. — Немудрено, что половина наших ребят считает его святым, а другая половина — чокнутым.

— А кто это Ривера? — спросила Дэйна.

— Его называют живой легендой, — пояснил Тос.

— Просто очень хороший полицейский, который работает здесь тайно, под прикрытием, — безо всякой патетики объяснил Страйкер. — Замечательно предприимчивый и стойкий человек. Сейчас он получил новое задание в этом районе, и ему разрешили поступать так, как он сочтет нужным.

— Мы можем случайно встретиться с ним, — заметил Тос.

— Да — и не узнать его, — улыбнулся Страйкер. — Когда-нибудь его и собственная мама не узнает.

— И чего вам приспичило залезать снова? — спросил Тос, неловко переминаясь с ноги на ногу. Он ненавидел этот район, ненавидел все, чем он был на самом деле и чем притворялся. Его собственный отец закончил здесь свой жизненный путь, и воспоминания о том, как надо было разыскивать отца, приводить его в чувство и тащить домой, были наиболее ужасными из воспоминаний о днях его юности. Когда отец умер, на его похоронах было больше вздохов облегчения, чем сожаления. Но Тос никогда не рассказывал об этом. Даже Страйкер этого не знал.

— Разойдемся или будем держаться вместе?

— Они слишком нетрезвы, чтобы быть опасными, — сказал Страйкер.

— Знаете, как это выглядит с другой стороны? — спросил Тос. — Как бы вы себя чувствовали в тяжелом похмелье, с резью в животе, с пониженным сахаром в крови, если бы какой-то проклятый полицейский разбудил вас и начал вам задавать свои дурацкие вопросы?

Страйкер плохо спал прошедшей ночью и устало кивнул:

— Ладно, ладно. Пойдем сначала по этой стороне улицы. Вместе. Так ты будешь себя лучше чувствовать?

— Конечно. Не могу сказать, что совсем хорошо, но гораздо лучше.

— Замечательно.

Они прошли метров десять, остановились над пьяным, затем двинулись дальше. Оглядев двух или трех попавшихся им на пути спавших бродяг, Страйкер нашел, кого искал.

— Ну вот и наш первый клиент, имя его, помнится, Грант, а «порт приписки» — двери вот этого чудесного заведения «Бар-Би-Кю», славящегося приготовлением мяса на вертеле. Доброе утро, Грант!

— Доброе утро, Грант, — эхом присоединился Тос.

Грант приоткрыл один сверкающий глаз.

— Провались ты в дерьмо, Страйкер, — пожелал он. — И ты сам, и эти двое.

Страйкер повернулся к Тосу:

— Ну вот видишь, нам повезло: Грант, кажется, в хорошем настроении сегодня.

— Молодец, — кисло пробурчал Тос.

— Ты знаешь парня, которого убили здесь в прошлое воскресенье, утром? — спросил Страйкер эту кучу тряпья. — Не хочешь ли присоединиться к нему? — Страйкер наклонился и, резко рванув, привел собеседника в сидячее положение.

— Какого черта? — Грант задергался в руках Страйкера. — Ты хочешь меня разбудить или что?

— Какой-то убийца появился на Френч-стрит, — мягко объяснил Страйкер. — Может, этот убийца выбирает себе на Френч-стрит какую-нибудь легкую добычу, просто так для развлечения. Просто для забавы, Грант. Кто-нибудь хочет стать такой забавой? А, Грант?

— Ох, ради Христа, прекрати эти голливудские россказни, Страйкер! Ты насмотрелся этих низкопробных фильмов, что ли? — Грант размотал свои тряпки и, отбросив их, потер ладонями лицо. — Какого хрена ты хочешь? Кто эта девка?

— Посмотри-ка на портретик. — Тос протянул фотографию Гэбриэла Хоторна.

— Ладно, допустим, посмотрел. А сколько сейчас времени-то, черт побери? — Грант стащил с головы рваную кепчонку, для того чтобы почесать копну свалявшихся волос и разогнать тех, кто там давно уже поселился. Он переместился с одной ягодицы на другую и поморщился от боли. — Вот дьявол, у меня задница примерзла к ступеньке.