Чужое сердце или проклятуха поневоле (СИ) - Дмитриева Виктория

Как оказалось, после появления Вити в комнате, я перестала отслеживать, чем занимается Хан. В присутствии наставника и без явных угроз хаски смог сменить режим «Тревога» на режим «Чо там?». Сейчас, когда я была особенно уставшей психически и физически, всё это было мне на руку. К запаху обоих гостей я уже адаптировалась, и поэтому смиренно наблюдала, как Витя повторно исследовал комнату, тихонько ругаясь с Ханом. Тревога и у меня отошла на второй план, посему один мой глаз уже дремал, а второй — следил за псом и мужчиной. Они осмотрелись, ничего не нашли, и Витя собрался ретироваться. На вялую просьбу забрать Хана наставник неожиданно ответил согласием. Это показалось странным, но когда они оба убрались из моих девичьих покоев, удалось наконец-то уснуть, но снова ненадолго.

Меня разбудило щекотание в носу. Наверное, я пару раз чесалась во сне, как это бывает в детских лагерях, где тебе на руку намазывают зубную пасту, после чего щекочут пёрышком или палочкой лицо. Я-то в таких лагерях не была, но слышала рассказы подруг, с которыми мы вместе лежали в больнице. Сейчас мне сквозь сон казалось, что кто-то поблизости хихикает и заодно меня щекочет.

Открыв глаза, не сразу сообразила, что сон кончился. Причина для этого была весомой. Рядом на подушке лежал, подперев голову рукой, какой-то персонаж. Сначала мне показалось, что это гремлин из одноимённого фильма, выпущенного ещё до моего рождения. У ночного миража были маленькие кожистые уши; мелкие роговые выросты вокруг глаз; огромные тёмные круглые зрачки и характерная улыбка. Окрасом и качеством шерсти он напоминал курчавого любителя апельсинов из советского мультика, если бы не острые треугольные зубы, которые было видно замечательно, ибо существо однозначно улыбалось.

— Привет, — мягко и достаточно дружественно прошуршал он.

— Ага, — согласилась, предполагая, что всё ещё сплю.

— Взбодрилась? — продолжал беседу, вольготно разлёгшийся пушистик с улыбкой чеширского кота-зомби.

— Да чтот не очень, — зевнула я в ответ.

— А так? — спросил зверёк за мгновение до того, как на меня откуда-то сверху выплеснули ковшик холодной воды.

Я проснулась окончательно. Точно уже знала, что не сплю, а чебугремлин всё ещё лежал напротив меня, подложив маленькую ручку под голову. Он был почти как игрушечный, в рост не больше полуметра, но вот его зубы выглядели очень даже натуральными и опасными. Я вся мокрая лежала в постели с говорящей обезьянкой-пираньей в опасной близости у моего лица, и не знала что делать.

Сто раз пожалела, что Витя забрал Хана, сто раз пожалела, что вообще оказалась в этой гостинице, сто раз пожалела, что всё это не сон или плохо срежиссированное кино. Но разве сожалениями делу поможешь? А чем поможешь? Надо думать быстро, пока эта лохматая зверуха не обглодала мне лицо. А зверуха тем временем всё ещё вольготно лежала на подушке, слегка покачивая закинутой на коленку ножкой… или лапкой, в анатомии чебурахноватых гремлинов я была не сильна. А может он что-то другое? Говорящая обезьяна или какой-то чернобыльский хорёк, или плод генной инженерии сумасшедшего учёного. Ну а почему бы и нет? Я теперь во всё верить способна. А чего гадать, если можно спросить?

— Ты кто? — решила я развлечь гостя беседой, пока ищу выход из ситуации.

— Чумовой, — ответили мне с улыбкой.

— Кто прости? — я не поняла.

— Чумовой я, — ответила недочебураха, зевнув, — это, ну, как домовой, только по-другому.

— В смысле?

— Ну, домовые отвечают за дом, а чумовые за болезни, — недовольно пробурчал гость, как будто ему пришлось рассказывать что-то настолько элементарное, что понятно даже коровам на выпасе, а мне вот почему-то нет.

— Я всё ещё не понимаю, — искренне призналась я.

— Охохо, — послышалось, от зверька, откинувшегося на спину.

В ближайшие полчаса мы вели беседу, в которой ночной визитёр объяснял мне природу вещей. Мир для меня стал ещё более странным местом, хотя, казалось бы, куда уж ещё. Так вот, арендатор соседней подушки был ярким представителем племени духов-хранителей болезней. Оказалось, что и такие есть. Они следят за тем, чтобы болезни появлялись там, где им место, у тех, кому положено. Мне, как человеку, погруженному в эту тему с детства, было трудно понять как это. То, о чём говорит чебугремлин (так как я окрестила создание про себя), не укладывалось ни в какие рамки.

Что значит болезнь приходит туда, где ей место? Не место ей нигде. Достойные люди погибают от рака, заражения крови, гепатита, почечной недостаточности и много чего ещё. Филантропы, меценаты, дети… Я помню себя в больнице. Сделала ли я что-то дурное в своей жизни, чтобы заслужить бесконечные анализы, капельницы, катетеры, заголения перед посторонними людьми? Уверена, что нет!

Своими мыслями я поделилась с чебугремлиным, на что он только неоднозначно прищурился. Недочебурах говорил о том, что на всё есть причины, причём всегда, но мне казалось, что это какие-то глупости. Болезнь — это рок, она не может быть заслуженной или своевременной. Болезнь — это что-то, что просто может случиться с тобой, окажись ты не в том месте, не в то время.

Я спорила с ним увлечённо и отчаянно, ощутив подкатившую обиду за прожитые под капельницами годы, как вдруг он затих. Вернее, сначала он что-то пробурчал себе под нос. Из его маленькой, похожей на енотовую, ладошки вылетел мыльный пузырь, прозрачный и небольшой. Я удивлённо смотрела, как он летит ко мне. И вот пузырь подлетел совсем близко, коснулся кончика моего носа и лопнул.

В носу защекотало, глаза на мгновение зажмурились. А потом мне открылась картина, как я веду маленькую девочку за ручку по какому-то старинному парку. Ребёнок одет странно, в какие-то лохмотья несовременного вида. Если задуматься, то в девочке узнаваем небогатый ребёнок из прошлого, пожалуй, похожих детей я видела в сериале об Англии времён Потрошителя. Что это за кино мне тут показывают? Несмотря на попытку проморгаться, картинки на внутреннем экране сменяют одна другую. Девочка идёт со мной добровольно, наслаждаясь игрой с новой куклой, которую я подарила ей. Она ещё не знает, что идёт на смерть. А я смотрю на свои руки и понимаю, что они старше, чем мои собственные; смотрю на свои туфли и вижу кончики викторианских полусапожек, выглядывающих из-под подола поношенного чёрного платья с характерным кроем для конца девятнадцатого века. Но… это я. Немного другая, с другим именем, внешностью, личностью, прошлым, но я. Это понятно совершенно отчётливо, как и то, что девочка из прошлого, чья мягкая ладошка покоится в моей сморщенной ладони, не доживёт до утра именно по моей вине.

На глаза навернулись слёзы, я попыталась выдернуть руку, но не вышло. Внутренний экран заволокло темнотой. В голове взорвалась и острыми осколками осыпалась картинка фильма, что я смотрела. Нестерпимо заболела голова. Сама не заметила, как провалившись в темноту, уснула.

Глава 10: Бородин, ты ли это?

Я пришла в себя. Светало. Ох, какое это облегчение, когда просыпаешься и понимаешь, что творящийся вокруг бедлам — всего лишь сон. Кажется, нервы мои совсем ни к чёрту. Приснится же такое… Нет, я не проснулась в своей комнате в общаге НИИ, подо мной был всё тот же, умело продавленный многочисленными постояльцами, матрас привокзальной гостиницы. Хана в кровати не было, но была надежда, что мне привиделась не только странная зверушка, но и Витино дефиле в трусах с огромным ножом. Тогда, конечно, у меня много вопросов к собственному подсознанию, но к нему и так их было много.

Я лежала и смотрела в окно через тюль на рождение нового дня. Ох, ты ж божечки, сколько во мне пафоса. Просто лежала, наблюдая рассвет. У меня с ним особые отношения, ведь так и не удалось встретить его с кем-то: с одноклассниками на выпускном или с молодым человеком в палатке на берегу моря. Больничка украла у меня больше, чем просто здоровье. Может, ничего особенно и нет в этом всём, но узнать можно только хотя бы один раз попробовав.