Хозяин зеркал - Екатерина Чернявская

– Чт-то тут можно ж-жрать? – возмутился он, обращаясь к прыснувшим во все стороны крысам.

После пожара Иенс начал немного заикаться, стеснялся этого и старался на людях говорить кратко, рублеными фразами, а то и вообще отмалчиваться.

Он вспомнил, что, поднимаясь, видел приоткрытую дверь в квартиру де Вильегаса. «Хорошо бы одолжиться новой свечкой и убрать после непрошеных гостей», – подумал Иенс и направился к соседям. Там было накурено, надышано и пахло заветрившейся с вечера едой. Румяная полураздетая Герда сидела на диванчике, как и положено любопытной Еве, с надкусанным яблоком в руке. Сеньор Гарсиа хрипло мурлыкал ей на ушко что-то вроде «Y como la tarantula»[6], а еще один знойный тип с выщипанными в ниточку усами валялся на ковре у их ног и чистил банан.

Иенс зловеще молчал, застыв на пороге, и пристально, словно сквозь прицел, разглядывал всех по очереди. Гарсиа перестал петь и нервно поправил зеленый галстук со следами томатного соуса.

– Это брат Йон. Йон Морару – портретист. Мы готовим творческую акцию «Восстание красоты», – поведал он, обводя руками комнату. – Правда, бразе?

– E bine[7], – нехотя согласился «брат» и на всякий случай отполз подальше от дверей.

– А твоя девушка не должна больше делать тяжелую работу, – примирительно продолжил де Вильегас. – Она красивая. У нее волосы цвета меди и зеленые глаза. Такая богиня нужна возрождающемуся искусству. – Он помог Герде встать с дивана и подтолкнул ее к Иенсу.

– Я тебе пирог принесла, – заплетающимся языком сообщила девушка. – А они меня уговорили стать натурщицей. За это хорошо платят…

Иенс дотащил ее до каморки и, не тратя сил на борьбу с заиканием, молча, но доходчиво объяснил все, что думал о служении искусству. Герда поплакала для порядка, пересчитала багровые синяки на белоснежной коже и согласилась с тем, что ни о каком позировании в ближайшее время речи идти не может. Объяснение утомило обоих настолько, что они проспали в обнимку почти до самого вечера.

– Иенс? – окликнула Герда, проснувшись. Она недоуменно оглядела перевернутый стол и повисший на одном гвозде умывальник. – Зачем было… так? Ты любишь меня?

– Нет, – почесав оцарапанный глаз, честно признался он. – Но это ничего не меняет.

Миранда, разболевшись после пережитого, почти на месяц слегла в постель, и Герде пришлось следить за выпечкой. Времени на прогулки по Городу у нее не оставалось, зато Иенс зачастил в пекарню с визитами.

Однажды он застал во дворе у Миранды косматого широкомордого типа, который устроился на деревянной кушетке под небольшим навесом и поил закутанную в шаль булочницу из специальной кружки с носиком.

– О, Иенс! Рада тебя видеть, мальчик! А у меня руки до сих пор трясутся, представляешь? – оживилась Миранда и попросила: – Помогите сесть повыше, ребятишки, хочу вас всех перезнакомить.

Косматый поправил подушки, булочница уселась поудобнее, огляделась и позвала:

– Туб, иди сюда!

– Т-тот самый Т-туб? – недоверчиво спросил Иенс.

– В каком смысле «тот самый»? – удивилась женщина.

– Ф-фонтанщик?

– Ну да, я и есть мастер Туб, папаша нашего «Цветка», – отозвался, выходя из пекарни, крепко сбитый человек в кожаном комбинезоне. – Но не хотел бы я снова встретиться с его мамашей… А ты ученик Шауля?

Пожимая испачканную углем руку, Иенс кивнул. Туб улыбнулся, и улыбка его оказалась неожиданно мягкой.

– Ну, давай знакомиться. Вот этого медведя зовут Вигго, у него было кой-какое секретное дельце к старине Шаулю. Но раз так получилось, не сможешь ли ты нам помочь?

Иенс пожал плечами.

– Куда же я засунул?.. – забормотал широкомордый Вигго, охлопывая себя по карманам. Он покопался в каждом поочередно и наконец протянул Иенсу мелко исписанный листок с формулами: – Вот это…

Иенс прочел и понимающе ухмыльнулся:

– Н-не сложно. С-составляющие. И п-помещение.

– Будет тебе помещение, – пообещал Вигго. – Сделай подробный список того, что понадобится. Вещества, посуда, тигли-мигли… Ничего не забудь и не жмись, деньги – не твоя забота. Оставишь записку у Миранды, а сам приходи в среду утром к старой каменоломне за Собачьим пустырем.

Герду в следующий раз Иенс увидел там, где никак не ожидал увидеть. Более того, она была не одна. На уличной выставке картин Герд было несколько. Первая кормила с руки козлобородого сатира на фоне зарослей папоротника, вторая лежала на ковре около блюда с истекающими соком персиками, а третья на берегу горной реки обнимала за шею единорога. Объединяло этих Герд одно – все они выглядели ярко и на редкость бесстыдно. Возле выставленной на продажу обнаженки сидел слащавый сеньор де Вильегас и секретным кодом выстукивал на зубах послания к параллельным мирам.

Иенс незаметно подкрался сзади и отвесил ему такой подзатыльник, что бедняга подавился любимым набалдашником. Разглядев обидчика, он возмущенно закудахтал:

– Hostia![8] Ты – тупой мужлан! Деревенщина! Сеньорита раздевается перед нами, чтобы красиво одеться для тебя! Только такой membrillo[9], как ты, может этого не понимать!

– Д-дома поговорим, – процедил Иенс и смачно сплюнул на лаковый башмак живописца. – И з-за д-деревенщину ответишь.

Вокруг улюлюкали, подбадривая Гарсиа на ответный ход. Со всех сторон сбегались зеваки, но Иенса уже и след простыл. Мрачнее тучи, он понесся на поиски реальной Герды.

Убедить ее вернуться к трудам праведным в пекарню так и не вышло. Максимум, чего удалось достигнуть, так это выбить из де Вильегаса признание в любовной связи с милашкой Йоном и в полном их безразличии к женскому полу.

Однако, к своему удивлению, Иенс начал получать странное удовольствие от того, что Герда целыми днями сидела голая перед огуречной братией, а вот стирала, готовила и стелила постель только для него одного. Стоило всего лишь не упускать узкий гребень этой волны, соблюдая точную пропорцию между холодным презрением и обжигающей, болезненной страстью, чтобы чувствовать себя господином. По утрам Герда безропотно запудривала следы от его пальцев и варила кофе. Сама она пила только травяные отвары под предлогом заботы об идеальной фигуре. В некотором смысле это было правдой. Переписав для Шауля не один древний травник, Иенс помнил свойства целебных растений, в том числе и тех, которые использовала для своих зелий Герда. Они делали женщину бесплодной.

Вскоре она начала покупать холст и краски, брать уроки живописи. Каморка Иенса украсилась полотнами с изображением кривобоких кофейников, плоских яблок и мелкого винограда. Только безупречное чувство цвета по-прежнему не подводило Герду. Главным украшением коллекции была картина морского дна со спрутом, обвившим мачту затонувшего клипера. Дешевые белила оказались с брачком, и присоски на осьминожьих щупальцах зловеще фосфоресцировали по ночам.

…Вспомнив о картине, Иенс стащил с головы плед и уставился на призрачно-блеклого в сумраке комнаты спрута. Бессонница выиграла бой по очкам, овцы разбежались, начинало светать, и пора было собираться к старой каменоломне. Наскоро хлебнув холодного кофе, он снял с крючка самую тяжелую трость на случай встречи с шайками бродячих собак и вышел на улицу. Город еще не проснулся. До заводских гудков оставалось около часа, а до западной окраины, за которой начинались каменоломни, примерно сорок минут ходу.

Две пьяные в хлам проститутки дрались на углу. Дрались тихо, без скандала, мыча и повизгивая от усердия. Только клочья перьев летели да звякали зонтики. Чуть дальше улица буквально обрывалась в никуда. Над краем заброшенного карьера парили аэростаты с яркой рекламой на бортах, внизу собаки играли на свалке свою шумную свадьбу. К каменоломням вела едва заметная тропинка, сначала зигзагом по склону, затем по дну карьера на противоположную сторону, в обход сточного пруда. Там Иенса дожидался мальчишка лет восьми с застывшей на лице плаксивой гримасой попрошайки. Вдвоем они довольно долго плутали в лабиринте каменных проходов, пока не вышли к своеобразным воротам, сложенным из гранита. Мальчишка нажал на потайной рычаг, и одна из глыб отъехала в сторону. Вполне достаточно для того, чтобы пройти внутрь. Миновав пустую темную пещеру, они попали в настоящую механическую мастерскую. Свет широкими лучами падал сверху на пол и верстаки. Несколько человек, оторвавшись от работы, поприветствовали вошедших.

– Добро пожаловать, док! – радушно крикнул Туб. – Сейчас для тебя будет представление!

Он резким движением сорвал крышку с прислоненной к стене большой коробки, и из нее вышла… Нет, не кукла. Розовый парик, мертвенно-белое лицо, обшитая крупными блестками короткая юбчонка – вот образ, знакомый каждому горожанину, кто хоть раз побывал на представлении цирка. Пару лет назад на осенней ярмарке под акробатами оборвался канат. Страховка не спасла, внизу была брусчатка, и Минни парализовало. Теперь она шагала, щелкая пружинами и скрипя рычагами, прямиком к Иенсу. От груди к голове тянулись ремешки и тонкие шланги. Довольный Туб возле коробки переминался с ноги на ногу и гоготал, хлопая себя ладонями по кожаному комбинезону.