Поцелуев мост - Наталия Романова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Видеть Федоса второй раз за день, да ещё в собственном пространстве, среди привычных многоэтажек, газонов с примятой травой, крохотных бистро, пивных баров, торгующих дешевым пивом, было ещё более странно, чем всё, что происходило этой ночью, утром и позже, уже в моей комнате.
— Куда? — спросил Федос, останавливаясь у своего шикарного автомобиля.
— Я это… пешком, — замялась я.
— Не понял, — нахмурился Федос.
— Ты же спешишь, — выдала я.
Естественно, Федос должен был спешить. Деловые люди, предприниматели, бизнесмены и прочие неизвестные мне существа обязательно должны куда-нибудь спешить. На встречу, подписать многомиллионный контракт, в сауну с друзьями и проститутками, в Куршавель, наконец. На этом моя фантазия иссякла, в отличие от уверенности, что Федос просто обязан торопиться.
— До пятницы я совершенно свободен, — попытался пропищать Федос, пародируя Пятачка из советского мультфильма.
Фактурного такого, выше метра девяносто, широкоплечего Пятачка.
От неожиданности я рассмеялась, и уже вполне уверенно забралась в салон знакомой машины. Красивый салон, между прочим. Такой же шикарный, как его владелец. И пусть он совершенно не подходил мне, вернее, я ему — ничто мне не мешало получить удовольствие от небольшой автопрогулки.
Неизвестно, когда представится такой случай — прокатиться на дорогом автомобиле. У меня знакомых с такими машинами не было, я даже такси заказывала эконом-класса, и то не чаще одного раза в пятилетку.
Добрались мы быстро — один квартал не расстояние для машины. Бабушка стояла у ступеней универсама и, хмурясь, вглядывалась в прохожих, идущих со стороны нашего дома.
— Чего так долго? — недовольно пропыхтела бабушка, когда я подошла к ней. — Вся в отца, тот тоже везде опаздывал. Не торопился, он. Не спешил.
— Кто понял жизнь, тот не торопится, — раздался сверху голос Федоса. — Здрасте, тёть Лен.
— А этот, что здесь делает?
Вместо уместного «Здравствуй, Федя», «Здравствуй», наконец, небрежного «Привет» в сторону Федоса, бабушка уставилась на меня в ожидании ответа.
— Давайте сумки, — с улыбкой проигнорировал бабушкино поведение Федос.
Подхватил три увесистых пакета, словно те ничего не весили и отправился в сторону автомобиля, показывая на ходу кивком головы, чтобы мы следовали за ним. Я с сомнением покосилась на бабушку, та же, ничуть не смущаясь и не сомневаясь, прошествовала за высокой фигурой Федоса.
— Богатая машина, — сделала комплимент бабушка, когда уселась на переднее сиденье. — Неудобно только, низко, — добавила тут же, видимо, для острастки, чтобы всякие двухметровые Пятачки не зазнавались.
— В следующий раз приеду на джипе, — усмехнулся Федос, глядя на дорогу. — Он высокий. Вам понравится.
В это время я смотрела на руки водителя, которые расслаблено лежали на руле. Большие ладони, сильные и ухоженные. Совсем не похожие на руки, которые я помнила у соседского мальчишки Федоса — вечно в заусенцах, царапинах, несмывающемся никогда мазуте. Даже на первое сентября, когда дядя Толя заставлял Федю надеть белую рубашку и галстук, руки его оставались тёмными, мозолистыми, совершенно неподходящими к отглаженной сорочке и натёртым до блеска туфлям.
— У тебя и джип есть? — якобы уважительно проговорила бабушка. — Смотри-ка, наворовал, так наворовал, — кивнула она. — Правду говорят: «полюбить, так королеву, воровать так миллион».
Федос лишь ухмыльнулся в ответ, зато я поймала смеющийся взгляд светло карего глаза в зеркало заднего вида. И увидела, как этот глаз подмигнул мне, хоть я и не королева, да и миллиона у меня не своруешь. Из заначек только пищевые наборы, которые исправно носила бабушка из универсама по средам.
Доехали быстро, кажется, даже быстрее, чем к универсаму. Федос вышел первым, помог выкарабкаться бабушке. Я выскочила сама, проигнорировав немного осуждающий мужской взгляд, мол, могла бы и дождаться рыцарской помощи.
Федос подхватил пакеты из багажника, который, кажется, ошалел от того, что в нём прокатились крупы и тушёнка по скидке. Невозмутимо зашёл с нами в лифт, на нужном этаже подошёл к двери квартиры и уставился на меня, ожидая, когда я открою.
— Ты что же, знаешь, где мы живём? — бабушка окинула Федоса подозревающим во всех смертных грехах взглядом.
— Конечно, мы вместе ездили выбирать. Не помните?
— Я-то помню, — кивнула бабушка. — А вот ты, чего ради, спрашивается, в голове держишь?
— Оно само! — сверкнул улыбкой Федос. — Да вы не переживайте так, тётя Лена.
— Какая я тебя тётя Лена? — взбеленилась в ответ бабушка.
Я мысленно схватилась за голову. Началось. Бабушку по всем возможным документам звали Олёна, именно через букву «О». Долгое время, для удобства окружающих, она называла себя Леной, сроднилась с этим именем, можно сказать, срослась.
Однако, в последнее время на бабушку что-то нашло. Она стала требовать, чтобы окружающие, включая тех, кто иначе, чем Лена, Елена её не называл и не знал, начали звать её по паспорту — Олёной. Обязательно через «О». Никакой Алёны, через «А» она признавала и не собиралась.
На диалекте той местности, где родилась и выросла бабушка, это получалось легко, вот только большинство знакомых, включая меня, имя «Олёна» никак не могли это произнести. Ерунда какая-то выходила.
— Тётка Олёна я, — назидательно проговорила бабушка. — Понял, обормот?
— Понял, — тут согласился Федос. Видимо и с Олёной, и заодно с обормотом.
Потом мы сидели на кухне, которая сразу, как только туда вошёл Федос, стала меньше раза в три. Бабушка курсировала вдоль небольшого кухонного гарнитура: мойка, стол, узкая тумба, холодильник. Я вздыхала над тарелкой — сегодня я уже ела, прошло совсем мало времени, чтобы еда вызывала у меня аппетит. Федос же поглощал наваристый борщ с завидным энтузиазмом, заедая белым хлебом с майонезом.
— Есть тебе надо, — напомнила бабушка цель моего пребывания за столом. — Тощая, смотреть страшно.
— Не хочу, — проныла я.
— Ну и не хоти, — огрызнулась бабушка. — Так до старости и просидишь одна. Мужики не собаки, на кости не бросаются, а в тебе и приличного супового набора костей нету, — добавила, стрельнув в мою сторону гневным, осуждающим взглядом.
Я же посмотрела на Федоса, он в свою очередь молча наворачивал борщ, аж за ушами трещало. Молчание, как известно, знак согласия. Сразу вспомнилась Нелька — жена Федоса, которая не жена — в той точно парочка суповых наборов уместилось, с таким-то ростом. Маринка — его одноклассница, которая была влюблена в Федоса с седьмого по девятый класс, пока его в