Галактический патруль - Юрий Гаврилович Тупицын

class="p1">Некоторое время она разглядывала свое лицо, прикидывая, что бы из него сотворить и какую девицу из себя изобразить. Мать хвалила ее лицо с гримерной точки зрения, говорила, что это - нейтральное лицо, которому можно легко придать какую угодно характерность. Нейтральное лицо, надо же! Хотя если по правде, то и впрямь нейтральное, не то что у Людмилы, у той - точеное в абрисах, но полненькое, с акварельным румянцем и ямочками на щеках, появляющимися лишь при смехе и широкой улыбке. А у Славки лицо суховатое, загорелое, с большими высокими скулами. Некий Эйдельман, скульптор-сюрреалист, давно, сколь о нем было известно Славке, подававший большие надежды и все никак их не оправдывавший, бывавший в доме отчима, сказал как-то, что Славка в профиль напоминает ему Афину Лемнию, но в фас это впечатление размывается. Этот Эйдельман, именовавшийся среди своих Делей, имел привычку бесцеремонно разглядывать лица людей, щуря свои большие глаза так, что от них оставались только узкие длинные щели, опушенные ресницами. Деля объяснял, что таким способом он легче усматривает истинную сущность человецев, а отчим посмеивался, что Деля просто близорук, а очки не носит из форсу и престижа: скульптор в очках - не совсем то. Эйдельман, наверное, сначала попросту не замечал Славку, он ухаживал исключительно за зрелыми дамами, а потом заметил, прищурился, высмотрел ее истинную сущность и изрек свой приговор. Славка знала, кто такая Афина, и сравнение подающего надежды скульптора с лысиной вместо волос ей польстило - пусть только в профиль похожа, но на Афину. Не на Мадонну ведь! Но вот почему она похожа не просто на Афину, а на какую-то там Лемнию? Может быть, это осовремененная, сюрреалистическая Афина, у которой голова не на месте, а вместо рук - ноги? Своими сомнениями Славка ни с кем не поделилась, а просто, оставшись одна, достала из шкафа, где хранилась литература по изобразительному искусству, альбом по античной скульптуре, отыскала Афину Лемнию и успокоилась. Лемния оказалась девушкой что надо.

С тех пор Славка иногда позволяла себе разглядывать собственный профиль в зеркало - Афина Лемния, не кто-нибудь! Этот Деля Эйдельман, видно, не зря подавал надежды, хоть и добрался вместе с ними до лысины. Он таки разглядел сквозь свои опушенные ресницами щелки истинную сущность Славки. Стоило ей посмотреть на себя анфас, как Афина Лемния исчезала и на нее смотрела девочка, чем-то похожая на «Ладу» Коненкова или на его же «Нике», - в общем, на ту самую Таню Коняеву, с натуры которой этот скульптор вырубал в мраморе свои обобщенные женские портреты.

Изобразительное искусство Славка знала неплохо. Собственно, две трети содержимого, находящегося в шкафу по изобразительному искусству, что стоял в кабинете папы Оси, перекочевало туда из библиотечки, что собирал отец. Поэтому в шкафу этом Славка чувствовала себя полной хозяйкой и знала его лучше любого другого. Отец, прекрасно знавший историю, школы и шедевры изобразительного искусства, настойчиво образовывал Славку в этом направлении и не жалел денег на соответствующие книги и альбомы, которые тогда еще не были так по-сумасшедшему дорогими. Вот только эта самая Афина Лемния как-то ускользнула от их внимания.

У Славки были коротко, но не под мальчика, стриженные светло-русые волосы. Такие волосы с возрастом обычно темнеют. Но Славка знала: у нее не потемнеют. Отец погиб в возрасте тридцати восьми лет, а волосы у него всегда оставались такими же, как у Славки, - светло-русыми. Конечно, такие волосы - хорошая примета, их надо убрать под парик, конечно же черный. В большом, не сразу заметном под столешницей ящике любой парик найдется. И брови у Славки, как у отца, - светло-русые. Начиная с седьмого, а может быть, и с шестого класса, к Славке стали приставать и ровесницы, и взрослые, настойчиво советуя чернить эти светлые брови, она этими советами решительно пренебрегала. Само собой, брови надо было зачернить - не проблема. А с ресницами ничего делать не надо - они и без того черные и как у модниц после прилежного наращивания тушью. Внешние уголки глаз надо подчеркнуть, изменив их ориентацию. Как и у отца, глаза у нее были характерные, их внешние уголки были не приподняты, как у китайцев, а, наоборот, слегка опущены. Когда Славка гневалась, свирепела, как говорили близкие, уголки эти еще более опускались, а верхние веки набухали, отчего глаза приобретали какую-то треугольную форму и бешеное выражение. А обычно серая радужка глаз темнела, приобретая лиловый, грозовой оттенок… Все как у отца! Про нее так и говорили: папина дочка. Славка оттянула уголки глаз, стараясь представить свое лицо в свирепом состоянии, - она же его никогда не виде-ла, показала себе язык, покинула туалетный столик и подошла к большому зеркалу.

Зеркало это было встроено в одну из дверц огромного платяного шкафа - длинного, чуть не во всю стену. В нем хранилось белье, туалеты предков и кое-что из гардероба сестер. Так же критически, как она разглядывала свое лицо, Славка оглядела себя с ног до головы. Сначала просто так, а потом и покривлялась, принимая нелепые, раскоряченные, богомерзкие, по выражению отца, позы, заимствованные у манекенщиц из журналов мод, в изобилии имевшихся у матери. Ничего особенного, фигура у нее нейтральная, спортивная. Ей вспомнилось, как Людмила, пожаловавшая как-то в гости на уик-энд, по ее выражению, и отправившаяся вместе с нею и отцом купаться на Медвежьи озера, сказала, разглядывая Славку в купальном костюме: «Фигура у тебя будет что надо, вот только ноги коротковаты». Славке было смешно, потому что уже тогда, в тринадцать лет, она была выше сестры, а отец рассердился и отчитал Людмилу. Он ей популярно объяснил, что у Славки ноги как раз такие, какие положены настоящему хомо сапиенсу, чтобы ходить, бегать, прыгать, плавать. И вообще чувствовать себя настоящим человеком, а не грульей из тех, что выламываются на демонстрациях мод и чуть держатся на своих жердях-ходулях, готовые, чуть что, опрокинуться на спину. Милка тогда отмолчалась, что вовсе не было в ее обычаях. Потом выяснилось, что она попросту не знала, что такое грулья, и, выбрав момент, поинтересовалась, не знает ли этого сестра. Славка знала и объяснила, что грулья по-мексикански - журавль. Людмила с презрительной гримаской передернула плечами, и Славке стало понятно, что про грулью она подумала нечто иное, более пикантное. Из-за грульи Славке и запомнился этот разговор. Всплыл он в памяти и теперь, и Славка решила для маскировки надеть туфли на каблуках, что повыше: несмотря на рост, ступни у Славки были сравнительно небольшими,