Такой смешной Король! Повесть первая: «Король» - Ахто Леви

Да, у него похожий головной убор, но синего цвета А этот — зеленый. И одет марсианин был во все зеленое, весь стянут ремнями так и этак да еще наискосок! Потому-то Король и решил, что это марсианин. Зачем нормальному человеку столько ремней? Из земных вещей кроме велосипеда у марсианина был еще револьвер в кожаной кобуре на боку и планшет, как у констебля, только револьвер у констебля был не такой.

Марсианин сидел не шевелясь, с любопытством поглядывая на Короля, потом что-то сказал. Но Король не понимал по-марсиански.

— Револьвер? — спросил Король, показав на кобуру.

— На-а-ган, — ответил марсианин раздельно, так что Король понял: по-марсиански наган означает револьвер.

Марсианин снова о чем-то спросил, но, догадавшись, что Король марсианский язык не изучал, изобразил ладошкой стакан, поднес его ко рту, показывая тем самым, что хочет пить. Король помчался к дому во весь дух, мелькая голыми пятками, и заорал во всю свою королевскую мочь:

— Марсианин! Марсианин сидит!

— Хелли уже ушла к заказчикам, — проворчала старая Ида, вышедшая на крик Короля. Она не поняла, о чем кричит этот повелитель-мучитель, вернулась обратно в свою кухню, где продолжала ощипывать одну из своих незамужних кур, переставшую, на свою беду, нестись. Видя, что ей не втолкуешь, Король схватил кружку, зачерпнул из ведра воды и помчался обратно.

Марсианин с удовольствием лил в себя воду, глотал ее медленно, с наслаждением. Выпил литровый жестяной штоф, произнес «у-ух!», сказал что-то по-марсиански, сел на велосипед и поехал в сторону города Журавлей, давя на педали совсем как человек.

Осень тем временем все приближалась. На деревьях желтели листья и опадали, чаще лили дожди. Когда шли дожди, Король в сарае пересказывал Вилке подслушанные разговоры взрослых, приходивших по вечерам в гости хуторян — постричься, как на Сааре, или послушать по «Филипсу» последние известия, чтобы тут же коллективно их обсудить.

Король обычно сидел в углу около плиты, где Ида в свое время отражала кочергой атаку красавца квартиранта (а может, такое действительно было?!), Алфред стриг мужчин, и все говорили о какой-то совершенно непонятной будущей жизни, о войне, хотя Король и понятия не имел, где все происходит, а главное, как происходит и почему.

Мужики курили кто трубки, кто городские сигареты, слушали радио и тут же любую услышанную подробность разбирали на еще более мелкие подробности.

Непонятное волнение вызвало у взрослых то, что русские с немцами учредили какой-то Пакт о ненападении. Семидесятилетний хозяин Рямпсли, Прииду, даже сказал, что у поляков от этого пакта большие глаза. И Король пытался представить себе поляков с большими глазами…

— Теперь свиней надо откармливать, — объявил Прииду. — Через Нарву уже ушли в Россию тринадцать вагонов наших свиней, есть договоренность с русскими, наши хрюшки пойдут регулярно, дело выгодное.

— А в газете писали, — прервал Прииду старик с Кооли, — что на Большой земле отлавливают в лесах зайцев для отправки в Германию. Что же это такое? Свиньи — в Россию, зайцы — в Германию?

— Главное, чтобы было выгодно, — объяснил Приду — а там можно хоть крыс отлавливать.

— Тебе бы все выгода… — высмеивал Прииду старик с Кооли, — женился бы, раз выгоду ищешь, а то еврейки из России да и из других стран Европы за фиктивный брак с эстонцем по десять тысяч крон платят. Торопись, власти, говорят, собираются этот бизнес прекратить.

Прииду стал ругаться, а коолинского старика Алфред поддержал:

— Ты, Прииду, еще и не фиктивно можешь, ты еще красавец! (Прииду был тощий, морщинистый, седой, с кривым носом.) А я вот читал, в Турции жили люди, Измаэль и Айна, сто лет в браке были, причем Айна Измаэля шестнадцать лет с войны ждала, и после них сто человек потомства осталось.

Потом обсуждался кабинет Гитлера: что он из мрамора, что за три месяца сломали несколько кварталов Берлина, и шесть тысяч строителей за девять месяцев отгрохали фюреру дворец; стены внутри из бетона, а чтобы попасть в приемную, надо шагать по прихожке триста метров, потом бронзовые ворота, затем вестибюль из красного мрамора, затем мозаичный зал в пятьдесят метров со стеклянной крышей, за ним сводчатый холл, потом гигантский холл в сто пятьдесят метров, здесь мраморные массивы, из Вены доставлены брюссельские гобелены семнадцатого века, в конце холла приемный зал, за ним кабинетный зал, в рабочий кабинет фюрера ведет дверь шестиметровой высоты, стены из палисандра, над камином портрет Самого. Во дворце девятьсот помещений…

— Вот дом так дом…

— Сколько же такая махина стоила?

На сей вопрос никто не ответил.

Потом мужики с ходу перескочили из Берлина в Москву.

— Берлинские газеты пишут, что еще весною конфисковали архив Ленина.

— Где же этот архив был? — Алфред не понял. И читавший немецкую газету объяснил, что архив находился в квартире Крупской, что Крупская — жена Ленина.

— Еще когда Крупскую в больницу увезли, письма эти были взяты под охрану. Сразу после ее смерти в квартиру пришли министр Берия, Микоян и секретарь Сталина Малиновский…

— А в России завели трудовые книжки, чтобы никто лодыря не гонял, самому Сталину такую книжку выписали под номером один, он у них первый по счету работяга…

— А в Германии продукты питания стали давать по карточкам, потому и зайцы им наши нужны, ведь по дешевке…

— А чешский Бенеш удрал в Англию и прихватил казенные деньги… А Наполеон считал, что он итальянец…

— А немец, конечно, наглеет (Король не мог себе представить ни самого немца, ни того, как он наглеет), и Гитлер в Европе, ничего не скажешь, все перекроит по-своему, спорить не приходится, потому что англичане на суше не вояки, а французы большие любители пить вино (Королю представлялось, что пить вино — это так же, как островитяне пьют свое можжевеловое пиво) да с бабами лясы точить (а вот это Королю было непонятно); что Чехословакия и Польша сами по себе ничего не значат, чехи — очень маленькая страна, поляки же… по мысли знающих и повидавших мир людей, чересчур напичканы аристократическими амбициями (сколько же в мире непонятных слов!), что — пся крев! — им бы поменьше копаться в своих родословных, да и вообще — один дед, который с поляками сталкивался в первую мировую войну, рассказывал: они бы тоже не прочь пить, как французы (хотелось бы знать, как эти-то выглядят), но им это трудно, потому что не хватает злотых (это, наверное, то из чего делают вино, решил Король). Лично Король все это понимал так, как он Вилке, собственно, и объяснил: что и поляки как бы любят собирать вороньи яйца, когда надо учиться.

О чем только не говорили, но никто не сказал о том, что уже открыли в городе Журавлей новую школу, построенную за сто сорок тысяч крон, что стоит она на улице Гарнизонной, что в скором времени Его Величество будет «отбывать» там каторгу.

Затем пришли заморозки, по утрам трава покрывалась не росой, а инеем. Приближалось первое октября. В душе Короля временами также ощущалась словно бы изморозь. В их дом У Большой Дороги зачастил лысоватый господин Векшель, интеллигент в очках, тощий, но с толстым портфелем: собирал плату за велосипеды, зингеровскую машинку и радиоприемник «Филипс», который стал играть в жизни хуторян значительную роль, что само по себе не очень нравилось Хелли Мартенс, потому что мужики совсем прокоптили табачным дымом ее вязаные занавески. Она вообще считала, что незачем им слушать всю эту политическую белиберду, потому что она, Алфред и Король — люди тихие и политикой не занимаются. Алфред ей не возражал, но в дальнейшем стало ясно: заниматься и интересоваться — это не одно и то же.

Глава IV

И настал роковой час.

Его разбудили непривычно рано. Несмотря на героическое сопротивление, потащили в кухню умываться, и он, ничего не поделаешь, умылся… На завтрак дали блинчики с медом, и он понял, что спасения не и нет будет — просто так медом не помажут. Это своего рода взятка. Ранец собрали коллективно, уложили тетради, учебники, пенал с карандашами, чернильницу и ручку с пером иридинойд. Одели в тот самый новый костюм в клетку. Затем надели ранец на плечи, и он стал похож на солдата на картинке в учебнике. Если бы он так не волновался, то вспомнил бы сказанное однажды Алфредом: «Настанет день, начнешь и ты тянуть лямку».

Алфред вытащил из чулана велосипед, накачал посильнее заднее колесо, посадил Короля на багажник, велел покрепче держаться, и они поехали. У ворот Ида и Хелли махали вслед белыми платочками, но государственный флаг, кажется, поднять забыли. Король сидел на багажнике онемевший, держался за седло, и его трясло… Не только от дорожных ухабов.

Когда же проезжали мимо Сааре, к ним присоединилась Вилка. Сколько ни жал на педали Алфред, Вилка не отставала — четыре ноги — это все-таки четыре ноги. Король испытывал к ней огромную признательность. Так втроем они и добрались: королевский экипаж впереди, Вилка с высунутым языком сзади. По дороге они обгоняли идущих в том же направлении девочек и мальчиков, ехали через «странные» лесные дебри, приближаясь к Брюкваозеру. Озерцо по форме своей круглое, словно брюква, поэтому и название такое, но находится на дне глубокого кратера, образовавшегося оттого, что однажды ночью в небе на большой скорости столкнулись два черта, один из которых тащил на спине украденную в Египте пирамиду. Она-то и свалилась, врезалась глубоко в землю, и образовалось озеро. Верхушка пирамиды, самый ее кончик, иногда показывается из воды, что в Египте на одну пирамиду стало меньше, а ученые с тех пор беспрестанно ищут ее, все в Египте перекопали, а она здесь, в Брюкваозере. Королю это рассказала Ида, а Иде об этом сообщила ее прабабушка. Так что, должно быть, все верно. Школа же, в которой Королю предназначено было лямку тянуть, располагалась в сотне метров от пирамиды. Белое двухэтажное здание, окруженное садами и хозяйственными пристройками.