Ленинградский фронт - Лев Лурье

После этой победы по Ленинграду разошлись слухи о целой армии Бондарева из Сибири. Впрочем, немцы тоже скоро оценили, с кем имеют дело, и в своих листовках называли 168-ю «дикой дивизией генерала Бондарева, обманутого большевиками». Оказалось, профессиональная, кадровая часть с грамотными командирами способна творить чудеса. Но все же, не способна спасти фронт.

ДОСЬЕ:

Бондарев Андрей Леонтьевич, полковник, 40 лет. Участник Гражданской войны. Командовал дивизией в Финской войне, награжден орденом Красного Знамени. По отзывам сослуживцев, в любой ситуации сохранял спокойствие, командовал «без голосовых связок». Не терпел действий по шаблону, в боях берег личный состав. В 1941 году командир 168-й стрелковой дивизии.

ВОСПОМИНАНИЯ:

Краснопеев Иннокентий

Начало войны меня застало на четвертом курсе Военно-медицинской академии. Нас сразу же перевели на сокращенную программу пятого курса. 9 сентября, когда началась блокада Ленинграда, весь мой курс (а это 262 человека) досрочно выпустили из Академии без дипломов, выдали справку об окончании курса и отправили на фронт. Таких, как мы, называли еще в Первую мировую войну зауряд-врачами. У меня было назначение в одну из дивизий, в медсанбат, командиром хирургического взвода, но когда я добрался до медсанбата, его уже расформировали, — вывозили последние повозки с имуществом. Я говорю: «Отправляйте меня в любую часть». И меня отправили в 168-ю дивизию[12] Бондарева, которая знаменита тем, что насмерть стояла в обороне Ленинграда. Это была кадровая дивизия. Она воевала на Карельском перешейке и, когда ее перевели под Ленинград, все свое оружие привезла. А как встала под Пушкиным, так немцы ее не могли стронуть с места, — она сама отступила, когда получила приказ оставить город.

Я был врачом 402-го стрелкового полка. Полковой медицинский пункт находился в Пушкине, на Слуцком шоссе (ныне — Павловском), дом 26. У меня память не очень хорошая на адреса и имена, но этот адрес я запомнил на всю жизнь, потому что там началась моя служба. К нам поступало много раненых. Медикаментов хватало, но ими почти не пользовались. Солдатам давали водку для обезболивания, перебинтовывали и отправляли в тыл. Лечить было некогда. Бои шли очень напряженные. Пушкин сдали 18 сентября.

Немцы на передовой разбрасывали листовки и пропуска через линию фронта. В одних листовках они гарантировали, что будем у них жить свободно, другие были со словами: «Питерские дамочки, не ройте ямочки, придут наши таночки, заткнут ваши ямочки». Кидали листовки со снимком сына Сталина, Якова (он был артиллеристом, командиром батареи и попал в плен), но мы их использовали на самокрутки, либо на ветер ходить. Бумага-то хорошая, мягкая.

Муштаков Порфирий

Мою батарею часто перебрасывали с одного места на другое, потому что она дальнобойная. Однажды забрались мы на дерево, наблюдательный пункт себе там сделали. Стереотрубу прикрепили и смотрим: выезжает немецкая батарея на конной тяге, как и у нас, и начинает разворачиваться. Я сразу накалываю точку на карте и докладываю командиру дивизиона. Он мне приказал немедленно открыть огонь. Я начал стрелять залпами. Через три залпа уже «вилку» (есть такой термин в артиллерии) захватил. Потом — беглый огонь прямо по орудиям. Там взрывы, темные клубы — точное поражение было. Вообще, наши артиллерийские орудия на высоте были. Я как кандидат военных наук считаю, что недаром Сталин называл артиллерию богом войны. Ведь наша артиллерия была более качественная, чем немецкая. 105-миллиметровая немецкая пушка по калибру меньше, чем наша, но она неуклюжая. Я это и до войны знал, и во время войны видел. Немецкая — тяжелая, в два раза тяжелее, чем наша 122-миллиметровая. Но, несмотря на это, нам приходилось отступать на Лужском рубеже. Наши танки КВ и Т-34 — лучшие в мире, но их не хватало. Ведь у нас перед началом войны было только 1142 танка. А у немцев — 5 с лишним тысяч.

Муштаков Порфирий

Самохвалова Татьяна

Когда началась война, я училась на агронома в институте в Пушкине. После 22 июня нас стали отправлять по домам. А мне сказали остаться, так как я в 1940-м окончила курсы медсестер от Красного Креста. В комсомольской организации сразу после объявления войны составляли списки тех, кто может работать в подполье. Я записалась туда. Но уже 10 июля приехали два майора из 10-й артиллерийской дивизии — им нужны были две сандружинницы. Так я и попала в 62-й полк, 3-й дивизион 10-й дивизии[13] под командованием капитана Викторова.

Первое боевое крещение получила под Петергофом: первые раненые, первые бои. Второе — в лесу Ораниенбаума. Там было столько раненых, что трудно представить. Я была вся в крови — руки, гимнастерка, штаны. Помню, как из леса прибежали два моряка и кричат: «Сестричка, сестричка, давай к нам, у нас там полно моряков раненых». И я ушла их перевязывать. Тогда я впервые увидела моряков. У них ленты с патронами крестами по всей груди и автоматы (забирали их у убитых немцев). Я до этого автоматов совсем не видела.

Я перевязывала группу раненых, когда началась атака немцев. А у моряков было мало патронов, и они развязали свои ремни и начали бить немцев пряжками. Такого я больше не видела за всю войну.

Хомивко Иван

Я учился в электромеханической школе, расположенной в Кронштадте. На второй день войны мы, большинство курсантов, из патриотического порыва начали подавать рапорты, чтобы отправили на фронт. Меня (после третьего рапорта) и еще 12 курсантов зачислили в морскую пехоту, в 7-ю морскую бригаду[14] полковника Парфилова. Но это было уже в сентябре, когда враг подошел к стенам Ленинграда. Бригада состояла из личного состава кораблей Балтийского флота и учебных отрядов. Там было около 5 тысяч человек. Нашим командиром батальона был капитан Чапаев, так что мы в шутку называли себя чапаевцами.

Заняли мы оборону между Пушкиным и Колпино: правое крыло упиралось в Пушкин, а левое — в Красный Бор. Наш взвод стоял на Московском шоссе. Моя стрелковая ячейка располагалась буквально в кювете. Ночью пришли, расставили бойцов по окопам, по ячейкам, и наш командир взвода лейтенант Михайлов стал переходить с бойцами через Московское шоссе, его здесь шальная пуля скосила. Там местность ровная, никаких кустов, только капустное поле. У нас не было землянок, были капониры в окопах. Немцы обстреливали ежедневно, с утра до вечера. Не давали даже покушать, все время был обстрел. Накрываешь себя шинелью, котелок держишь и кушаешь. Они стояли буквально в 120 метрах. Они на штык поднимали буханку хлеба и кричали: «Матрос, кушать хочешь — переходи к нам!» Оружия, боеприпасов не хватало. Выдавали по 4 гранаты и винтовку. У немцев были автоматы, а у нас — винтовки.

В начале сентября 1941 года немецкая пехота — под Ленинградом. Захватчики уверены, они не зря прошли с боями 800 километров от границ Восточной Пруссии. Теперь будут гулять по улицам и набережным бывшей царской столицы. Линия фронта уже в районе Сосновой Поляны. Разведка вермахта на мотоциклах достигла Кировского завода. 11 сентября Восточно-Прусская 1-я дивизия штурмом взяла Красное Село.

Ближе всего враг подошел к городу на двух направлениях: со стороны Кировского завода и Средней Рогатки. Но если на юго-западе немцы прорывались через плотную городскую застройку, то с юга их ждали лишь поля совхоза «Шушары» и редкие цепи красноармейцев.

Дороги были заполнены беженцами и солдатами, отступающими из Пушкина, Павловска, Гатчины. Тысячи людей тянулись по равнине. И все они — легкая добыча для немецкой авиации. В Ленинграде 3 дня пылали разбомбленные Бадаевские склады, где хранились 3 тысячи тонн муки и 2,5 тысячи тонн сахара.

В Ленинград стекались вооруженные, деморализованные солдаты и матросы, потерявшие своих командиров. И казалось, что город уже открыт, никто его не защищает, завтра в Ленинград придут немцы.

Все ждали решающего штурма. Блокадный Ленинград превратили в крепость. Укрепления строились не только на окраинах, но и в самом центре. Даже Невский проспект стал линией обороны. Немцы наступали с юга. Поэтому на северной стороне Невского все угловые дома оборудовали для уличных боев. Занимались этим бойцы специальных частей НКВД.

ВОСПОМИНАНИЯ:

Юркин Григорий

Нашему полку было приказано готовить оборону внутри города на случай прорыва немцев. На Литейном проспекте в угловых домах мы оборудовали огневые точки для пулеметов и минометов. Делали скрытые проходы между домами по подвалам и крышам, создавали отдельный командный пункт. Мы даже обучали жителей этих домов, на случай если придется вести бои. Даже сейчас, проезжая по Литейному, я смотрю, где были у нас установлены эти точки. Даже в Большом доме устроили пулеметные гнезда.