На восьми фронтах - Павел Трояновский

* * *

Поздно ночью на вокзале Жаворонков провожал на Мценск последнюю группу курсантов оружейно-технического училища. Одетый в кожаное пальто-реглан, с трофейным парабеллумом на армейском ремне, высокий, внутренне собранный, Василий Гаврилович подходил к вагонам: где говорил напутственные слова, где просто жал руки курсантам.

- Надеемся на вас, товарищи. Партия, Родина надеются!

Или:

- Будем ждать в Туле хороших вестей.

Потом грузился в эшелон истребительный батальон Пролетарского района. Тут среди бойцов и командиров у Жаворонкова было много знакомых. Первым к нему подошел Петр Максимович Коротков:

- Вот, Василий Гаврилович, пришел, и мой черед...

Жаворонков еще в июле горячо поспорил с Коротковым - потомственным тульским оружейником, коммунистом ленинского призыва. Петр Максимович проводил на фронт четырех сыновей и зятя, а 1 июля сам подал заявление с просьбой отправить его в действующую армию. Его не пускали. Дело дошло до обкома. Жаворонков и Коротков согласились тогда на компромисс - старика зачислили бойцом в истребительный батальон.

Жаворонков считал, что Коротков и сейчас со своими золотыми руками и авторитетом больше нужен на заводе, чем в армии. Но взять его из батальона, да еще в момент погрузки в вагоны, было уже нельзя.

- Что же, Петр Максимович,- сказал Жаворонков,- твоя взяла...

Они стояли друг против друга, оба рослые и чем-то похожие. Василий Гаврилович обнял Короткова:

- Желаю тебе, Петр Максимович, как это в песне-то поется?..

- "Если смерти - то мгновенной, если раны - небольшой", - напомнил Короткое.

- Нет, о смерти не думай. Ждем с победою домой... Помолчали.

- Я думаю, что побьем мы фашиста. Не можем не побить! Ведь все рати, считай, встали - русская, украинская, белорусская, татарская, башкирская, грузинская, казахская...- И тише, с болью в голосе добавил: - Плохо, что о сыновьях ни слуху ни духу. Как хоть они там?..

- А ты наказал Зинаиде Семеновне писать тебе, если от кого из них весточка появится? - спросил Жаворонков.

- Наказал... Я ей еще, Василий Гаврилович, сказал, что если вдруг чего не так случится, чтобы сразу к тебе шла.

- Правильно. Я и сам к ней при случае наведаюсь...

Шестьдесят составов отправила Тула 4 октября на фронт.

А 16 октября состоялось собрание городского партийного актива.

"Над Тулой,- говорилось в обращении актива к коммунистам и трудящимся города,- нависла непосредственная угроза нападения. Злобный и коварный враг замышляет захватить город, разрушить наши заводы, наши дома, отнять все то, что завоевано нами, залить улицы города кровью невинных жертв, обратить в рабство тысячи людей. Не бывать этому! Тула, красная кузница, город славных оружейников, город металлистов, не будет в грязных лапах немецко-фашистских бандитов.

Мы, большевики Тулы, заверяем Центральный Комитет ВКП(б), что все, как один, с оружием в руках будем драться за наш любимый город и никогда не отдадим Тулу врагу!

Все на защиту Тулы!

Станем плечом к плечу с бойцами Красной Армии на оборону нашего города! Победа будет за нами!"

* * *

Осенняя непогодь. Вторые сутки льет дождь. На шоссе - вода. В кюветах вода. За кюветами такая грязь, что и шагу сделать нельзя.

Мы с новым водителем Сергеем Васильевым в четыре глаза смотрим вперед и все-таки еле различаем границы дороги. Уже больше часа нет ни встречных машин, ни повозок, ни даже людей. Шоссе словно вымерло.

Решаю сделать остановку, чтобы сориентироваться. Васильев резко тормозит. Из кузова тут же раздается недовольный голос Владимира Лысова:

- Опять уточняешь дорогу? Пора понять, что так мы и до утра не доберемся до места.

Я все, конечно, понимаю. Но на незнакомой дороге, да еще вблизи очень подвижной линии фронта, нужна особая осторожность. Включаю электрический фонарик, смотрю карту. По времени давно должен бы быть Мценск, а его все нет.

Вылезаю из кабины, нащупываю ногами дорогу - твердо. Значит, едем по шоссе, правильно.

Через несколько минут продолжаем путь. И почти тут же перед машиной вырастает шлагбаум. Подходит часовой. Пароля мы не знаем, и он -ведет меня к старшему наряда. Тот смотрит документы и говорит:

- У меня в провожающие дать некого. Держитесь телефонной шестовки, она приведет в штаб.

И вот мы в передней одноэтажного каменного здания, что на окраине Мценска. На нашу беду, в штабе никого из старших начальников нет. С нами говорит капитан, наверное работник оперативного отдела.

- Придется подождать, скоро должен кто-нибудь появиться.

И он показывает нам на угол за русской печью, где можно посидеть и даже вздремнуть. В другом углу у полевого телефона сидит одетый в телогрейку телефонист и уже охрипшим голосом почти каждую минуту повторяет:

- Я - "Беркут"! Я - "Беркут"! "Беркут" слушает...

Иногда телефонную трубку берет капитан и что-то записывает в раскрытую перед ним канцелярскую книгу, которая служит тут, видимо, журналом боевых действий.

Дом внезапно вздрагивает, в окне вспыхивает отблеск огня, и только потом с улицы врывается грохот.

Капитан успокаивает:

- Это далеко. Бьет по мосту...

Кнорринг начинает подремывать. И тут раздается такой оглушительный и резкий храп, что Кнорринг и Габрилович испуганно вскакивают. Капитан тоже поворачивает голову в нашу сторону. А телефонист, закрыв ладонью трубку, извиняющимся голосом говорит:

- Пожалуйста, потише. Так ничего не услышишь.

Я толкаю в спину нашего знаменитого храпуна Владимира Лысова. Он сразу понимает, в чем дело, и переворачивается на другой бок. Вскоре усталость сваливает и меня...

Пробуждаемся от шума в сенях. Светает. Из сеней слышна громкая словесная перепалка. Затем в дом входит наружный часовой и докладывает капитану:

- Там какой-то дядька ломится в штаб, выдает себя за командира корпуса.

- Веди его сюда! - приказывает капитан.

В дверях показывается мужчина. Сапоги, плащ, фуражка, руки и даже лицо у него заляпаны грязью. Одни только глаза сердито глядят сквозь подсохшие ошметки глины на бровях и щеках. Он молча расстегивает, снимает плащ, и только теперь дежурный по штабу узнает генерала Д. Д. Лелюшенко.

- Воды! - властно требует генерал. Умывшись, начинает слушать доклад капитана.

- У Катукова подбито три танка и убито девять бойцов и два командира,говорит капитан.- У Пияшева - двенадцать убитых и двадцать три раненых. У ленинградцев убито восемьдесят, ранено сто два, безвозвратно потеряно четыре станковых пулемета, два орудия и миномет. Кавалеристы потеряли два орудия, пятнадцать бойцов и шесть командиров...

Капитан замолчал. Но все мы догадывались, что доклад еще не окончен, просто ему не хватает смелости сказать все.