Моя духовная биография - Тензин Гьяцо

Недавно китайские власти выразили свои претензии на осуществление строгого контроля за линиями реинкарнаций. Так, в августе 2007 года официальное агентство Синьхуа распространило сообщение о новом порядке признания «живого Будды» ― так китайцы называют верховных реинкарнированных монахов. Отныне «все заявки на признание реинкарнации живого Будды должны быть одобрены Отделом по делам религий», отступление от этого распоряжения грозит наказанием.

Далай Лама комментирует эти меры с неизменным юмором: «Подобное странное решение доказывает, что его авторы, которые пытаются выдавать своеобразные “права на реинкарнацию”, ничего не понимают ни в реинкарнациях, ни в буддизме. Они думают, что можно издать декрет или установить какое-то правило, чтобы распространить свою власть на духовный мир людей. Так не бывает. Будь они чуть повнимательнее к реальному положению дел, они сразу бы это поняли».[32]

Эти правила признания перевоплощений появились в момент, когда возраст Далай Ламы неумолимо заставляет задуматься о его преемнике. Пекин решил отрегулировать его сам, презрев моральное и духовное право тибетцев. По словам Самдонга Ринпоче, премьер-министра тибетского правительства в изгнании, «не Далай Лама взял на себя инициативу заговорить о преемнике, а Китайская Народная Республика. Китайцы очень беспокоятся по поводу его реинкарнации и хотели бы сами ее избрать. Они надеются также, что Четырнадцатый носитель этого титула проживет недолго, и распространяют слухи, что у Далай Ламы якобы рак в последней стадии; всё это делается для того, чтобы назначить его преемника пораньше. Ясно, что они употребят все средства, чтобы навязать собственного, подчиняющегося им Далай Ламу. Чрезвычайно важно, чтобы тибетский народ сам определил процедуру назначения Далай Ламы.

Его Святейшество, исключая Первого, прожил дольше всех остальных Далай Лам, и ему надо рассмотреть вопрос о преемнике, так как его миссия не закончена. Встает проблема регентства. Слишком долго ждать, пока вырастет и повзрослеет очередной ребенок-Далай Лама. Далай Лама приступил к исполнению своих обязанностей в юном возрасте, и это было трудно. Когда придет момент передачи его функций преемнику, тот должен быть в достаточно сознательном возрасте, чтобы их выполнять. Именно поэтому Далай Лама допускает назначение еще при своей жизни “маде тулку”, буквально ― “перевоплощение до смерти”, следуя обычаю, по которому учитель до своей кончины передает свою духовную сущность своему преемнику».

В речи при вручении Далай Ламе Нобелевской премии мира Эджил Аарвик отметил: «Процесс реинкарнации вынуждает внедриться в то, что для западного человека является терра инкогнита, где верования, мысли и действия существуют в таком измерении, о котором мы ничего не знаем или, возможно, о котором забыли»[33].

Пусть Далай Лама то и дело утверждает, что в нем нет «ничего особенного», его жизнь необычна в том смысле, что она началась до его рождения и не завершится с его смертью. Войдя в линию Просвещенного сострадания, он принял масштабы Вселенной. Как помогают этому его состояния глубочайшей совестливости, вызванные медитацией и буддистскими практиками? Нам проясняют это слова одного монаха, приведенные в следующей главе. Они проясняют необыкновенную человечность того, кто «дает нам счастье понять собственную человечность и жить в эпоху, породившую такого человека, как он»[34].

II

Я КАК БУДДИСТСКИЙ МОНАХ

1

ИЗМЕНИТЬСЯ

Бодхисаттва, мой идеал

Я охотно называю себя простым буддистским монахом, потому что мои личность и индивидуальность сложились на основе выбранного мною монашеского пути. Даже если мне случается иногда почувствовать очень сильную кармическую связь с предшествовавшими мне Далай Ламами, я считаю себя прежде всего монахом. Изначально я монах, а затем уже Далай Лама!

Эта убежденность настолько ясно и четко запечатлена в моем мозгу, что я помню об этом даже во сне. Даже в самом страшном кошмаре помню, что я ― монах. Но никогда во сне я не ощущал себя Далай Ламой.

Мне кажется, что подобная реакция на неконтролируемом сознанием уровне доказывает, что в глубине моего сердца находится неизгладимый отпечаток моего монашеского призвания. Я очень живо ощущаю свой статус простого буддистского монаха.

В тибетском монашестве существует двести пятьдесят три правила для монахов и триста шестьдесят четыре ― для монахинь. Соблюдая эти правила со всей возможной тщательностью, я освобождаю себя от большого количества ненужных развлечений и житейских забот. Некоторые из этих правил носят протокольный характер, например, есть предписание, на каком расстоянии монах должен идти позади настоятеля своего монастыря. Другие правила относятся к поведению.

Четыре основополагающих обета устанавливают четыре простых запрета: монах не должен ни убивать, ни красть, ни лгать по поводу своих духовных достижений. Он должен также соблюдать обет безбрачия. Если он нарушит один из этих обетов, он больше не монах.

Иногда мне задают вопрос, стоит ли на самом продолжать придерживаться обета безбрачия и легко ли соблюдать подобный обет. Позволю себе разъяснить, что эта практика не сводится к подавлению сексуального желания. Наоборот, необходимо принять существование такого желания и научиться его преодолевать, упражняя разум. Когда это удается, появляется благотворная способность управлять своим сознанием. Сексуальное желание слепо, что создает проблемы. Когда человек говорит себе: «Я желаю иметь сексуальные отношения с данной персоной», он выражает желание, не управляемое рассудком. И наоборот, если человек думает: «Я желаю искоренить в мире бедность», то это желание подчиняется разуму. Кроме этого, сексуальное удовольствие ― это преходящее чувство удовлетворения. Как сказал великий индийский мудрец Нагарджуна: «Когда у человека зуд, он чешется. Но вовсе не иметь зуда лучше, чем постоянно чесаться».

Я провожу не менее пяти с половиной часов в день за молитвами, медитациями или чтением. Кроме этого, я молюсь в любой свободный промежуток времени, во время еды или в дороге. Для меня, буддистского монаха, не существует разницы между религиозной и повседневной жизнью. Религиозная жизнь занимает у меня двадцать четыре часа в сутки. Тем более что каждое занятие обязательно предваряют молитвы, начиная с пробуждения, утреннего туалета, еды и так вплоть до самого сна. Для тех, кто практикует тантру, упражнения, совершаемые во время глубокого сна и сновидения, самые важные, так как они готовят к смерти.

Моя главная медитация направлена на пустоту и заключается в концентрации, сосредоточенности на тончайшем уровне взаимозависимости. Одна из составляющих эту практику частей включает «йогу божества», во время которой я использую различные мандалы, визуально представляя себя в форме чередующихся божеств (я не подразумеваю под этим существ, бытующих внешним и независимым образом). Во время этой практики я сосредоточиваю мысль на каком-либо объекте, и моему разуму не требуется информация, которую дают нам органы чувств. Речь идет не о трансе, это, скорее, упражнение чистого сознания.

Мне очень трудно выразить то, что я хочу этим сказать, так же трудно ученому объяснить простыми словами, что он подразумевает под выражением пространство-время. Ни язык, ни наш обыденный опыт не могут объяснить состояние чистого сознания, которое достигается долгими годами упражнений.

Очень важное направление моей ежедневной практики относится к мыслям о смерти. Я считаю, что в жизни возможно выработать только два взгляда на смерть. Первый ― игнорировать ее: В таком случае, возможно, вам повезет и на какое-то время вы выбросите из головы мысли о ней. Второй ― рассматривать перспективу смерти, стараться обдумать ее, при этом человек пытается уменьшить неизбежную боль, которую она вызывает. И тот, и другой метод ― не лучшее решение.

Будучи буддистом, я принимаю смерть как естественный процесс жизни. Я принимаю ее как реальность, которая будет длиться всё время, пока я буду находиться в сансаре. Зная, что я не могу избежать смерти, я не вижу, почему мне надо озабочиваться по этому поводу. Я полагаю, что умереть ― это как освободиться от старых изношенных одежд. Но это не полный конец.

Как буддист я также верю, что опыт смерти ― важнейший наш опыт. Именно в этот момент могут проявить себя глубинные и благотворные духовные постижения. По этой причине многие великие мудрецы прощаются с земной жизнью в медитациях. Если происходит так, их тела начинают разлагаться много позже клинической смерти.