Горе побеждённым - Ольга Сухаревская

 - В подпол. Я читал у дяди полицейские отчёты  за прошлый год. Там таких случаев на Сухаревке - полным полно. И краденое добро прячут, и людей – живых и мёртвых.

 Сдерживая эмоции, Собакин назидательно проговорил:

 - Мой друг, вам надо научиться отличать поступки людей из разных слоёв общества. Конечно, в семье не без урода, но всё-таки поведение дамы из общества отличается от поступков головорезов с Сухарева рынка. Не по жестокости, заметьте, а по форме проявления своей агрессии. Завтра вам надо нанести визит даме постарше, чем Турусова. Но, судя по вашей горячности в суждениях, мне, дорогой Александр Прохорович, придётся поехать с вами. На самотёк пускать я вас пока не могу. А сейчас – отдыхать. Завтра трудный день, – договорил сыщик, входя домой.

 Встретил их Спиридон. Видимо, он сам только что откуда-то вернулся, и был одет  в жуткую  рвань, глаз подбит (или это маскарад?), на ногах неописуемые опорки, какие Ипатов, видел только на нищих в родном Посаде. От беготни и постоянного внимания к делу, Александр Прохорович так устал, что не заинтересовался причиной такого переодевания  Канделяброва.

 - Вода греется, – доложил тот. – Через полчаса ванны будут готовы.

 «Какие такие «ваны»? – вяло соображал молодой человек. – Спать охота – сил нет!»

 Обрадовавшись, что хозяин с помощником поели на стороне и не надо возиться с ужином,  расторопный Спиридон первый, ещё в чуть тёплой воде, вымылся у себя на первом этаже, облачился в любимую зелёную ливрею и доложил, что можно купаться.

  «Господи, мыться, что-ли? Так я обойдусь. В прошлую субботу в бане был. А этот – двужильный, уже начистился и опять в свою лягушачью одёжу обрядился. И не лень! Скоро  спать идти, а он разоделся, как на прогулку. Откуда только силы берутся на этот цирк! – с трудом разлепляя сонные глаза, думал Ипатов.

 Потом его повели в перегороженную надвое большую комнату, сверху донизу выложенную сине-белым фигурным кафелем. И тут и там стояли чугунные люльки, покрытые изнутри белой эмалью. В центре помещения на железных листах гудела раскалённая докрасна чугунная печь. Под самым потолком, булькал и выпускал пар огромный водяной бак. От него по трубам в обе люльки хлестал кипяток, а из водопроводного крана лилась холодная вода. На дне каждой ёмкости стремительно растворялись рыжие лепёшки.

 - Прошу, – указав на одну из ванн, предложил вошедший Собакин и стал быстро раздеваться за ширмой своего отделения.

 «Ага, я понял: это домашняя баня. Что ж, удобно, хоть и мудрёно. А вот, что там такое на дне лежит? Вода-то совсем рыжая сделалась. Не дай Бог, окрашусь. Может это мыло?» - раздумывал Александр Прохорович, наклоняясь и принюхиваясь к воде.

 - Не сомневайтесь. Это хвойный экстракт – для облегчения всего организма, – услышал он за спиной голос Канделяброва. – Смелей, вьюнош, получите удовольствие!

 Лежа в пахучей воде и подрёмывая от усталости и удовольствия, «вьюнош» слышал со стороны Собакина плеск воды и голос начальника. Тот поминутно отфыркивался и умильным баском напевал чудну;ю незамысловатую песенку:

 Над Москвою тучи ходят, Ветер яростно шумит. У красавца удалого Сердце ноет и болит. Эх, сердце ноет и болит! Эх,сердце ноет и болит!                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                

 Отчего оно болит? Отчего уныло? Всё не радостно ему, Всё ему постыло! Эх, всё ему постыло!

 Иссушила молодца Брюсова девица. В башне Сухаревой он Сделал чаровницу. Эх, сделал чаровницу!                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                             Из цветов сложил её Себе на забаву. А наш молодец дерзнул Отобрать любаву. Эх, отобрать любаву!                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                       

 Он и деньги предлагал Немцу – ворожею Он и смертью угрожал Брюсу – чародею. Эх, Брюсу – чародею!                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                          

 Вредный немец не желал Уступить девицу. И запрятал красоту В башенну темницу. Эх, в башенну темницу!                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                              

 Царь прознал о деле том И призвал злодея. Брюс сказал: «Она моя!» И стал чёрта злея. Эх, и стал чёрта злея!                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                     

 На девицу дунул он, Прошептал заклятье. И исчезла красота, Сбросив на пол платье.

Эх, сбросив на  пол платье!                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                            Разлетелись лепестки И к ногам упали. Нету девушки-красы Сколько не искали. Эх, сколько не искали!                                                                                                                                                                                                                                                                                    

 Позабылось все давно, Будто и не было. Только молодцу тому Всё с тех пор постыло. Эх, всё с тех пор постыло!                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                               Над Москвою тучи ходят. Ветер яростно шумит. У красавца  удалого Сердце ноет и болит. Эх, сердце ноет и болит!                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                            

 Послушав до конца эту уличную белиберду, Ипатов си-и-ильно удивился, что слышит такое от серьёзного человека.