Домовёнок Кузька - Татьяна Александрова

Хриплый бас за стеной смолк. Кто-то шарил на крыльце. Кузька не находил себе места под столом от беспокойства:

– Ты уверен, что нас тут… в общем, не тронут?

– Уверен, уверен, – зевнув, ответил Лешик. – И дедушка Диадох уверен тоже. Он всегда говорит: в этом доме и тронуть не тронут, и добра не видать.

– Как не видать? – Кузька высунулся из-под стола. – Вон сколько добра на столе и в печи!

Тут дверь отворилась, и в доме очутился… не поймёшь кто. Голосищем мужик, а на голове кокошник золотом горит, самоцветными камнями переливается. На ногах сапожки зелёные, сафьяновые, с красными каблуками, такими высокими – воробей вкруг каждого облетит. Сарафан алый, как утренняя заря. Кайма на подоле, как вечерняя заря. По сарафану в два ряда серебряные пуговки. А из-под кокошника прямо на Кузьку, глаза в глаза, глядит Баба-яга.

– Ой, батюшки! – охнул и назад под стол, поглубже.

А Яга подняла скатерть, опустилась на колени, заглядывает под стол и руки протягивает.

– Это кто ж ко мне пришёл? – медовым голосом пропела она. – Гостеньки разлюбезные пожаловали погостить-навестить! Красавцы писаные, драгоцунчики мои! И куда ж мне вас, гостенёчки, поместить-посадить? И чем же вас, гостюшечки, угостить-усладить?

– Что это она? – шепнул Кузька, тихонько толкая друга. – Или, может, это совсем другая Яга?

– Ой, что ты! В лесу Яга одна! В том доме такая, в этом этакая, – ответил Лешик и поклонился: – Здравствуй, бабушка Яга!

– Здравствуй, здравствуй, внучек мой бесценный! Яхонт мой! Изумрудик мой зелёненький! Родственничек мой золотой, бриллиантовый!

И ведь не один ко мне пришёл. Дружочка привёл задушевного. Такой славный дружочек, красивенький, ну прямо малина, сладка ягода. Ах ты, ватрушечка моя мяконькая, кренделёчек сахарный, утютюшечка драгоценненькая!

– Слышишь? – опять забеспокоился Кузька. – Ватрушкой называет, кренделем…

Но Баба-яга усадила их на самую удобную скамью, подложила самые мягкие подушки, достала из печи всё самое вкусное, принялась угощать.

Кузька растерялся от этакой любезности, вежливо кланялся:

– Благодарствуйте, бабушка! Мы уже поели– попили, чего и вам желаем!

Но Яга суетилась вокруг гостей, уговаривала, упрашивала отведать того, попробовать этого, подсовывала самые лакомые кусочки.

– Она что? Всегда здесь этакая? – шёпотом спрашивал Кузька, жуя медовый пряник с начинкой и держа в одной руке сусальную пряничную рыбку, а в другой сахарного всадника на сахарном коне.

Баба-яга между тем хлопотала у кровати: взбивала перины, стелила шёлковые простыни, бархатные одеяла. Толстый пушистый Кот помогал ей, а когда постель была готова, улёгся на пуховую подушку. Яга ласково погрозила ему пальцем и перенесла с подушкой на печь.

Зима за день покажется

Приснилось Кузьке, будто они с Афонькой и Адонькой играют, и вдруг Сюр с Вуколочкой тащат блин. Проснулся – так и есть: блинами пахнет. Стол от угощения ломится. Тут дверь приоткрылась, в горницу, как зелёный лист, влетел Лешик. Кузька кубарем с кровати, как со снежной горы, съехал. Друзья выбежали из дому, побегали, попрыгали по мосту. Колокольчики весело звенели.

– Вьюга, метель, мороз, а мне хоть бы что! – Кузька подпрыгивал, как молодой козёл. – Зима за день покажется в таком доме. Эко обилие-изобилие! Хоть зиму зимовать, хоть век вековать! Вот где насладиться да повеселиться, в тепле да в холе при этакой доле! Ах вы, люшеньки-люлюшеньки мои! Эх, сюда бы Афоньку, Адоньку, Вуколочку! Всех накормлю, спать уложу. Лежи на печи, ешь калачи, всего и забот!

Лешик слушал и удивлялся, почему дед Диадох не любит этот дом.

– Ясно! – рассуждал Кузька, грызя леденец. – Пироги дед не ест, щи да кашу не жалует, блинами не кормится, даже ватрушки ему не по вкусу. Чего ему этот дом любить?

– Нет, – задумался Лешик. – Он не для себя не любит. Он и для тех не любит, кому и пироги по вкусу, и таврушки…

– Что? Что по вкусу? – Кузька так и покатился со смеху.

– Ты давеча нахваливал. Врушки, что ли, называются?

– Ой, батюшки-уморушки! Ва-труш-ки!

– Я и говорю, – продолжал Лешик. – Дед не любит, когда тут живёт кто-нибудь, кроме хозяйки. Плохие предания об этом доме.

– Предания и у нас рассказывают. Всякие – и весёлые, и страшные.

– Про этот дом предания невесёлые. Но Яга тут никого не ест, даже не пробует, – сказал Лешик. – Зимуй себе на здоровье, не бойся. Дятел тебя посторожит. А в тот дом, я уж тебе говорил, не ходи!

– Вот ещё! – засмеялся Кузька. – Это Белебеня куда зовут, туда и бежит.

Тут на крыльцо пряничного дома выскочила Баба-яга:

– Куда, чадушки драгоценные? Не ходите в лес, волки скушают!

– Мы гуляем, бабушка!

– Ах, гули-гулюшечки мои. Гуляют гуленчики-разгулянчики!

Баба-яга прыгнула с крыльца, цап Кузьку за руку, Лешика за лапу:

– Ладушки! Ладушки! Где были? У бабушки! Хороводик будем водить! Каравай, каравай, кого хочешь выбирай!

– Что ты, бабушка Яга! – смеётся Кузька. – Это для маленьких игра, а мы уже большие.

Баба-яга позвала домовёнка завтракать, подождала, когда он скроется в доме, и потихоньку сказала Лешику:

– Кланяйся от меня много-много раз дедуленьке Диадоху, если он ещё не почивает. И вот ещё что. Только Кузеньке об этом пока ни гугу. Принеси-ка ты сюда его забавочку-потешечку – сундучок. То-то он обрадуется!

А в доме люлька порхала под потолком, как ласточка. Из люльки высовывался Кузька, в одной руке пирог, в другой – ватрушка.

– Смотри, бабушка Яга, как я высоко! Да не бойся, не упаду!

Затащил к себе Лешика, и пошла потеха: вверх-вниз, в ушах свистит, в глазах мелькает. А Баба-яга стоит внизу и боится:

– Чадушки драгоценные! Красавчики писаные! А как упадёте, убьётесь, ручки-ножки поломаете?

– Что ты, бабушка Яга! – успокаивал её Кузька. – Младенцы не выпадают. Неужто мы упадём? Шла бы по хозяйству. Или делать тебе нечего? Та изба небось по сю пору не метена.

Качались-качались, пока Лешик не уснул в люльке. Проснулся он оттого, что в мордочку ему сунулся мокрый серый комок. Лешик отпихнул его – опять липнет.

– Опять он тут! – ахнул Кузька. – Я ж его выбросил!

И сердито объяснил, что Яга, наверное, считает его грудным младенцем. Соску ему приготовила – тюрю. Нажевала пирог, увернула в тряпочку и пичкает: открой, мол, ротик, лапушка. Домовёнок при одном упоминании о таком позоре плюнул, вытер губы и совсем расстроился. Лешик тоже плюнул и вытер губы.

Вылезли из люльки и – на крыльцо. А на ступеньке мокрый тряпичный комочек! Кузька наподдал его лаптем:

– Ну, чего привязался? И всё эта жёваная тюря попадается, всё попадается. Выкину, выброшу – опять тут.

Кузька пошёл проводить Лешика. Прямо на ковре, на розовом букете, опять мокрый узелочек.

– Тьфу! По пятам гоняется! – Кузька что есть сил пнул узелок лаптем.

Взошли на мост, а тюря лежит-полёживает на золочёных досках. Лешик рассердился, столкнул её в воду: ешьте, рыбы! Те, конечно, обрадовались. Им, рыбам, чем мягче, тем лучше. Да и откуда они знают, что это жвачка Бабы-яги. Небось кто такая Баба-яга, и то не знают. Съели тюрю и уплыли. А тряпку рак утащил в свою нору.

Золочёный мост давно позади, а Кузька всё провожает. Лешик проводил его назад, чтобы не заблудился. Потом Кузька проводил Лешика, потом Лешик Кузьку. В лесу летали снежинки. У Лешика слипались глаза. Наконец он нехотя сошёл с моста, долго махал на опушке, потом исчез, пропал в лесу. Только голос, как смешное эхо, долетал из чащи: «Кузя! Не бойся!» Но вот и голос утих. Будто никогда и не было маленького зелёного лешонка. Так, предание. То ли был, то ли нет.

Долго стоял Кузька на мостике. Дом у Яги богатый, но один на поляне. Ни других домов, ни плетней, ни огородов. Мутная река вокруг лужайки и лес, чёрный, голый. Вдруг домовёнку почудилось, что чёрные деревья крадутся к мосту, хотят Кузьку схватить. Он – стрелой к дому. И там Баба-яга встретила его с распростёртыми объятиями.

Лешик вернулся в берлогу, печально поглядел на короб с сухими листьями, где когда-то спал Кузька. А может, никогда и не было толстого лохматого домовёнка. Так, предание… Под листьями что-то блеснуло. Кузькин сундучок! Какая в нём тайна? Лешие не успели узнать. И Яга не узнает. Хитрая, тайком от Кузьки попросила. Лешик запрятал сундучок получше и уснул до весны.

Тут в берлогу тихо вошла Лиса. Увидела два вороха сухих листьев, большой да маленький. Лиса давно нашла Кузькину деревню. Это всё куры виноваты, из-за них задержалась. Убедившись, что Кузьки нет, Лиса так же тихо ушла.

А Медведь тоже искал дом, да забыл какой, зачем и для кого. Нашёл на краю леса замечательную берлогу, улёгся в неё и уснул на всю зиму.

Бездельный домовой