Безумный корабль - Робин Хобб

— Я привела его, Кеннит, — объявила Этта, прикрывая за собой дверь.

— Отлично. Оставь нас одних.

Если треклятый талисман полагал, будто сможет его силой к чему-либо принудить, — он здорово заблуждался…

— Кеннит… — замялась Этта. — Ты уверен, что это разумно?

— Нет, — сказал он. — Как раз напротив, я уверен, что это величайшая глупость. Люблю, знаешь ли, глупости делать. — Кеннит говорил негромко, вполглаза наблюдая за деревянным личиком у себя на запястье. Никакого движения — лишь глазки посверкивали. Должно быть, талисман обмозговывал страшную месть. «Ну и шут с ним. Пока я еще дышу, ничто не заставит меня расшаркиваться перед поганой деревяшкой…»

— Выйди, — повторил он. — Оставь нас с мальчиком наедине.

Этта вышла, держась неестественно прямо. Она плотно притворила дверь — это вместо того, чтобы как следует ею хлопнуть. Как только она скрылась, Кеннит кое-как сел в постели.

— Подойди, — велел он Уинтроу. Тот повиновался, и Кеннит, дотянувшись, откинул угол простыни, так что его изувеченная нога предстала во всей красе. — Вот, — сказал Кеннит. — Ну и что ты можешь для меня сделать?

Зрелище было такое, что мальчишка побледнел. Кеннит видел, какого внутреннего усилия ему стоило подойти к постели вплотную и рассмотреть его ногу вблизи. Ко всему прочему, от нее еще и воняло — Уинтроу помимо воли поморщился. Однако потом он прямо посмотрел на него своими темными глазами и ответил честно и просто:

— Не знаю, право. Выглядит очень скверно… — Вновь глянул на ногу и встретился глазами с пиратом: — Давай рассуждать так. Если мы не попытаемся отнять зараженную часть ноги, ты точно умрешь. Так что, пытаясь сделать операцию, мы, собственно, ничем не рискуем.

Кеннит растянул губы в деревянной улыбке:

— Я-то точно особо ничем не рискую. А ты — собственной жизнью и еще жизнью отца.

Уинтроу коротко, невесело рассмеялся:

— Я же знаю, что в случае твоей смерти мне головы не сносить — вне зависимости от того, сделаю я что-нибудь или нет… — И кивнул в сторону двери: — Она уж точно не позволит мне надолго тебя пережить…

— Боишься моей женщины, а? — Улыбка Кеннит стала пошире. — И правильно делаешь… Ладно. Так что ты делать-то предполагаешь?

Он пытался спрятать свой страх, говоря о нешуточной операции как о ничего не значившем пустяке.

Мальчик вновь уставился на его ногу… Он нахмурился, размышляя. Выражение крайнего сосредоточения лишь подчеркивало его юность.

Кеннит бросил один взгляд на свой разлагающийся обрубок… После чего предпочел следить за лицом Уинтроу. Он невольно содрогнулся, когда мальчик протянул руку…

— Я не буду касаться, — пообещал Уинтроу. Он говорил почти шепотом. — Мне просто нужно узнать, где кончается здоровая плоть и начинается пораженная.

Он сложил руки «лодочкой», словно собираясь удержать что-то под ними. Поднес ладони к самой ране, потом его руки медленно двинулись выше, скользя вдоль бедра. Уинтроу прикрыл глаза и склонил голову набок, точно к чему-то прислушиваясь. Кеннит молча следил, как двигались его руки… Что он ощущал? Тепло? Или нечто более тонкое — например, медленное действие яда?… Руки мальчишки заметно огрубели от тяжелой работы, но изящество, присущее пальцам художника, никуда не исчезло.

— У тебя пальца недостает, — заметил он погодя. — Что произошло?

— Несчастный случай, — рассеянно отозвался Уинтроу. И велел: — Тише…

Кеннит недовольно нахмурился… но спорить не стал и умолк, как ему было сказано. Между тем он обнаружил, что чувствует присутствие и движение рук Уинтроу. Не прикасаясь, они оказывали некое неосязаемое давление… Кеннит прислушался к себе пристально и вновь оказался захвачен тупой, безжалостной пульсацией боли. Он стиснул зубы, тяжело сглотнул — и ухитрился еще раз отрешиться от боли, выкинув ее из своих мыслей.

Примерно на середине бедра капитана руки Уинтроу остановились. Морщины, прорезавшие его лоб, сделались глубже. Уинтроу задышал ровнее и глубже и совсем закрыл глаза. Ни дать ни взять — стоя уснул. Кеннит вглядывался в его лицо… Длинные темные ресницы опустились на щеки. Челюсть и скулы успели утратить ребяческую припухлость, но никаких признаков бороды и усов пока не было заметно. Возле носа виднелась маленькая зеленая наколка: знак того, что некогда он принадлежал сатрапу как невольник. Рядом красовалась татуировка побольше — грубо выполненное, но вполне узнаваемое изображение носовой фигуры «Проказницы». Первым чувством Кеннита было раздражение — ну кому могло прийти в голову так испортить красивое мальчишеское лицо?… Потом он нашел, что самая грубость татуировки только подчеркивала детскую невинность Уинтроу. Ему подумалось, что Этта некогда выглядела почти так же. Когда он впервые увидел ее… девочку-подростка в гостиной веселого дома…

— Капитан Кеннит?… Кэп?

Он открыл глаза. И когда это он успел их закрыть…

Уинтроу между тем чуть заметно кивал головой.

— Вот здесь, — сказал он, как только увидел, что пират на него смотрит. — Если будем резать вот здесь, то, я думаю, попадем как раз на чистое место.

Руки мальчишки указывали точку пугающе высоко на его бедре. Кеннит заставил себя перевести дух…

— Чистое место, говоришь? А почему не пониже того места, где здоровая плоть?

— Нам, — пояснил Уинтроу, — придется отнять немного здорового тела, потому что оно заживает быстрее отравленного. — И он обеими пятернями откинул с лица непослушные волосы. — К сожалению, в ноге уже не осталось такого места, где совсем не было бы яда. Но, я полагаю, наш лучший шанс — это сделать разрез именно здесь. — Уинтроу был по-прежнему очень сосредоточен. — А для начала я хотел бы приложить к низу ноги пиявки, чтобы они высосали отравленную кровь и уменьшили опухоль. Целители из нашего монастыря поступали по-разному: одни пускали кровь, другие предпочитали ставить пиявки. У каждого способа свои преимущества, но мне думается, что загустелую кровь, несущую воспаление, наилучшим образом уберут именно пиявки…

Кеннит не позволил себе поморщиться. Сосредоточенное, напряженное лицо Уинтроу заставило его вспомнить Соркора, сидящего над картой и планирующего морское сражение.

— Потом, — продолжал мальчик, — вот здесь мы наложим широкий жгут, который замедлит кровообращение. Он должен будет плотно перехватить тело, не сминая и не повреждая его при этом. Я буду резать несколько ниже. Я постараюсь выкроить лоскут кожи, чтобы потом прикрыть им рану. Мне понадобится остро отточенный нож и мелкозубая пилка для кости. Лезвие ножа должно быть достаточно длинным, чтобы оставляло чистый разрез… — Уинтроу показал руками, какая именно длина лезвия ему требовалась. — Для зашивания раны некоторые используют нитки из рыбьих кишок, но у нас в монастыре говорили, что лучшие швы получаются, если взять волосы с головы самого больного. У тебя, господин мой, как раз подходящие волосы, хорошие, длинные. Они, правда, вьются, но не очень мелко, и это не должно помешать ровным стежкам. Да, они отлично сгодятся…

Кеннит только гадал, пытался ли мальчишка вконец выбить его своими рассуждениями из колеи или он просто напрочь забыл, что говорит о его, Кеннита, плоти, крови… и кости.

Он поинтересовался фальшиво-легкомысленным тоном:

— А чем ты собираешься меня опоить, чтобы я не чувствовал боли?

— Тут, господин мой, тебе лучше всего полагаться на свое собственное мужество. — Темные глаза юного лекаря прямо смотрели в его водянисто-голубые. — Не буду обещать, что все сделаю очень быстро, но лишних страданий постараюсь не причинять. Перед операцией ты выпьешь бренди или рому. Если бы это было возможно, я посоветовал бы запастись вытяжкой из плодов квези. Это снадобье замечательно лишает раны чувствительности. Оно, правда, действует только в сочетании со свежей кровью, так что его можно было бы применить лишь после всех разрезов… — Уинтроу задумчиво покачал головой. — Тебе следует тщательно выбрать матросов, которые станут держать тебя во время операции. Это должны быть сильные мужчины и притом достаточно рассудительные: чтобы не слушались, если ты потребуешь убрать руки, и не испугались, если ты начнешь им угрожать…

«Этого только мне еще не хватало!..» Кенниту даже думать тошно было о том унижении, которое, оказывается, ему предстояло перенести. Он попытался было сказать себе, что это неизбежно, но тут же прогнал эту мысль. Нет! Должен быть какой-то выход, какой-то способ обойти разверзшуюся перед ним бездну страдания и беспомощного срама. «Да как я буду их выбирать, зная, что, быть может, перенесу все это — и тем не менее потом сдохну? Вот уж глупо-то буду выглядеть…»

— …И каждый должен быть чуточку вытянут наружу и стянут отдельным маленьким стежком. Либо двумя, — продолжал что-то объяснять Уинтроу. Помолчал и признался: — Хочу, чтобы ты знал: сам я еще никогда такого не делал. Только видел, как делали другие. Два раза. Один раз отнимали зараженную ногу. В другом случае у человека были непоправимо раздавлены вся ступня и лодыжка. Оба раза я помогал лекарям, подавал инструменты, держал ведерко…