Белый Шанхай - Эльвира Барякина

– Один моет – второй его за пояс держит. Плохо будете мыть – заставлю переделывать. Плохо будете держать – уроните товарища на мостовую. И потом вам с этим грехом жить.

С этого дня Феликс и Башкиров стали друзьями. Жадно читали фронтовые сводки, по ночам шептались: вырастем и покажем проклятым немцам почем фунт лиха.

Революция, смерть Государя. Советы решили сделать из корпуса «красную пролетарскую военную гимназию»: погоны спороть, знамена убрать, иконы – в печь. На общем собрании кадеты постановили: не подчиняться. Башкиров размазывал слезы по лицу:

– Сволочи! Мы им покажем!

Старшие удрали к белым партизанам, а малышню оставили на попечение семинаристов. Постепенно в город подтягивались кадеты из Омска, Ташкента, Оренбурга. Всех вместе теперь называли Сибирский корпус. В конце 1919 года офицеры-воспитатели решили эвакуировать кадетов и прибившихся к ним воспитанниц женских институтов. Тиф, вши, голод. На станции Слюдянка большевики организовали забастовку железнодорожников. На улице мороз – птицы дохли на лету, а в неподвижных вагонах – сотни детей, без топлива и продовольствия. У Феликса началось воспаление легких. Если бы рабочие не дали паровоз и уголь, не довезли бы до города – все, конец.

Во время сибирского отхода Феликс убил человека. Красные разобрали пути и обстреляли поезд. Кадеты приняли бой. Пленных было пятьдесят три человека, их заставили починить полотно, а потом ликвидировали. Феликс целился комиссару между глаз. Попал.

Добрались до Владивостока, разместились в казармах на острове Русский. Союзники подкармливали и одевали: японцы дали ботинки, французы – штаны, американцы – френчи.

За каждую малость – тетрадки, карандаши, чернила – приходилось сражаться. Но было весело; когда в казармах отключали свет, пели на несколько голосов «Из-за леса копий и мечей» и «Ревела буря, дождь шумел». Летом катались на лодках, ходили на экскурсии по округе, собирали камни и гербарии для музея естественной истории. Во время каникул семиклассники отправлялись повоевать во всевозможные отряды, а потом возвращались. Их уважали.

При эвакуации из Владивостока почти все кадеты-иркутцы оказались на «Лейтенанте Дыдымове». Туда же погрузили имущество корпуса и библиотеку. Только Феликса, Башкирова и дядьку Егорыча перевели на «Байкал» вместе с арсеналом.

Феликс видел, как «Лейтенант Дыдымов» шел ко дну. «Байкал» потерял управление и не мог прийти на помощь. На «Дыдымове» плыли друзья, учителя – все, что было у Феликса дорогого.

3

– Выходи, арестант, – сказал Башкиров.

Феликс вылез из шкапа, потянулся:

– Что нового?

– Приезжал французский консул. Он не знает, как нас прокормить. Русские купцы пообещали создать Комитет помощи сиротам. Первой роте дали по доллару, я за тебя расписался.

Феликс посмотрел на монету с головой толстого китайца:

– Небось дают деньги, а сами кривятся: явились, дармоеды.

– Пусть думают что хотят, – беспечно отозвался Башкиров. – Ты что со своими деньгами сделаешь?

– Пожру.

– Дурак! Надо костюм выправить. Я все придумал: узнаем получше город, а потом будем ходить к океанским кораблям встречать туристов: «Мистер-дристер, хотите гида? Сувениры на любой вкус». Что скажешь?

– Да ну к черту – противно унижаться.

Башкиров насупился:

– Придумай что-нибудь получше. Я на улице видел: некоторые из русских подрядились рикши таскать, так их китайцы бьют – не хотят терпеть конкурентов. По мне, лучше гидом у богатых иностранцев служить.

– А язык?

– Да знаем мы их язык. Si vivis Romae, romano vivito more![15]

– Это латынь.

– Без разницы. Консул обещал нам учителей прислать, чтобы мы в английском и французском поднаторели. О, смотри, смотри – девушка!

Феликс выглянул в окно:

– Где?

– На скамейке. Небось англичанка или француженка. Стой здесь, я сейчас.

Башкиров сходил, познакомился. Феликсу из окна было видно, как девушка убежала.

– Вот дуреха, – сказал Башкиров, вернувшись. – Ну ничего, мы возьмем наши доллары, вложим в коммерцию – через год все девочки Шанхая будут нашими.

4

Занятия в кадетском корпусе продолжались, но по урезанной программе – не было ни тетрадей, ни учебников. Гимнастику проводили во дворе, иногда устраивали загородные прогулки. Кадеты, идущие строем, с песнями, наводили панику на жителей деревень: военных китайцы боялись. «Хорошее железо не идет на гвозди, хороший человек не идет в солдаты» – вот как о собственной армии отзывались. Местные бандюги набирали войско – голодных оборванцев, раздавали им купленные по случаю ружья и шли грабить. В города не совались, а деревни дочиста выметали.

Постепенно кадеты обжились: один из купцов дал доски – в комнатах сделали нары в три яруса, теперь не приходилось спать по очереди. Мылись в китайских публичных банях. Первый этаж – для простого люда, второй этаж – для богатых. Слуги с бамбуковыми палками вешали одежду клиентов под потолок – чтоб карманники не достали.

Начальство, благотворители и власти Французской концессии все пытались придумать, что делать с сотнями неприкаянных мальчишек. Кадетский корпус городу не нужен – слишком дорого содержать. Директор начал рассылать письма к европейским державам: корпус уже сформирован, преподаватели отличные, моральный дух высок. Как только в России вспыхнет восстание и большевиков скинут, кадеты вернутся на родину.

Куда нас? К датчанам? Или, может, в Болгарию? Говорят, во Франции есть Иностранный легион – может, они захотят?

– Только бы не туда! – говорил Башкиров. – Отправят нас по контракту в Африку – а ну как в это время красных погонят? В России наши будут кровь проливать, а мы – на солнышке греться?

С продовольствием было туго. Первым ротам разрешили искать заработок. Но пока дело шло только у оркестра – их звали играть на свадьбы и в синематограф.

Башкиров придумал, как нажиться на долларе. Серебряную монету обменять на медную мелочь, а потом – опять на серебро или бумажку, но с доплатой. Если знать, в каких лавках лучше курс, то всегда выиграешь центов двадцать. Только бегать надо по всему городу.

Двадцать центов – уже богатство. Можно купить лапши или орехов в сахаре. Но смотреть надо в оба, а то торговцы добавляют в еду песок для весу.

Пять медяков – крошки от булок, продаются с черного хода кондитерской «Da Bing». Там же дают стакан чая. Семь медяков – два соленых огурца. А можно подойти к уличному библиотекарю и за цент почитать учебник английского или французского, привязанный бечевкой к стойке, чтобы не унесли.

– Мне тут еще отличный способ подсказали, – похвалялся Башкиров, – переодеться монахами и ходить в пять утра по дворам – звенеть в цимбалы. В два счета денег наберем, а если не дадут, мы и спеть можем.

Феликса смешила его наивность – разбогатеет он, как же! Весь Шанхай так жил – случайными центами, беготней и мечтами. Если кто зарабатывал больше доллара в день, так преступлением. Кто квартиры обчищал, кто гонял мелких торговцев: платите, а то худо будет. А некоторые привозили детишек из деревень и продавали в рабство на фабрику. Мальчик стоил пять долларов, девочка – два.

5

Если особенно везло, Феликс с Башкировым выручали по сорок центов. Тогда они шли через железный мост в район текстильных фабрик и складов. Там, на берегу речки-вонючки, стоял кабак «Три удовольствия».

Башкиров узнал о нем от пьяного матроса.

– Это биржа наемников, – сказал тот. – Там любой может найти работу с приключениями.

В «Трех удовольствиях» продавали не только выпивку, но и оружие. К вечеру за изрезанными столами собирался темный народ – военные моряки всех званий и национальностей, китайские милитаристы без армий, портовая шпана. Индийцы, греки, португальцы, монголы – дикий табор, вавилонское столпотворение.

Феликс и Башкиров садились в дальний угол, заказывали пива и жадно прислушивались к разговорам. Благодаря урокам в корпусе, по-английски и французски понимали если не все, то многое.

Иногда к ним подходили потные взлохмаченные девки и пытались сесть на колени.

– Вон пошли, сучки! – шипел на них Феликс.

Они кричали что-то обидное – каждая на своем языке.

Из темноты появлялся карлик малаец и предлагал трубку опиума. Если молодые господа не хотят трубку, то можно купить опиумную воду за пять медяков. Ее очень просто делать: несгоревшие остатки опиума вычищаются из трубок и кипятятся в воде. Пробирает лучше кокаина.

Шлепали карты, стучали кости маджонга.[16] За соседним столом немцы через переводчика торговались с китайским офицером.

– Что они говорят? – спросил Феликс, плохо знавший немецкий.

Башкиров отмахнулся:

– Погоди, дай разобрать…

Феликс заметил невдалеке угрюмого человека в сером плаще и клетчатой кепке. Белый, надо лбом курчавые вихры, уши как от другого приставленные.