Путешествие в каменный век. Среди племен Новой Гвинеи - Арни Фалк-Рённе

Ничего, однако, не происходит. Пирога вплотную приблизилась к шхуне, поручни которой так нависли над водой, что мне видны головы и плечи гребцов. Стоит сделать два-три шага вперед, и я смогу дотронуться до них. Чтобы окончательно убедиться в реальности происходящего, а не отнести все это на счет рома, которым меня угостил Беркли, бросаю в темноту по-английски:

— Что вам здесь нужно?

Но люди в лодке, видимо, по-прежнему меня не замечают, так как взоры их устремлены в небо.

Только теперь до моего слуха доносится какой-то странный щелкающий звук. Он становится все громче и поначалу напоминает стук копыт скачущей вдалеке лошади, но вот это уже не одна, а несколько лошадей. Их топот слышится все ближе, ближе. И тут до меня доходит, что звуки эти мне знакомы по ковбойским фильмам из моего далекого детства. Более того, я обнаруживаю их источник: это люди — вначале один, а вслед за ним остальные — щелкают языком. Позднее я узнаю, что таким способом жители Берега Казуарин уведомляют о своем присутствии.

Как только Альфред Миллз, Кенаи и остальные члены команды услышали эти звуки, они без промедления пригласили пришельцев на палубу шхуны. В лодке островитяне оставили оружие и молодого гребца, почти мальчика. В его обязанности входило присматривать за тем, чтобы лодка не стукнулась о борт шхуны. Один из наших матросов, которого все почему-то называют Велосипедистом и который затем будет сопровождать нас по рекам, немного знает малайский и понимает, о чем говорят островитяне. По его словам, им нужна соль. Обещают за нее сообщить что-то важное.

На «Сонгтоне» соль хранится в небольших холщевых мешках, примерно по полкилограмма в каждом. Капитан Миллз велит принести один мешочек, сочтя, что этого довольно. Не тут-то было. Один из гребцов, надо полагать вожак, качает головой и поднимает правую руку, вытянув все пять пальцев.

— Пять мешков соли! Эти канаки[5] совсем рехнулись! — негодует Миллз. — Послушай, Велосипедист, попытайся разузнать, что они хотели нам рассказать. Верно, про Ванусса. Попробуй вытянуть из них хоть что-нибудь.

Матрос, к которому он обращается, — коротышка с желтоватой кожей. Несведущему человеку может показаться, что он болен желтухой, но все гораздо проще: он родом с островов Кей в море Банда, для уроженцев тамошних мест желтый цвет кожи — обычный. Сейчас щеки Велосипедиста покраснели от возбуждения и лицо окрасилось в цвета испанского флага.

— Если ты полагаешь, что у охотника за головами можно что-то выведать, попытайся сделать это сам! — кричит он.

Человеку несведущему такая внезапная вспышка ярости могла бы показаться по меньшей мере странной, но дело в том, что охотники на крокодилов, обитающих в реках Берега Казуарин, знают, что представитель племени воинов не терпит отказа. Если он не может тут же убить того, кто ему отказал, то непременно затаит обиду в сердце и не преминет воспользоваться первым же удобным случаем, чтобы рассчитаться с обидчиком. И если он знает имя обидчика, то убийство последнего считается добрым деянием, ибо тем самым он преподносит подарок новорожденному младенцу своего племени. Швейцарский антрополог Пауль Вирц, один из самых мужественных ученых мира, в своей книге об охотниках за головами на этом побережье пишет, что охотники за головами появляются на вражеской территории и совершают ритуал: натирают тело мелом, который приносят из дому, и на рассвете направляются к деревне с криками: «Выходите из своих хижин! Мы пришли за вашими головами! Выходите и сразитесь с нами».

Но прежде чем убить своих врагов и отрубить им головы, они узнают их имена: голова ценится вдвое дороже, если известно, кому она принадлежит. Имя убитого приносят в дар новорожденному мальчику в своем селении. «Скажи мне твое имя, и я тебя не трону!» — кричат нападающие мужчинам, укрывшимся в хижинах. Но это лишь военная хитрость — стоит им узнать имя, и они убивают человека, чтобы овладеть его головой. По пути домой воины держат перед собой в лодке трофеи и бессчетное число раз повторяют имена убитых[6].

Велосипедист сообщил прибывшим свое прозвище. Имя же он не решается раскрыть даже нам с Беркли. Ему и так становится не по себе при мысли, что в одном из селений может появиться ребенок, которого звали бы Велосипедист, ибо он имел неосторожность обидеть одного из представителей живущего там племени. И хотя у прибывших к нам воинов нет при себе соко — острых бамбуковых ножей, Велосипедист не хочет подвергать себя риску. В итоге казуаринец получает желанные пять мешочков соли без всякой компенсации.

Я же счел, что он вполне заслужил свою добычу, сказав, что чуть выше по реке Бетс встретил Ванусса. Там ожидают нас со своим грузом охотники за крокодилами. Если пустить нашу посудину полным ходом, то за сутки можно туда добраться. Беркли тоже доволен. Когда шхуна будет полностью загружена пук-пуками, она пойдет в Дару, в Папуа, где выгрузит крокодилов. Оттуда Беркли вылетит в Кэрнс. Меня же снова возьмут на борт после того, как я проведу три недели с Вануссом на охоте за пук-пуками; до этого крокодилов будут доставлять прямо в Сингапур.

Глава вторая

Вверх по реке Бетс. — Ванусс, охотник за крокодилами. — Бесконечный дождь. — Болотная лихорадка. Тучи москитов. — Ловля крокодилов в темноте. — Мафия охотников за крокодилами. — Посещение асматов

На заре Ванусс готовится покинуть лагерь. Я всеми силами стараюсь оттянуть минуту, когда придется выбраться из гамака, ибо именно в этот скоротечный промежуток времени между ночью и днем лучше всего думается. Верхушки деревьев уже посветлели, но здесь, у серовато-черной земли, еще господствуют ночные тени. На фоне зелени горы свертков, ящиков и орудий лова постепенно приобретают более четкие очертания. Одни носильщики и гребцы еще спят, другие проснулись. До меня доносится их бормотание. Кто-то прочищает горло. Несмотря на дождь, дневной свет становится ярче, и вот уже отчетливо видны стволы деревьев, увитые лианами.

Большой деревянной ложкой Ванусс бьет по чугунной крышке.

— С первыми лучами солнца мы должны сидеть в лодке! — кричит он. — На завтрак остановимся, когда станет теплее.

Река Бетс метрах в пятидесяти от лагеря. Неделю назад, когда мы покинули шхуну «Сонгтон», она была широкой и полноводной. Теперь берега ее сузились, в воде все чаще попадались деревья и островки травы. Мы поднялись вверх по течению, где, казалось, река с трудом пробивает себе дорогу сквозь нависшие деревья. Над нашими головами плотный зеленый ковер, но временами солнце, набирая силу, пронзает его своими острыми лучами. Со сводов этого своеобразного туннеля свисают кусты и лианы. На первый взгляд раздвинуть их нетрудно — стоит подняться, схватить одну из ветвей и потянуть. Но я уже научился воздерживаться от подобных глупостей. Многие растения сгнили. Дотронься до них — и на тебя обрушится каскад лиан, колючих веток, мокрых листьев, полных всевозможных жуков величиной с яйцо, ящериц всех цветов и размеров, древесных клопов, которые накрепко присасываются к телу, а иногда и змей. Последние извиваются на дне лодки, пока кто-нибудь из охотников не прикончит их веслом или палкой.