Молчаливая слушательница - Йоварт Лин

– Зачем нам дорогой медовый месяц? – говорил Джордж с улыбкой, которую Гвен окрестила улыбкой Кэри Гранта[6]. – Собственная ферма, обустройство новой жизни – это будет лучше любого медового месяца.

Гвен ничуть в этом не сомневалась.

Утром молодожены заехали к двоюродной бабке за вещами и приданным Гвен. Старушка вручила им на дорогу металлическую коробку с едой и льдом. Гвен бормотала слова благодарности, но не смотрела бабке в глаза – сгорала от смущения. Этой ночью Джордж задрал до самой шеи белую фланелевую сорочку Гвен, снял с нее белые трусики и получил доступ к ее бесстыдно оголенному телу.

Грузовичок тронулся в путь, и Гвен почувствовала, как больно пронзает ей сердце бабкино облегчение. Вот так же сама Гвен пронзала флористической проволокой чашечку каждого цветка для своего букета – это было жестоко, но возбуждало.

Чем дальше оставался Уиллшир, тем сильнее охватывало ее предвкушение новой жизни. Не потому, что старая была ужасна, просто фраза «новая жизнь» таила в себе много обещаний. Никакой работы на фабрике, никаких упреков от бабки. Да и Джордж наверняка не станет требовать исполнения супружеского долга каждую ночь.

Шли часы, дороги становились все ухабистей и тесней, дома попадались реже. Ровно в двенадцать тридцать Джордж затормозил, и молодожены, сидя в фургоне из-за дождя, съели оставшиеся от свадебного приема бутерброды. Ровно в двенадцать сорок пять Джордж вновь завел двигатель. Около двух часов они повернули на размытую неровную грунтовку.

Еще через час Джордж съехал на гравийную дорожку и объявил – мы дома. Гвен оторопела.

Глава 8

Джой и Рут

Декабрь 1960 года

В субботу, первый день школьных каникул, мама с утра пораньше отправилась за посылкой на железнодорожную станцию в Блэкхант – ей регулярно доставляли туда проволоку, ленты и каркасы для венков.

Джой закончила работу по дому и начала готовить обед для семьи, временами поглядывая в сторону большой комнаты, на учебники. Страницы «Гордости и предубеждения» взывали к ней. «Подойди, прочти нас, подойди, прочти».

Отец был далеко, книга – в семи шагах, и Джой, несмотря на предостерегающее шипение угрей, вдруг оказалась на своей кровати с «Гордостью и предубеждением» в руках. Решила: «Прочту десять страниц. Нет, пять. Никто не узнает. Я осторожно».

Как учил мистер Пламмер, первым делом она прочла аннотацию {высокие серебристые качели}. Затем открыла книгу – не нараспашку, чтобы не погнуть корешок, – и погрузилась в короткую биографию Джейн Остин на бледно-кремовых страницах.

– Ох и попадешь же ты в беду, – сказала Рут. – В ужасную-преужасную беду.

Джой пропустила слова сестры мимо ушей.

– Зря ты это, по-моему, – не унималась та. – Опасно.

– Я только пять страниц, – возразила Джой из чистого упрямства.

На следующей странице были сведения о книге. Джой тихонько сглотнула, прочтя название издательства: «Новая мировая литературная библиотека». Перед глазами вспыхнула картинка. Величественное здание, коридоры с высокими потолками и множеством комнат, где авторы в мягкой теплой одежде, не ведающей ни грязи, ни коровьего навоза, пишут на кремовой бумаге перьевыми ручками с ярко-синими чернилами или работают на печатных машинках; пальцы и клавиши дружно стрекочут, будто человек и механизм связаны воедино, трудятся вместе, сочиняют истории, равно увлекательные и для детей, и для взрослых. (Джой улыбнулась – это описание походило на цирковую афишу.) В других комнатах – иллюстраторы; они создают затейливые рисунки, которые расцветят книжные страницы огнедышащими драконами, чумазыми мальчишками-карманниками в охваченном эпидемией Лондоне, древними колдунами, по чьему мановению исчезают летучие мыши, и проказливыми хохотунами-эльфами. Когда иллюстрации и рукописи закончены, их бегом относят в гигантский печатный цех, где сморщенные люди методично {искореженная рука мертвого ребенка} подают рамки с металлическими буквами и гравюрами в лязгающую железную махину, которая занимает всю длину необъятного помещения. Главный печатник делает последнюю проверку, добавляет каплю масла в миниатюрное отверстие, открывает боковую дверцу и заглядывает внутрь, прежде чем начать скрупулезно регулировать какие-то ручки. Он вертит их туда-сюда, те в ответ щелкают. Главный печатник разгибает спину, оглядывает собравшихся вокруг печатников и выверенным решительным движением тянет вниз большой желтый рычаг. Станок звякает, тужится, шипит и вздыхает, а печатные рамки…

– Они скоро вернутся.

– Знаю, знаю. Я только хочу прочесть про общепризнанную истину.

Хлопнула задняя дверь дома. Джой вскочила. Если отец застанет ее за чтением книги из большой комнаты – книги Марка, да еще и без обложки… Джой вздрогнула.

– Быстрее, – шепнула Рут.

Джой повернулась. Поздно. Отец заглянул к ним.

– Ты! Марш на выход!

Она окаменела. Книга Марка так и осталась в грешных руках.

Что теперь? Пришел ее час?

Угри извивались и шипели.

Отец был в сапогах, комбинезоне и испачканном маслом дождевике; над красным лицом навис капюшон, брови сошлись над переносицей.

– Куры разбежались. Марш за мной, быстро!

Он исчез в кухне.

Джой зажмурилась, торопливо поблагодарила Господа и сунула книгу под подушку.

Кур отец терпеть не мог, хотя каждое утро с аппетитом съедал два вареных яйца. «Давно пора от них избавиться!» – выплевывал он зло при виде счета, который поставщики вручали каждый месяц вместе с зерном. Мама, наоборот, кур любила и, к явному раздражению мужа, всем давала имя Рут. Джой тоже порядком раздражало, что их называют в честь сестры.

Она выбежала в кухню. Красным зазубренным копьем ударил окрик отца: «Быстрее!» Поспешила за ним на заднее крыльцо, где хранились дождевики и резиновые сапоги. Во дворе заурчал фургон – вернулась мама. Наверное, это отца обрадует?

Он открыл дверь – в дом ворвались холод и дождь. Джой перевернула сапоги, постучала голенищем об пол на случай, если внутрь заполз паук.

– Папа? Мама ведь здорово управляется с курами. Раз она вернулась, может, ты скажешь ей? Чтобы мы не мокли. Куры всегда прибегают, когда мама стучит по кормушке и зовет их.

Идея была отличная. Не пришлось бы бродить по лугам под дождем и кричать во все стороны. Отец вернулся бы к починке изгороди, а Джой наконец выяснила бы общеизвестную истину…

Но он схватил дочь за горловину свитера и прошипел в ухо:

– Я сказал «марш», а ты выполняй!

Его ладонь взлетела, ударила Джой по лицу. Она упала на колени. Вспыхнувшая огнем щека стала, наверное, такой же багровой, как у Рут.

– Не указывай мне, ясно?!

Отец вышел на улицу, Джой схватила с крючка дождевик и заторопилась следом по потрескавшейся бетонной дорожке. Натянула капюшон, но это не спасло от косых струй: лицо и шея быстро вымокли и замерзли. Угри в животе катались клубком туда-сюда – и понемногу росли.

Почему отцу не понравилось ее предложение? Девочка проводила взглядом фургон, заезжающий в сарай. Мама вполне могла бы отнести каркасы венков в мастерскую позже, а сперва созвать кур. Джой вздохнула, семеня за отцом.

Марк с длинной палкой в руках уже стоял на ближнем пастбище рядом с курятником, глядя в никуда бессмысленным взглядом. Отец выдернул у сына палку. Отослал, как обычно, детей в разные концы пастбища, а сам остался у ворот загона – ровно в том месте, куда следовало направить беглянок, – и принялся выкрикивать указания да шипеть:

– Направо налево назад с-с-с вперед стой с-с-с-с гони их сюда, а не туда с-с-с-с-с-с.

Когда отец не кричал и не шипел на детей, он кричал на кур.

– Вы коров пугаете! Сюда, дурные птицы!

Пугают коров? Это вряд ли. Коровы привыкли к тому, что их собирают в стадо по утрам и вечерам, загоняют в стойло палкой по крестцу и доят; уносят телят, едва те встанут на шатающиеся влажные ножки. Коров не испугает дюжина Рут, клюющих на пастбище. Интересно, а куры с коровами дружат, как дружат утки, коровы, ягнята и жеребята в детских книжках с картинками? В странных книжках, полных лжи про ласковое солнце и добрых фермеров; их мягкие пухлые жены пекут фунтовый кекс[7] (что это вообще такое?) и готовят лимонад для смеющихся детей, чья единственная забота – потеплее укутать кукольным одеяльцем раненого утенка в кукольной коляске.