Танец песчинок - Виктор Колюжняк

Однако, когда через пару минут встревоженный Ахмед подошёл к незнакомцу, так и сидевшему за столиком, и тронул его за плечо, тот сполз со стула и упал на спину. Странный посетитель смотрел мёртвыми карими глазами в потолок, не дышал и продолжал улыбаться…

Позднее, через пару лет, когда я уже работал в полиции, то спросил Шустера о том случае. Меня интересовало, почему Док ушёл от наказания. Он ведь был причастен к этой смерти, не было никаких сомнений.

– Он спасал себе жизнь, – ответил Крополь и зевнул. – Тот парень был убийцей. Не понимаю, кто его подослал, но целью явно был Док.

– Убийцей – удивился я. – Каким ещё убийцей? Этот парень даже оружия при себе не имел.

– Убийца-гипнотизёр, – совершенно серьёзно ответил Шустер. – Большой профессионал. Силой взгляда заставлял людей поверить в то, что у них разрывается сердце. Мы ничего не могли ему предъявить – сам понимаешь, никаких доказательств просто не оставалось. Хорошо, что Док его прикончил.

В тот раз я не поверил Шустеру. Слишком дико и анекдотично выглядела эта история. И слишком странно, даже для Медины. Куда больше походило на попытку подшутить над новичком.

Сейчас, после убийства Дока, я всё больше и больше склонялся к тому, что случай в кафе Ахмеда был не так уж прост. Неизвестно, кому нужно было покушаться на жизнь Дока и как именно старик проделал тот трюк, но он был не так прост, как порой казался.

Интересно, сколько ещё покушений было за те десять лет? Может быть, и раньше Дока пытались убить, а мы просто не замечали. Может быть, это всё звенья одной цепи…

Как бы там ни было, но я чувствовал, что сегодняшний день – лишь начало. Если не знаком с правилами чужой игры, то самое разумное – заставить остальных играть по твоим и в твою. Вот только для этого надо обладать желанием и силой, а ни того, ни другого у меня в данный момент не было.

«Шурх-шурх», – продолжал шептать песок, и я искренне желал, чтобы он, наконец, заткнулся.

Интерлюдия: Рабби

Природный песок – это мелкие частицы, образованные вследствие разрушения осадочных пород.

Здесь есть один факт, который многие склонны упускать из виду – речь о разрушении. Оно является прямой причиной возникновения песка, и оно же, если так можно выразиться, у него в крови.

В Медине никогда не стоит забывать об этом.

Рабби стоит у окна и наблюдает за исчезающей вдалеке фигурой Любомира Грабовски. Детектив идёт нервно, изредка останавливается и в задумчивости смотрит на песок, словно желая его пнуть.

Рабби Шимон сочувствует детективу. Тот, должно быть, впервые столкнулся с тем, с чем сам Рабби имеет дело уже не первый десяток лет – со странностью всей жизни в Медине. Большинство не задаёт никаких вопросов и не обращает внимания на несуразности, вылезающие на каждом шагу. Но большинство вообще никогда не отличается наблюдательностью.

В Медине каждый видит ровно то, чего ему больше всего хочется – всё остальное остаётся в стороне от восприятия. И именно поэтому следует как можно скорее оказаться подальше, чтобы увидеть картину целиком.

Смотреть издали, на безопасном расстоянии, и позволить истории случиться самой, – этот урок Рабби усвоил ещё в детстве.

Когда-то давно, когда ему было раз в шесть меньше лет, чем сейчас, Рабби точно так же стоял у окна и смотрел, как соседская собака играет во дворе с детьми. Им было радостно и весело, дети бросали мяч, а собака приносила его, чтобы он вновь полетел как можно дальше.

Мячу изрядно досталось от клыков, собачье слюны и грязи, которая налипла, пока он катился по земле, но дети не обращали на это внимания. Точно так же они не замечали силуэт Рабби, застывший возле окна.

В детстве его замечали в основном взрослые. Они делали это, когда старались противопоставить трудолюбивого, знатного и умного Рабби остальным. Поставить в пример…

Дети ненавидели Рабби за этот «пример» и старались не обращать на него внимания. Когда это не удавалось или когда им хотелось обидеть кого-нибудь слабого, они «играли с Рабби». Несколько подобных игр имели последствия куда серьёзней, чем ссадины и синяки.

Поначалу Шимон ненавидел других детей за это, а взрослых за то, что они постоянно стравливали его со сверстниками своими «примерами». Ненавидел и боялся. Однако в скором времени он пришёл к выводу, что и то, и другое чувство на самом деле ложные. Куда выгоднее и проще стать незаметным. Вычеркнуть себя из жизни других.

В тот день, когда Шимон стоял и наблюдал за тем, как дети играют с собакой, ему казалось, что всё получилось, а потом он понял, что теперь ненавидит самого себя – за трусость. Ненавидит и боится, что это навсегда.

Вернувшись в настоящее, Рабби чувствует, как исчезает покров, позволявший оставаться незаметным. Нет никаких сомнений, что Грабовски вернётся – это лишь вопрос времени. Он придёт и будет задавать новые неудобные вопросы, на которые у Шимона слишком много вариантов ответа.

Рабби так и не решил, что именно рассказать детективу. Ни одна из версий не удовлетворит того полностью, а потому лучше всего переложить эту проблему на чьи-нибудь плечи. На того, кто сможет это сделать бесстрастно и спокойно.

Или на ту.

Рабби убеждается, что фигура Грабовски уже не более чем одинокая чёрная точка, и облегчённо вздыхает, вытирая об штаны влажные от пота ладони.

Детектив не счёл Рабби опасным. В очередной раз Шимона спасло безжалостное общественное мнение.

Маленький сухонький старик, до которого никому нет дела. Он занимается каббалой, но что это такое, сказать никто точно не может. Да и сам Рабби не может. По крайней мере так, чтобы люди поняли.

Он отлично знает, как выглядит со стороны и какое производит впечатление, и порой не прочь этим впечатлением воспользоваться.

Рабби аккуратно задвигает под кровать сумку, которую держал в руках, когда зашёл Грабовски, а взамен вытаскивает другую. Всего лишь маленькая предосторожность, которой Рабби воспользовался, когда почуял скорый приход детектива.

Внутри сумки лежат аккуратно уложенные вещи и билет на ночной рейс из Медины.

Рабби Шимон вновь выглядывает в окно и чувствует, что Грабовски где-то рядом. Он вернулся и кружит неподалёку. Рабби ощущает сомнения, которые одолевают детектива и позволяет им усилиться. Заодно он вновь укрепляет веру Грабовски в то, что Рабби Шимон не представляет опасности. За пять минут наблюдения лишь вездеход проплывает по улице и скрывается в ночной тишине, чтобы более не вернуться.

Грабовски тоже уходит, захваченный новой идеей и принятым решением. Рабби не знает, что это за решение, но чувствует, что времени у него немного.

Подхватив нужную сумку, Рабби спускается по лестнице. Едва он оказывается на первом этаже, как за спиной раздаются шаги. Рабби оборачивается и видит пожилую китаянку, которая, склонив голову чуть набок, внимательно наблюдает за ним. Встретившись с ней взглядом, Рабби улыбается.

– Уходишь? – спрашивает китаянка. – Куда?

– Юнь, я… не могу сказать. Может быть, потом ты узнаешь сама.

Она пожимает плечами и продолжает стоять и смотреть. Тонкая и костлявая, словно цапля, внимательно изучает его птичьими, чуть навыкате глазами. Рабби понадобилось несколько лет, чтобы привыкнуть к этому взгляду. Ещё через какое-то время Шимон даже стал находить его очаровательным. Последнее, по его собственному мнению, значило то, что на старость лет он сделался излишне сентиментальным.

– И ещё, – говорит Рабби, – когда я уеду, снова придут из полиции и будут задавать вопросы. Скорее всего, тот же самый человек, что и сегодня – детектив Грабовски. Ты можешь рассказать ему всё.

Китаянка не меняется в лице, хотя Рабби ощущает, что она испытывает серьёзные сомнения, стоит ли рассказывать действительно всё…

– Когда придёт Грабовски, покажи ему всё и расскажи, если он спросит, – повторяет Рабби.

– Ты уже говорил.

Чуть вздёрнутая бровь – единственный жест, который Юнь себе позволяет. Большая часть людей подумала бы, что это выражение удивления или же скепсиса, но для Рабби этот жест говорит: «Я знаю, что ты волнуешься. Я знаю, что ты не хочешь уходить, но уважаю твой выбор. Я сделаю всё так, как ты сказал. Исполню в точности. Ты можешь на меня положиться, и ты это знаешь. Чего ты ждёшь? Долгих прощаний?»

Рабби хмыкает, и звук угрожающе звенит в тишине, нарушаемой лишь шуршанием песка. Он слишком долго знает Юнь, а она, в свою очередь, слишком долго знает его. Человек, который лучше всего в мире умеет наблюдать, чтобы увидеть сокровенное, и та, которая молчит так, словно рассказывает при этом величайшие тайны мира. В другое время, в другой жизни или в другой стране они могли бы стать кем-то большим. Любовниками, настоящими друзьями или даже мужем и женой.