Вечность - Мэгги Стивотер

До меня не сразу дошло, что она читает надпись на боку пакета с картофелем.

Голос Коула, обольстительный и саркастический, несся из динамиков:

— Я — расходный материал.

— Что он делал? — спросила она, старательно не глядя на шприц.

— Не знаю, — ответил я. — Меня не было дома. Изабел поправила один из пакетов.

— Вот тупица.

Мне показалось, что судороги стали слабее.

— Припадок проходит, — сказал я. Потом испугался, как бы не сглазить, и добавил: — Или он умер.

— Да не умер он, — отозвалась Изабел. Голос у нее, впрочем, был не слишком уверенный.

Волк лежал неподвижно с неестественно запрокинутой назад головой. Пальцы у меня посинели от холода. Повисла гробовая тишина. Грейс, должно быть, сейчас находилась уже далеко-далеко от того места, откуда звонила. Теперь собственный план показался мне дурацким, ничуть не более разумным, чем попытка спасти Коула при помощи пакета с замороженной картошкой.

Волчья грудь оставалась неподвижной; не знаю, когда он в последний раз делал вдох.

— М-да, — сказал я негромко. — Черт.

Изабел сжала кулаки.

Внезапно волчье тело изогнула новая отчаянная судорога, он засучил лапами.

— Лед! — крикнула Изабел. — Сэм, не спи!

Я даже не шелохнулся. Огромное облегчение, испытанное мною при виде того, как тело Коула содрогнулось и забилось в конвульсиях, стало неожиданностью для меня самого. Эти новые содрогания были мне знакомы — он превращался. Волк содрогался и корчился, шкура на нем лопнула и скатилась назад. Из лап прорезались пальцы, по плечам прокатилась рябь, и они стали шире, хребет вздыбился. Сотрясаемое волнами дрожи тело волка невообразимо растянулось, под кожей вспухали узлы мускулов, скрежетали трущиеся друг о друга кости.

Через минуту на полу лежал Коул. Губы у него были синие, он хватал ртом воздух, скрюченные пальцы тянулись неведомо к чему. Кожа вдоль ребер продолжала вспухать и преобразовываться в такт каждому судорожному вдоху. Зеленые глаза были прикрыты веками, и каждый раз, когда веки смыкались, казалось, он никогда не раскроет их вновь.

Я услышал, как ахнула Изабел, и запоздало подумал, что надо было заранее попросить ее отвернуться. Я положил руку ей на локоть. Она вздрогнула.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— Нормально, — отозвалась она слишком поспешно, чтобы я ей поверил. После такого зрелища чувствовать себя нормально не смог бы никто.

На диске включилась новая дорожка, и, когда ударные начали проигрыш одной из самых известных песен «Наркотики», Коул беззвучно рассмеялся, но смех этот был совсем не веселый.

Изабел поднялась, неожиданно разъярившись, как от пощечины.

— Я здесь больше не нужна. Я пошла.

Коул протянул руку и обхватил Изабел за лодыжку. Язык у него заплетался.

— Избл Клпрер. — Он закрыл глаза и открыл их снова. Они казались щелочками. — Тзнаешь, чтделать. — Он помолчал. — Псле сгнала. Сигнала.

Я покосился на Изабел. Руки Виктора выстукивали из динамиков посмертный ритм.

— Когда надумаешь покончить с собой в следующий раз, делай это на улице, — сказала она Коулу. — Все Сэму меньше уборки.

— Изабел, — резко оборвал ее я.

Но Коул, похоже, не обиделся.

— Я просто… — Он запнулся. Теперь, когда он начал дышать, губы у него были уже чуть менее синие. — Просто пытался выяснить…

Он умолк окончательно и закрыл глаза. Мышцы у него над лопаткой все еще подергивалась.

Изабел перешагнула через него и схватила с дивана сумочку. На глаза ей попался банан, который я бросил туда, и она уставилась на него, недоуменно сведя брови, как будто из всего, что ей довелось здесь повидать, банан был самым необъяснимым зрелищем.

Мысль о том, чтобы остаться в доме один на один с Коулом — в таком состоянии, — была невыносима.

— Изабел, — заколебался я. — Не обязательно уходить.

Она оглянулась на Коула, и ее губы сжались в тонкую упрямую нитку. В длинных ресницах что-то влажно блеснуло.

— Прости, Сэм, — сказала она.

Выходя из дома, она с такой силой захлопнула заднюю дверь, что задребезжали все до единого стаканы, которые Коул расставил на кухонном столе.

8

ИЗАБЕЛ

Пока я гнала машину на скорости за шестьдесят пять миль в час, у меня вполне получалось не думать ни о чем, кроме дороги.

В темноте все узкие дороги в окрестностях Мерси-Фоллз были на одно лицо. Большие деревья, потом маленькие деревья, потом коровы, потом большие деревья, потом маленькие деревья, потом коровы. Сполоснуть и повторить. Я почти не притормаживала на поворотах и проносилась по неотличимым друг от друга прямым участкам. В один поворот я вошла на такой скорости, что пустой стакан из-под кофе вылетел из подстаканника и, рикошетом отскочив от пассажирской дверцы, волчком закружился на полу, а я между тем уже поворачивала в другую сторону. Мне все казалось, будто я еду недостаточно быстро.

Я пыталась уехать от вопроса: а что было бы, если бы я осталась?

Меня ни разу еще не останавливали за превышение скорости. Полезно иметь отца-адвоката, известного на всю округу не только своей хваткой, но и вспышками гнева; обычно мне достаточно было просто представить, какое лицо у него будет, когда он узнает эту новость, чтобы держать себя в рамках. И потом, в Мерси-Фоллз превышать скорость все равно без толку. Если ехать слишком быстро, в два счета окажешься за городом.

Но сейчас настроение у меня было как раз для перебранки с полицейскими.

Домой я не поехала. Я и так знала, что до дома двадцать две минуты езды. Слишком мало.

Беда была в том, что теперь он завладел мной. Я снова подошла к Коулу слишком близко и заразилась им. Недуг проявлялся в виде весьма специфического набора симптомов. Раздражительность. Перепады настроения. Учащенное сердцебиение. Потеря аппетита. Безразличный остекленевший взгляд. Усталость. Далее последуют пустулы и бубоны, как при чуме. Ну а потом смерть.

Я-то думала, будто полностью излечилась. А это, оказывается, была всего лишь ремиссия.

Дело было не только в Коуле. Я так и не рассказала Сэму про отца с Маршаллом. Я пыталась убедить себя, что у отца не получится снять с волков статус охраняемых животных. Даже при содействии конгрессмена. Оба они были большими шишками у себя на родине, но это совсем не то же самое, что быть большой шишкой в Миннесоте. И незачем мучится угрызениями совести из-за того, что я не предупредила Сэма.

Я так задумалась, что не заметила даже, как в зеркале заднего вида вспыхивают красно-голубые огни полицейской мигалки. Потом взвыла сирена.