Имажинали (сборник) (ЛП) - Таннер Рашель

У подножия башен произрастало подобие растительности, что-то вроде пучков сероватых водорослей высотою в человеческий рост, слегка колышущихся несмотря на отсутствие ветра. Д’Артаньян заметил несколько деревьев, схожих с массивными дубами, посаженных в стороне от прохожих путей; местные жители по всей очевидности относились к дубам с большим пиететом, поскольку крайне старательно обходили их стороной. Спросив об этом Сирано, он получил следующий ответ:

— Плоды, что приносят эти деревья — сокровище, и всякий, кто наложит на них руку без прямого разрешения нашего монарха, понесет справедливое, и с тем суровое, наказание.

— Дьявольщина! Что за суровое наказание можно назначить тому, кто уже простился с жизнью?

— Знайте, что в этом отношении воображение безгранично, и что наказание не является уделом одних лишь живых.

Д’Артаньян призадумался, прежде чем ответить:

— Тот, кто правит этим королевством, похоже, не сильно отличается от нашего доброго Людовика… Разве что трон у него, конечно, повыше.

— Как и амбиции, — тут же добавил Сирано.

— Боже правый! Уж кто и амбициозен, если не Людовик Четырнадцатый. Достаточно взглянуть на участь, которую он собрался уготовить остальной Европе — с переменным, скажу вам, успехом…

— В этом-то и состоит наша проблема, — перебил его Савиньен.

— Что? Только не говорите мне, что вы опасаетесь, будто наша армия вторгнется на Луну! — пошутил д’Артаньян.

Угрюмая мина товарища заставила его вновь посерьезнеть.

— Я знал, что вы быстро сообразите, — сказал Сирано, пытаясь выдавить улыбку. — Речь действительно идет об угрозе вторжения. Но в ином направлении, чем вы предположили.

Невероятная правда предстала перед капитаном-лейтенантом мушкетеров во всей своей дикости.

— Силы небесные! — воскликнул он.

Комментарий был достаточно красноречив.

— Теперь вы понимаете, — сказал Сирано несколько мгновений спустя, — почему я затребовал вашего здесь присутствия.

Они продолжали путь в молчании, размышляя каждый о своем, вдоль по лабиринту, который змеился вокруг подножия башен. Мало-помалу, однако, они приблизились к зданию, более внушительному, чем остальные. Его опоясывала колоннада в античном стиле, а добираться дотуда следовало по головокружительной лестнице, скроенной по мерке зевсовых шагов! Подняв глаза к небу, д’Артаньян увидал лес шпилей, фронтонов, дымовых труб, горгулий и других — уже не поддающихся опознанию — изысков, слишком многочисленных, чтобы охватить их единым взглядом.

— Дворец Лунного короля, — сообщил Сирано.

— Разве у него нет другого имени? — изумился д’Артаньян.

— Как не быть. Но для вас оно окажется непроизносимо. Я сам, спустя почти семнадцать лет, все еще не наловчился. Едва ли я смогу вам его высвистеть.

Однако он постарался. Трель не лишена была гармоничности, хотя мелодия вряд ли отвечала понятиям прекрасного, принятым при дворе Людовика Четырнадцатого.

— Что ж, это заставило бы месье Люлли содрогнуться — сразу и от ужаса, и от любопытства, — заверил д’Артаньян.

— Наверняка. Но именно так обращаются к монарху, говоря на его языке.

— Превосходно.

Сирано, впрочем, повел своего друга прочь от ступеней дворца, где теснилась толпа существ еще более разнообразных, чем те, кого они видели до сих пор. В отличие от предыдущих, выглядевших мирно, последние шли с высокомерно задранными подбородками (или что там их заменяло), и на груди своей (или иной части, соединяющей главу с другими членами тела) выставляли напоказ целое созвездие живописных наград.

— Королевские фельдмаршалы, — догадался капитан-лейтенант.

— Именно. Его Величество созвал их, чтобы обсудить наилучшую стратегию в видах вторжения.

— Вторжения, — повторил д’Артаньян недоверчиво. — Какая муха укусила вашего государя?

— Боюсь, роль настырного насекомого сыграл я, — признался Сирано.

— Вы? Как так?

Савиньен вздохнул.

— Вы знаете мое влечение к риторике, мою страсть к спорам и, что уж там, признаюсь, мою склонность приукрашивать самые презренные вещи. Короче говоря, король наслушался, как я год за годом превозносил достоинства и красоты Земли и королевства Франции, и понял, что его скромная империя бледнеет в сравнении с ними.

— Стало быть, его побудила ревность?

— Скорее — желание прибрать себе то, что делает счастливым других.

— Пусть так. В конце концов, нашими правителями часто движут схожие причины. В силах ли армия вашего короля победить армию Людовика?

— Так же уверенно, как луна затмевает ночью солнце.

Это не требовало комментариев. Вот и д’Артаньян, в свою очередь, довольствовался вздохом.

— Но еще остается последняя надежда помешать ордам селенитов обрушиться на поля Франции, — вполголоса сказал Сирано, внезапно переходя на заговорщический тон.

— Вот тут-то, несомненно, и появляюсь я, — догадался д’Артаньян.

— И никто иной кроме вас, мой друг. А теперь позвольте мне описать вам стратагему, призванную все решить…

Не прошло и часа, как Лунному королю доложили, что Шарль де Батц-Кастельмор, капитан-лейтенант мушкетеров короля Франции (с Земли), испрашивает аудиенции.

— Пусть войдет, и без промедления! — повелел монарх.

И д’Артаньян с высокомерным видом зашагал посреди замолкшей ассамблеи по бесконечной, инкрустированной хрустальными крупицами ковровой дорожке, ведущей к трону. За тем, как он идет, следили тысячи пар глаз. Но лишь взгляд короля завладел вниманием бывшего кадета из Гаскони — две умирающие звезды, мечущие в него свои ледяные огни, ибо лучи их проникали в самое сердце и грозили заморозить душу. Тот, кто терял себя в этом взгляде, обречен был плутать в безмолвных глубинах бесконечного космоса, которого так боялся Блез Паскаль, — по крайней мере, именно так почувствовал себя под ним Шарль де Батц-Кастельмор, и потому ухитрился чуть отвернуть голову, стараясь при этом не выказать чересчур демонстративного безразличия, чтобы не совершить ненароком преступления «lèse-majesté»[10].

Наконец, завершив путь, казалось, отнявший часы, он застыл перед украшенным драгоценностями помостом, где надменно восседал король, чье имя следовало высвистывать. Этот последний вновь заговорил:

— Итак, сударь, чем я обязан чести вашего присутствия?

— В конечном итоге — убийственной меткости голландского стрелка, — ответил д’Артаньян, наклоняясь, чтобы показать дыру в середине лба. — Но если бы и не это роковое обстоятельство, я бы пустил сам себе пулю в голову, чтобы попасть сюда.

— К чему так торопить неизбежное?

— Потому что, сир, этого хотел мой король. А то, чего хочет Людовик…

— Да, да, я это знаю, — перебил с раздраженным видом лунный государь. — К делу, сударь, к делу!

— Дело же в том, сир, что наши астрономы смогли пронаблюдать за передвижениями ваших войск на границе между скрытой и видимой сторонами вашего королевства, — солгал д’Артаньян, повторяя наставления, полученные им ранее от Сирано.

— Продолжайте…

— В настоящее время Людовик вплотную занят своими врагами из Четверного союза, который объединяет ни много ни мало как Соединенные провинции, Священную Римскую империю, Бранденбург и Испанию, иными словами, половину Европы. Поэтому ему совершенно ни к чему открывать новый фронт на небесах!

— Это понятно. Так что же тогда он мне предлагает?

— Мир, сир, и согласие между нашими народами.

— Боюсь, мне нужно большего.

— Министры Людовика продумывают некоторые уступки территории, — сказал д’Артаньян.

Это был единственный козырь в игре, мудро подсказанный Сирано, тонким знатоком менталитета короля. Если лунному монарху пообещать достаточно (а это следовало сделать, ведь вся луна-то у него уже была!), то он позволит себя уломать или, по крайней мере, ослабит настороженность. Поначалу, кажется, это принесло свои плоды: