Всеобщая мифология. Часть III. Божества?иных?народов - Томас Балфинч

Глава V. Основы наук и философии

Наставления Анхиса Энею относительно природы человеческой души были сходны с доктринами великого философа древности Пифагора. Пифагор (родился в 540‑х гг. до н. э.) был уроженцем острова Самос, но большую часть жизни провел в Кротоне в Италии. Поэтому его иногда называли «самианцем», а иногда «философом Кротоны». Когда он был молодым, то много путешествовал и, как говорят, посетил Египет, где был обучен жрецами всем их учениям, а потом ездил на Восток и посетил персидских и халдейских магов, а также браминов в Индии.

В Кротоне, где он окончательно обосновался, его экстраординарные качества собрали вокруг него большое число учеников. Местные жители славились своим развратом и распутством, но его хорошее влияние вскоре стало заметным. Распространились воздержанность и умеренность. Шестьсот жителей стали его учениками и вступили в сообщество взаимопомощи в стремлении к мудрости, объединив свою собственность в одну копилку для общей пользы. От них требовалось практиковаться в величайшей чистоте и простоте манер. Первым уроком, которому они учились, было молчание; некоторое время от них требовалось быть только слушателями. Двух слов: ipse dixit – «он сам это сказал» – и этого было достаточно, чтобы ученики слушались своего учителя без обиняков. Только продвинутым ученикам после нескольких лет терпеливого послушания разрешалось задавать вопросы и возражать.

Пифагор рассматривал ЧИСЛА как суть и основание всех вещей и приписывал им действительное и явное существование; так что, по его мнению, они были элементами, из которых построен мир. Как он полагал, этот процесс никогда не был удовлетворительно объяснен. Он приводит различные формы и феномены мира к числам как к их основанию и сути. «Монаду» или единицу он считал источником всех чисел. Число Два было несовершенным и причиной роста и разделения.

Тройка была названа числом цельности, потому что в ней были начало, середина и конец. Четверка, представленная квадратом, – в высшей степени совершенна; а Десять, как сумма четырех первых чисел, содержит в себе все музыкальные и арифметические пропорции и символизирует устройство мира.

Как числа происходят из монады, так он считал чистую и простую суть Божества источником всех форм природы. Боги, демоны и герои – это эманации Высшего, а четвертая эманация – человеческая душа. Она бессмертна, и, когда освободится от пут тела, переходит в обитель смерти, где остается, пока не вернется в мир, чтобы поселиться в другом теле человека или животного и, наконец, когда достаточно очистится, возвращается к источнику, из которого произошла. Это учение о переселении душ (метемпсихоз), которое происходило из Египта и связано с учением о вознаграждении и наказании людей за дела, было главной причиной того, что пифагорейцы не убивали животных. Овидий изображает Пифагора, обращающегося к своим ученикам со следующими словами:

«Души никогда не умирают, но всегда, покидая одно жилище, переходят в другое. Я сам могу помнить, что во времена троянской войны я был Эвфорбусом, сыном Панфуса и пал от копья Менелая. Позднее, будучи в храме Юноны в Аргосе, я узнал свой щит, висящий среди трофеев. Все изменяется, ничто не погибает. Душа переходит туда и сюда, занимая то одно тело, то другое, переходя из тела животного в человеческое и оттуда снова в тело животного. Как воск, запечатлевающий некие фигуры, потом плавится, потом принимает новую форму, но остается все тем же воском, так и душа, будучи всегда той же, носит в разное время разные обличья. Поэтому, если любовь к близким не потухла в ваших сердцах, опасайтесь, заклинаю вас, лишать жизни тех, кто могут случайно оказаться вашими родственниками».

Пифагор (в центре с книгой) на фрагменте картины Рафаэля Санти «Афинская школа» (1509 г.).

У Шекспира в «Венецианском купце» Грациано упоминает метемпсихоз, когда говорит Шейлоку следующее:

Во мне почти поколебал ты веру;И я почти поверить с ПифагоромГотов в переселенье душ животныхВ тела людей. Твой гнусный дух жил в волке,Повешенном за то, что грыз людей:Свирепый дух, освободясь из петли,В утробе подлой матери твоейВ тебя вселился; да, таков твой дух:Несытый, волчий, кровожадный, хищный!

Связь нот музыкальной гаммы с числами, в соответствие с которой гармония рождается из вибрации в равных интервалах, и дисгармония – из обратного, привела Пифагора к применению слова «гармония» к видимым творениям, обозначая им саму соразмерность частей. Это та идея, которую Драйден выражает в начале своей «Песни на день св. Цецилии»:

Из звездных сфер, с гармонии небеснойВся вечная структура началась;Итак она бежит от ноты к нотеЧерез весь диапазон звучаний вечныхИ к кульминации приходит в Человеке.

В центре мира (учил он) был главный огонь, основа жизни. Центральный огонь был окружен землей, луной, солнцем и пятью планетами. Расстояния между различными небесными телами считались соответствующими пропорциям музыкальной гаммы. Небесные тела с богами, которые их населяли, как предполагалось, водили хоровод вокруг центрального огня, «не беззвучно». Это то самое учение, которое упоминает Шекспир, когда его Лоренцо в «Венецианском купце» учит астрономии Джессику:

Сядь, Джессика. Взгляни, как небосводВесь выложен кружками золотыми;И самый малый, если посмотреть,Поет в своем движенье, точно ангел,И вторит юнооким херувимам.Гармония подобная живетВ бессмертных душах; но пока онаЗемною, грязной оболочкой прахаПрикрыта грубо, мы ее не слышим.

Сферы были, как считалось, из хрусталя или из стекла и были расставлены одна над другой, как ряд перевернутых чаш. В основании каждой сферы, как предполагалось, были закреплены одно или несколько небесных тел, которые они вмещали и несли по кругу вместе с собой. Но так как эти сферы не могут двигаться без трения одной об другую, то из этого происходит звук, который является совершеннейшей гармонией, слишком прекрасной, чтобы слух смертных мог их распознать. Мильтон в своем «Гимне на Рождество» так обращается к музыке сфер:

Звучите ж вы, сферы кристальные!И слух осчастливьте людской(Коль силы исполнены вы чарованья);И пусть набат серебряных колоколовПронзит и времена, и расстоянья,Пусть воспоют басы небесного органа;Соединившись с ангельским хоралом.

Говорят, что Пифагор изобрел лиру. Американский поэт Лонгфелло в «Стихах для Ребенка» так пересказывает эту историю:

Великий Пифагор давным-давно,Стоял у двери кузницы и слушалКак молоты стучат по наковальнеИ в их тонах, в их бойком перезвонеНашел секрет он лиры семиструнной.

Смотри также «Дело Ориона» того же поэта, где он пишет:

Великого самосца эолийская лира.

Соседний с Кротоной город Сибарис был известен своей порочностью и изнеженностью в противовес Кротоне. Название города стало нарицательным. Между двумя городами началась война, и Сибарис был побежден и разрушен. Милон Кротонский, знаменитый атлет, любимый ученик Пифагора и многократный чемпион Олимпийских игр со львиной шукурой на плечах и с огромной дубиной в руках вел армию кротонцев, но даже это не помогло кротонцам.

Есть много рассказов об огромной силе Милона, например о том, что как-то раз он четырежды обнес четырехлетнюю телку на своих плечах вокруг стадиона, и потом съел ее целиком за один день[1].

Его смерть описывают так: «Когда он проходил через лес, то увидел ствол дерева, который был частично расщеплен лесорубами, и попытался разодрать его дальше, но дерево защемило его руки и крепко зажало его, и в таком состоянии он был атакован волками и съеден ими.

Байрон в своей «Оде Наполеону Бонапарту» обращается к истории Милона:

Грек, разломивший дуб руками,Расчесть последствий не сумел:Ствол сжался вновь, сдавил тискамиТого, кто был надменно смел.К стволу прикован, тщетно звал он…Лесных зверей добычей стал он…Таков, и горше, твой удел!Как он, ты вырваться не можешь,И сам свое ты сердце гложешь!

Глава VI. Основание Рима

Возникновение Рима и его древнейшая история недостоверны и темны; но позднейшее время старалось дополнить этот пробел, оно прославило и разукрасило происхождение всемирного города сказанием и поэзией. Основателем Рима считается Ромул, сын богов, которого высшая сила спасла от преследования и опасности для исполнения его великого назначения.