Пора забот - Кондратий Урманов

Ваня осмотрел комнату и удивился чистоте. Саша второй день болен, но за порядком кто-то наблюдает.

— Пусть спит, — сказал он Гене. — Пойдем…

А за дверью сказал Маше:

— Пока Саша болеет, помогай маме. Вас трое, а она одна…

— Я и то сама все делаю… — бойко ответила девочка.

— Проснется, скажешь, что мы приходили проведать…

Ребята долго шли молча, потом Гена сказал:

— Поправится Сашка, надо ему помочь с уроками…

— Ясно… — подтвердил Ваня. — А ты знаешь, отчего он заболел?

— Я, что ли, доктор? — недоуменно посмотрел Гена.

— Тут без доктора все видно… Не примечательный ты, вот что я тебе скажу. Все надо примечать… Ты сапоги его видел?

— Ну, видел.

— Какие они?

— Сапоги как сапоги…

— Значит, ты ничего не видел… Сапоги у него худые, «каши» просят… Промочил ноги, а весна — не лето, вот и простудился… Ему сейчас надо сапоги, это самое главное…

— У меня нет вторых сапог, а ботинки старенькие, — сказал Гена.

Солнце уже свернуло с полдня. В переулке, по которому они шли, у плетня, еще лежал снег, и ребята слышали тихий говор незримых ручейков. Ваня остановился и посмотрел на родное «море». Лед на озере стал синий-синий, и по этому простору темной лентой пролегала зимняя дорога к далеким островам. У камышей, по заберегам, где скопилась вешняя вода, летели стайки уток, метались чайки.

Гена тоже смотрел на озеро и первый высказал совсем неосуществимую мысль:

— Если бы у нас с тобой были ружья, настреляли бы уток, сдали бы в сельпо, вот и деньги на сапоги…

— «Если бы»… — передразнил его Ваня. — Если бы у нас были ружья, да порох, да дробь, да если бы умели стрелять… Что пустое говорить!.. Проще — если бы у нас с тобой были деньги, пошли бы и купили…

Гена смолчал. Задача была сложной и казалась непосильной. А Ваня вдруг сорвался с места и решительно сказал:

— Идем к сапожнику…

Дядя Яков обедал, когда пришли ребята. Они поздоровались и остановились у порога. Сапожник удивленно посмотрел на них и спросил, что им нужно.

Из-за кухонной перегородки вышла хозяйка со сковородкой жареной картошки и, увидев ребят, пригласила:

— Проходите, садитесь…

Ребята сели на скамейку. У сапожника лицо было строгое, и Ваня подумал, что ничего не выйдет из его затеи, но присутствие хозяйки ободрило его.

— Мы пришли просить вас, дядя Яков, — несмело сказал он.

— О чем? — сапожник отодвинул от себя тарелку и, вытирая полотенцем большие продымленные усы, пристально посмотрел на ребят: — Если кому сапоги починить — не возьмусь. Вон видите, какая гора в углу. Все это надо сделать в срок, люди собираются на пахоту…

Рядом с низеньким столиком, на котором стояли коробочки со шпильками, гвоздочками, лежали куски дратвы, несколько шильев и молоток с клещами, — горой были свалены старые сапоги и ботинки разных размеров. Ваня даже испугался, увидев это старье. «Ничего, однако, не выйдет», — подумал он и сказал:

— Мы не о себе… Товарищ наш заболел, в школу не ходит. Сапоги худые, он и простыл…

— Когда сапоги худые, люди стараются обходить лужи, а вам-то все нипочем: река — не река, море — не море, — сказал наставительно дядя Яков. Голос у него был грубый, трескучий, и, глядя на его суровое лицо, Ваня потерял всякую надежду. — Ничего, ребятки, не выйдет. День и ночь сижу. Председатель колхоза сам часто наведывается, торопит — на полях вовсе мало снега осталось, скоро выезд, а босиком никого на посевную не пошлешь…

— Мы это понимаем, — сказал Гена, опустив голову, словно боясь колючих глаз сапожника. — Сашку жалко — на второй год может остаться. А учился хорошо…

Ваня обрадовался. «Молодец Генка, правильную линию взял…» — и торопясь, пока дядя Яков не сказал последнего, решающего слова, добавил:

— Мы за сапоги сами заплатим, хоть деньгами, хоть рыбой. Сколько скажете, столько и принесем. Вот лето придет, мы рыбачить будем, рассчитаемся. Обидно, дядя Яков, что Сашка из-за сапог на второй год останется во втором классе.

— А он чей, Сашка-то? — спросила хозяйка.

— Да Матрены Ореховой, — привскочил Ваня со скамейки, надеясь в хозяйке найти поддержку. — Трое их у нее.

— А-а-а, знаю, — протянула она. — Это вы про ее старшего говорите? Несчастная!.. Федор с Василием на фронте погибли, а ей одной приходится тянуть троих… Легко ли!

— Ей правительство помогает… — вставил дядя Яков.

— Правительство-то помогает, а мы что? Понимать надо чужую беду. Не в радость ей это… — горячо сказала хозяйка, глядя на мужа. — Великое ли дело — сапожонки изладить? Проговорим больше… Возьмись и сделай…

Ребята ликовали: хозяйка была на их стороне.

Сапожник кончил обед и, завертывая толстую цигарку, спросил уже более мягким голосом:

— Сапоги-то шибко поношенные?..

— Да, можно сказать, одни голяшки целые, переда и подошвы нужны, — сказал Ваня, все еще не веря в успех.

— Вот то-то и оно! Все равно что новые шить… Что ж вы не принесли? — почти сердито выкрикнул он. — Идете по такому делу — и с пустыми руками…

— Да мы только спросить пришли, — сказал Ваня. — Мы сейчас…

Ребята вскочили и, осторожно прикрыв дверь, убежали.

Обо всем этом мне рассказала Анна Федоровна и добавила:

— Сапоги для Саши были сделаны на неделю раньше, чем он встал с постели. Ваня и Гена помогли ему догнать класс.

Когда я стал прощаться, Анна Федоровна, как бы вспомнив о самом важном, сказала:

— Матрена Орехова потом приходила благодарить меня. А при чем здесь я?.. Ребят, говорю, благодарите да сапожника, а я тут не виновата…

Поздно осенью я снова побывал в колхозе “Моряк”. В полях уже все было убрано, нигде не шумели молотилки, не стучали веялки, только неустанные тракторы еще урчали на полосах, поднимая зябь. Колхозники-рыбаки переключились на осеннюю путину, и на улицах, как и летом, было мало людей, зато возле школы, во время перемен, закипала возня: ребята бегали, боролись, играли в лапту, гоняли футбольный мяч.

Перед вечером я зашел в правление колхоза. Председателя не было. За большим письменным столом сидел уже немолодой очкастый бухгалтер, а против него — Ваня Поярков. Я сразу узнал его, хотя одет он был в новый серый пиджачок, и летние выцветшие вихры были острижены под машинку.

Они о чем-то спорили, и я не сразу мог понять.

— Это ж уравниловка… — горячился бухгалтер. — У нас так не ведется, чтобы всем поровну: сколько заработал, столько и получай. Отошли времена для лентяев…

А Ваня стоял на своем:

— Ну и пусть по-вашему уравниловка! Мы же не колхозная бригада… Сами разделим… А лентяев среди нас не было…

— Да пойми ж ты, голова садовая, одинаковых людей не бывает. Ты добыл рыбы больше, чем твои товарищи, значит, и получить должен больше. За Сашкины сапоги ты носил рыбу сапожнику?

— Ну, носил. За работу обещал, вот и носил…

— Так Сашка Орехов мог сам это сделать. Вы ж его обули, чего же надо?

— Может, и он носил, я не знаю…

Пришел председатель. Поздоровавшись со мной и узнав, о чем спор, сказал бухгалтеру:

— Перестань ты крутить ему голову со своими выкладками. На эти деньги мы не имеем никакого права, они заработали, они и разделят… — Он подошел к Ване. Тот встал и, не зная что делать, вертел фуражку в руках. — Так вот, значит, Иван Павлович, дела твоей бригады теперь в шляпе: от рыбозавода получена бумага, в которой говорится, что вы за лето сдали государству почти девяносто центнеров рыбы: язей, крупных щук и окуней, и за это вам причитаются большие деньги. Расчет уже давно составили, а выдавать боятся, как бы вы не потеряли свой заработок. А вы сделайте так: заведите каждый свою сберегательную книжку, они и переведут… Арифметику-то знаете?

— Разделим… — улыбнулся Ваня.

— Вот тебе бумага, завтра сходите к директору и договоритесь.

Ваня взял бумагу, бережно свернул ее и спрятал в карман.

Я поздравил Ваню с хорошими результатами рыбалки, спросил, как идут занятия в школе и все ли члены бригады успевают…

— Пока ничего… — коротко ответил он.

Я передал ему моток сатурна для лесок и крупные крючки, обещанные еще при первом знакомстве.

— Надеюсь, эти крючки вам понравятся, — сказал я, развертывая бумажку. — А книги вы получите от Анны Федоровны…

Ваня поблагодарил и заторопился: то ли спешил рассказать членам своей бригады, как решился вопрос с заработанными деньгами, то ли хотел показать мой подарок…

— Хорошие рыбаки у вас растут, — сказал я.

— Это будущая наша смена… — отозвался председатель, глядя через окно в потемневшую даль озера…

В ТАЙГЕ

„Глухой, неведомой тайгою…"

Третьи сутки мы пробираемся тайгой, переходим мелкие, но бурные речки, отдыхаем, где застанет ночь, а с рассветом снова трогаемся в путь. Тропа не торная, иногда чуть приметная, особенно по береговым зарослям. Кто ее проложил? Может быть, дикие звери или такие же, как мы, редкие гости этих необжитых мест.