Европа судит Россию - Юрий Емельянов

Широко применялся труд женщин, которым платили меньше под предлогом меньшей производительности их труда. Известны случаи, когда в Англии работницы, выносившие корзины с углем из шахт, продолжали трудиться во время беременности и вновь приступали к работе через несколько дней после родов.

На фабриках и заводах много работало детей и подростков. При этом они трудились столь же долго, сколько и взрослые. Нередко, работая в качестве учеников или домашней прислуги, они лишались даже подобия свободы. Вспоминая годы своего ученичества у токаря, Август Бебель писал: «Учение было строгое, рабочий день – длинный. Работа продолжалась почти без всякого перерыва с пяти часов утра до семи часов вечера. От станка мы отправлялись к обеду, а от обеда опять к станку… Выходить из дома в будни мне разрешалось очень редко, вечером никогда. Не лучше бывало и в воскресенье, которое считалось у нас главным базарным днем… Не разя плакал от досады, когда видел, как по воскресеньям, в хорошую погоду, мои товарищи отправлялись на прогулку, а я оставался в лавке ждать покупателей».

Говоря о широком использовании детского труда в Англии, авторы монографии «Международное рабочее движение» писали: «Дети 5-7 лет, зачастую попавшие на предприятия из сиротских домов, работали по 14-15, а то и 20 часов кряду. Обращение с ними было самым жестоким. Нередко надсмотрщики требовали, чтобы машины смазывались на ходу, тем самым детей подвергали опасности быть искалеченными машиной, и случаи такого рода происходили сплошь и рядом. За снижение темпов работы избивали плетьми. Особенно усердствовали надсмотрщики к концу рабочего дня, когда дети засыпали от усталости, и ночью, чтобы поддерживать их в бодрствующем состоянии. При попытке бежать им надевали на ноги деревянные колодки. О детях, работавших на текстильных фабриках, говорили, что они находятся в худшем положении, чем рабы в Вест-Индии».

По этому поводу в монографии «История XIX века», выпущенной под редакцией французских историков Э. Лависса и А. Рамбо, сказано: «На бедных маленьких рабов, страдавших на фабриках и шахтах, в течение долгого времени никто не обращал внимания… В 1831 году член парламента Томас Садлер предложил ограничить детский труд 10 часами в день. Произведенное обследование раскрыло бездну жестокости и страданий в эксплуатации детей». Однако, став объектом резкой критики со стороны защитников интересов промышленников, Садлер не был переизбран в парламент и инициатива по сокращению рабочего дня детей была отвергнута.

По мере интенсификации производства ухудшались условия труда. Авторы монографии «Международное рабочее движение» обратили внимание на некоторые из последствий интенсификации труда: «Забитые людьми рабочие помещения; воздух, насыщенный нездоровыми испарениями (особенно в ситцепечатном производстве, в красильнях и т. п.) и частицами хлопковой или металлической пыли; отсутствие вентиляции; духота летом, холод зимой; несмолкаемый шум машин; грязная одежда, пропитанная машинным маслом (спецодежду рабочим не выдавали), – такова обычная обстановка на предприятии, подрывающая и разрушающая рабочего». О рабочих металлургических заводов Южной Франции современник писал в 1830-х гг.: «Ломовые лошади, которые, впрочем, и работают по шесть часов в день, пользуются лучшим обхождением, чем эти люди, подвергающиеся в течение 12 часов значительному утомлению, к чему добавить влияние температуры, которая – по крайней мере на месте работы плавильщика – часто достигает 40 и 45 градусов».

Нещадно эксплуатируя рабочих, предприниматели к тому же пренебрегали безопасностью на производстве. В ходе своих посещений английских фабрик Диккенс смог убедиться, насколько вреден для здоровья многих рабочих их труд. Он привел слова ирландской работницы, которая трудилась на фабрике по производству свинцовых белил: «Одни отравляются свинцом быстро, а другие потом, а некоторые никогда, но таких немного».

В монографии «Международное рабочее движение» сказано: «Никакой охраны труда не существовало, и несчастные случаи на производстве представляли обычное явление. Чаще всего это были травмы рук: рука рабочего или работницы, оглушенных шумом станков и утомленных многочасовой монотонной работой, попадала в колесо передаточного механизма. В шахтах из-за отсутствия надлежащих креплений нередко случались обвалы, а также пожары, причинявшиеся скоплениями рудничного газа, против которых не принимались своевременные меры; металлурги зачастую получали ожоги, теряли зрение и т. д. Парламентское обследование 1833 г. выявило, например, в Дербишире (Англия) массу калек, пострадавших на фабриках (главным образом потерявших руку). В 1801-1836 гг. в одном из английских угольных бассейнов погибло в результате катастроф в забоях не менее 185 человек (из 15 тыс.); в бассейне Луары до 1816 года ежегодно погибало около 100 шахтеров».

Герой романа Диккенса «Тяжелые времена» Стивен Блекпул, тяжело раненный после падения в заброшенную шахту, говорит: «Я упал в яму, которая на памяти еще ныне живущих стариков стоила жизни сотням и сотням людей, отцам, сыновьям, братьям, любимым тысячами и тысячами родных, чьими кормильцами они были. Я упал в яму, которая сгубила рудничным газом больше народу, нежели гибнет в кровавом бою. Я читал прошение, – и каждый может прочесть его, – где люди, работающие в копях, Христом Богом молили издать такие законы, чтобы труд их не убивал, а пощадил ради жен и детей, которых они любят не меньше, нежели богатые и знатные любят своих. Когда эта шахта работала, она зазря убивала людей; и ныне, уже брошенная, она все еще убивает зазря. Видишь, мы каждый божий день умираем зазря, так ли, сяк ли, – морока да и только!»

В монографии «Международное рабочее движение» говорится: «С распространением фабричной системы сокращалась продолжительность жизни рабочих. Металлисты Шеффилда, работавшие на сухих точилах, умирали обычно в возрасте 28-32 лет, шахтеры – в 34 года, манчестерские землекопы доживали лишь до 40 лет, средняя продолжительность жизни мюлузского ткача равнялась 22 годам… Медицинские трактаты и отчеты рисуют мрачную картину распространенности профессиональных и общих заболеваний среди рабочих (туберкулез, астма, болезни глаз, детский рахит, сколиоз); они рассказывают об эпидемиях (холеры и т. д.), охватывавших огромные районы и косивших тысячи людей, чей организм, подорванный лишениями, не мог противостоять инфекциям. Особенно велика была смертность среди пролетарского населения английских городов». Французский историк Ж.-П. Риу писал: «Рабочий мир – мир больных».

Исходя из общеизвестных тогда фактов о положении пролетариата, вожди коммунизма Маркс и Энгельс подчеркивали: «Современный рабочий с прогрессом промышленности не поднимается, а все более опускается ниже условий существования своего собственного класса. Рабочий становится паупером, и пауперизм растет еще быстрее, чем население и богатство. Это ясно показывает, что буржуазия неспособна оставаться долее господствующим классом общества и навязывать всему обществу условия существования своего класса в качестве регулирующего закона. Она неспособна господствовать, потому что неспособна обеспечить своему рабу даже рабского уровня существования, потому что вынуждена дать ему опуститься до такого положения, когда она сама должна его кормить, вместо того, чтобы кормиться за его счет. Общество не может более жить под ее властью, т. е. ее жизнь несовместима более с обществом».

Далекий от революционных идей английский писатель Чарльз Диккенс вложил в уста своего героя Стивена Блекпула слова отчаяния и укора власть имущим: «Оглянитесь вокруг в нашем городе – богатом городе! – и посмотрите, сколько людей родится здесь для того лишь, чтобы всю жизнь, от колыбели до могилы, только и делать, что ткать, прясть и кое-как сводить концы с концами. Посмотрите, как мы живем, где живем и как много нас, и какие мы беззащитные, все до одного; посмотрите – фабрики всегда работают, всегда на ходу, а мы? Мы все на той же точке. Что впереди? Одна смерть. Посмотрите, кем вы нас считаете, что вы про нас пишете, что про нас говорите, и посылаете депутатов к министрам, и всегда-то вы правы, а мы всегда виноваты, и сроду, мол, в нас никакого понятия не было. Из года в год, от поколения к поколению, что дальше, то больше и больше, хуже и хуже. Кто же, сэр, глядя на это, может, не кривя душой, сказать, что здесь нет мороки».

Но писатель отмечал, что рабочие не всегда столь покорно, как Стивен, воспринимали свой несчастный жребий. В романе «Лавка древностей» Диккенс описывает обычную ночь индустриального города, «когда толпы безработных маршировали по дорогам или при свете факелов теснились вокруг своих главарей, а те вели суровый рассказ о всех несправедливостях, причиненных трудовому народу, и исторгали из уст своих слушателей яростные крики и угрозы; когда доведенные до отчаяния люди, вооружившись палашами и горящими головешками и не внимая слезам и мольбам женщин, старавшихся удержать их, шли на месть и разрушение…».