Нашествие - Юлия Юрьевна Яковлева

смехотворные тоже, хороший вкус, знаешь ли, за деньги не купишь. Но богаты очень…

Графиня Ивина обернулась к мужу:

— Мой дорогой, у меня появилась чудесная идея. Давай закажем твой портрет у мадемуазель Мортье. Пока она во Францию опять не уехала. А то мы с Бонапартом то дружим, то не дружим, то опять дружим. Надо поспешить! Такая возможность восхитительная!

— Но мама… — начала было Мари.

Графиня будто не слышала:

— Помнишь, пустое место над диваном? Над тем зелёным… В маленькой гостиной… Ты ещё жаловался, что там, когда сидишь в кресле в углу, взгляду как-то пусто, нехорошо…

— Моя дорогая, я жаловался, что нечем любоваться. Моя физиономия не поправит дело. Закажем портрет с тебя.

Графиня ответила кокетливой улыбкой.

— Но знаешь ли, Мари… — Граф сделал озабоченное лицо и наклонился к дочери: — У меня к тебе есть небольшая просьба.

«Так, — обречённо подумала Мари, — а сейчас что?» Но предположить не успела.

— Не могла бы ты поговорить с Алёшей.

— А что с Алёшей?

«Он поступает в гвардию и ему нужны мундир и лошади? Он проигрался? Он отселяется отдельным домом? Он…»

— Он задумал жениться.

«Я почти успела это предположить».

— Это замечательно.

— Милая, это замечательно только в том смысле, что ужаснее положения не может быть! — встряла мать.

Мари удивлённо посмотрела на неё, на отца.

— Вопрос — на ком, — ответил тот.

Жена положила руку ему на рукав, как бы говоря, что теперь дело изложит она. И обратилась к дочери:

— Мы все любим Оленьку. Любим как дочь — бог свидетель, мы никогда не относились к ней иначе, чем к собственным детям.

— Я понимаю, мама, — остановила Мари.

Оленька жила у Ивиных, была сиротой, её взяли из милости, когда овдовел, а потом спился отец — мелкий чиновник.

Но, видимо, Мари не могла понять весь ужас положения, как того хотела графиня, поэтому та с улыбкой покачала головой и погрозила ей пальцем:

— Всё из-за тебя, дорогая.

— Из-за меня? — искренне изумилась Мари.

— Конечно, мы тебя не виним.

«Но это, конечно же, твоя вина», предполагалось.

— Если бы только ты взяла Оленьку к себе, когда вышла замуж. Ведь в доме, в семье всегда нужна помощница. Ты бы увезла её в Петербург, и всё бы у них с Алёшей развязалось само.

— Но вы не…

— Мы полагали, что ты сама догадаешься. Мы ждали, думали, вот уж пойдут дети, тогда. Детям нужна нянька. Кто может присматривать за детьми лучше, чем родной, гм, почти… человек.

— Как было бы чудно. — И граф растерянно развёл руками. — А что ж теперь?

— А теперь поздно! — с несколько излишней драматичностью воскликнула мать. Так что Мари испугалась, предположив худшее. Мать поняла это по её лицу.

— О, дорогая, не-е-е-ет. Не в этом смысле.

И весело расхохоталась над своей оплошностью:

— О, боже мой… Нет-нет… боже, я совсем не подумала, как это могло прозвучать.

Граф тоже не выдержал, прыснул.

— Нет-нет. В этом смысле пока ещё не поздно. Но за молодыми людьми поди угляди! Сегодня ещё не поздно. А завтра — уже ничего не поделать.

Графиня смахнула платочком выступившие от смеха слёзы.

— Так ты поговори с Алёшей, милая, хорошо? А ещё лучше — с Оленькой. Граф, не слушайте нас сейчас, — кокетливо приказала она.

Тот замахал руками: мол, не слушаю и не думал. Раскрыл ящик с сигарами. Выбрал. Стал обрезать щегольским ножичком.

— Мы, женщины, прекрасно знаем, что мужчинам только кажется, что это они решают, когда влюбиться, когда объясниться, когда сделать предложение. В сердечных делах именно у женщины власть дать всему ход — или остановить, — нажала она, многозначительно глядя на Мари.

Граф пыхнул сигарой. Посмотрел на дочь сквозь дым.

Та отвела взгляд от обоих:

— Я понимаю, мама.

— Так мы можем быть спокойны, что ты это уладишь?

— Ах, чудно! Чудно! — поспешил свернуть разговор граф.

«Он что, боится, что я откажусь?» — подумала Мари.

— Вот и славно! — Отец хлопнул себя по коленям. — Теперь мы можем быть по-настоящему спокойны. Что, Влас? — обернулся он на вошедшего старосту. — Я тебя разве звал?

— Вы назначили на одиннадцать.

Граф, держа сигару на отлёте, затравленно глянул на часы на каминной полке. Потом — на бумаги в руках у старосты. Цифры, цифры, цифры.

— Только присел, тут же врываются, опять дёргают! Эдак невозможно. Мари, как хорошо, что ты приехала. Не могу и выразить, как я рад тебя видеть! Душенька, займись с Василием.

— С Василием?

Граф замотал головой:

— Вот видишь, как меня запутали. Голова кругом. Все эти заботы и дела положительно сушат мозг. А ещё этот фейерверк сегодня! Невозможно так! Я хотел сказать — с Власом. Поговори с ним. Посмотри с ним его бумажки. Тебе это не скучно. Ты у нас всё равно веселиться не любишь. А впрочем,