Классовый вопрос - Мэри Бэлоу

Давно уже Реджи не видел своего отца в таком приподнятом настроении.

– Ну, – наконец сказал тот, прервав недолгую тишину, угрожавшую стать неловкой. – Я привез Реджинальда для того, чтобы он сделал предложение вашей дочери, Хаверкрофт, как мы вчера с вами и договорились. Может, выслушаем его, чтобы сделка была завершена окончательно и бесповоротно [8]?

Граф устремил на Реджинальда холодный взгляд серых глаз. На червяка у себя под сапогом он смотрел бы с большим уважением и меньшей антипатией.

– Я едва ли мог бы выразиться лучше, – ответил он тихим вельможным тоном, способным заставить приуныть любого.

Отец Реджи унывать и не подумал. Он потирал руки и сиял.

– Тогда действуй, парень! – скомандовал он.

Ну вот! Предстоит делать предложение при зрителях – двух комплектах родителей, которые будут наблюдать, слушать и оценивать. До чего прелестно!

Должен ли он стоять? Или сидеть? Встать на колени? Придвинуться поближе? А может, отойти подальше? Пасть ниц? Улыбаться ему или хмуриться? Выглядеть скорбящим? Влюбленным? Благодарным? Скромным? Достойным? Торжествующим? Побежденным? Неповинующимся? Послушным? Надменным?

О, господи, его голова была забита всякой чепухой, и он прослушал, что говорила графиня. Она поднялась, и Реджи снова встал.

– Мистер Мэйсон, Уильям, – она перевела взгляд с отца Реджи на Хаверкрофта. – Как вы можете ожидать, что молодые люди придут к дружескому согласию, если им не дают возможность поговорить друг с другом конфиденциально? Миссис Мэйсон, давайте пройдем в музыкальную комнату. Я прикажу подать туда чай.

Она с гордым и уверенным видом пересекла гостиную и открыла дверь в соседнюю комнату, явно бывшую музыкальной. Реджи бросил взгляд на стоявший там большой рояль и на свою мать, ахнувшую от его размеров. Двое отцов один за другим вышли из комнаты. Граф последним проходил в дверь. Реджи ожидал, что ее закроют.

И напрасно. Ее закрыли, но только наполовину.

Конфиденциальность, похоже, оказалась мнимой.

Из-за двери не доносилось ни звука. Вполне вероятно, они придвинули к двери стулья, чтобы подслушивать. А вдруг еще и подглядывать? Разговаривать было невозможно. Он повернул голову к леди Аннабель. Она тоже сначала смотрела на дверь, потом на него. Они впились друг в друга взглядами.

Он вскинул брови. Она тоже. Она проделала это лучше него. Ее брови с рождения были аристократическими.

– Итак, – сказал он.

– Итак, – откликнулась она.

Мистер Мэйсон был огромен. Его голова, похожая на большой круглый мяч и почти так же лишенная растительности, блестела в солнечных лучах, льющихся в окна гостиной. У него было дружелюбное, веселое лицо. Он говорил с густым северным деревенским акцентом.

Миссис Мэйсон была пухленькой и милой. Она выглядела безмятежной и добродушной. И говорила с тем же акцентом.

Оба отличались словоохотливостью. Оба в глазах ее отца были совершенно чудовищны. Аннабель прекрасно понимала, что тот факт, что он был им обязан, что должен выдать за их сына ее, свою единственную дочь, должен представляться ему порождением кошмарного сна.

Однако, перед необходимостью выйти замуж за мистера Реджинальда Мэйсона оказался не он.

Аннабель нравились его родители. Всегда нравились. Не то, чтобы ей позволяли иметь с ними какие-либо отношения, но она не могла не слышать рокочущий голос мистера Мэйсона, когда он разговаривал со священником после службы, или его громкий смех, когда он обменивался шутками с почтенными прихожанами их прихода. Как-то раз они с mama привезли заболевшему фермеру корзину с едой и сидели в карете, пока кучер передавал их пожертвование. Хозяйка дома, вышедшая, чтобы поклониться и осыпать их благодарностями, заметила, что их уже навещала миссис Мэйсон, которая почти полчаса просидела с больным. Аннабель пожалела, что они не поступили так же. Их визит больше походил на развлечение. И только казался состраданием.

Сын был их полной противоположностью. Хотя он чем-то походил на мать, это сходство было едва различимым. Он был темноволосым, высоким и стройным, с широкими плечами, узкой талией и бедрами, и длинными мускулистыми ногами. Он был изящен и безукоризненно скроен. Он говорил с изысканным произношением джентльмена. Его безупречно красивое лицо хранило выражение, бывшее чем-то средним между насмешкой и презрением.

Да как он посмел!

– Похоже, леди Аннабель, – начал он, когда им обоим стало ясно, что дверь между гостиной и музыкальной комнатой закрывать не намерены, – наши отцы устроили этот брак.

Он не потрудился понизить голос или скрыть тот факт, что идея была не его.

– Да, – ответила она, высокомерно уставившись на него. Если он намерен глядеть на нее так, то она будет глядеть на него этак.

– Однако, – продолжил он, – еще неделю назад вы были столь настроены выйти замуж за кого-то другого, что даже бежали с ним. С кучером вашего отца, насколько мне известно.

Она поджала губы и, сузив глаза, сердито посмотрела на него.

О, так он решил поиграть с нею?

– Как его звали? – спросил он.

– Томас Тилл, – ответила она. – Полагаю, это все еще его имя.

– Тилл? – скривился он. – И вам понравилось бы быть миссис Аннабель Тилл?

– Полагаю, куда больше, чем быть миссис Аннабель Мэйсон, – резко возразила она, на мгновение забыв про аудиторию за дверью в музыкальной комнате.

Признавая удачный выпад, он слегка склонил голову, бессовестно глядя на нее смеющимися глазами.

– И теперь вы оплакиваете его исчезновение из вашей жизни? – спросил он.

Она поглядела на полуприкрытую дверь, мстительно запоминая его слова.

– Мое решение бежать было ошибочным, – презрительно сказала она. – Оно было опрометчивым и импульсивным.

– Так вы импульсивны по натуре? – спросил он. – И опрометчивы? И непостоянны?

Ох.

Ох!

Аннабель раздула ноздри и свирепо взглянула на него. В ответ он посмотрел на нее так вежливо, словно спрашивал, не хочет ли она чаю.

Из-за двери в музыкальную комнату послышалось, как один из мужчин гулко прокашлялся под аккомпанемент женского бормотания. И опять тишина.

Ну хорошо, в эту игру можно играть и вдвоем. У нее сузились глаза.

– Я полагаю, вы экстравагантны, мистер Мэйсон?

Его брови, пару мгновений назад вернувшиеся на свое место, снова вскинулись.

– Действительно, – согласился он, – это смертный грех, и я виновен по всем пунктам.

– Я слыхала, что вам нужна дополнительная комната для всей вашей одежды, так как она уже не помещается в вашей гардеробной. И ваши игорные долги велики настолько, что ими можно целое десятилетие финансировать небольшую страну? Действительно ли вы слабы по своей натуре? И безответственны? И тщеславны?