Туманные аллеи - Алексей Иванович Слаповский

хвастаясь, свою юность, гибкость и красоту, а всему вокруг – и этому полю, и дальнему лесу, и ласковому солнцу, и белым облакам, и синему небу.

В кузове принимал ящики и устанавливал их молчаливый и хмурый парень, неказистый, костлявый, с пропыленными длинными волосами, висевшими, как сухие мочалки; девушки и с ним пробовали заигрывать, но он оставался суров и всем своим видом показывал, что цену себе знает, на дешевые подначки не ведется.

Однажды вечером трактор приехал чуть позже. Начали грузить. Оксана, подруга Даши, вдруг охнула и сказала:

– Ничего себе! Даш, смотри!

Даша посмотрела. В кузове вместо патлатого парня был юноша удивительной, какой-то фантастической красоты. Он был обнажен по пояс, и такого торса Даша никогда не видела. Разве что у античных скульптур, да еще в анатомических атласах, по которым Даша и ее сокурсницы изучали строение человеческого тела, дельтовидные, грудные, зубчатые и прочие мышцы. У этого юноши они были, пожалуй, выпуклее и мощнее, но выглядели не так, как у культуристов, где все гипертрофировано до безобразия, а гармонично, соразмерно. Волосы у него были светло-русые, глаза темно-синие, а на загорелых щеках цвели нежно-бурые пятна румянца.

– Прямо расписной какой-то, – сказала Оксана. – А фигура, мама ты моя! Чур я первая его рисую!

Но девушки, что были ближе к кузову и уже подавали юноше ящики, не терялись, наперебой спрашивали, как его зовут, откуда он такой, каким спортом занимается и не согласится ли им позировать. Юноша охотно отвечал, что зовут его Василий, живет он в совхозе, закончил девятый класс, никаким спортом не занимается, кроме школьной физкультуры, а позировать не будет, потому что некогда и неохота.

– Даже мне? – спросила подошедшая Даша.

На такой вопрос надо иметь право, и у Даши оно было – право неоспоримой красоты. Были у них девушки милые, миленькие, симпатичные и симпатичненькие, приятные и очень приятные, все друг с другом так или иначе конкурировали, но Даша была вне этого, ее превосходство признавали почти спокойно, словно она была инопланетянкой, с которой соревноваться бессмысленно. Стройная, волосы темные и длинные, глаза ореховые, современные читатели[1], чтобы не заморачиваться, могут погуглить и найти фото актрисы Нины Добрев – такой была Даша, а то и лучше. При чем тут Нина Добрев? При том, что она урожденная болгарка, а у Даши отец был болгарин. Правда, она его в глаза не видела, мать родила Дашу одиноко, а об отце рассказала дочери лишь в день ее совершеннолетия, до этого отмахивалась: «Неважно, скоротечная и глупая любовь, я его давно забыла, и ты не думай!»

Вася выпрямился во весь рост, а роста он был чуть выше среднего, и посмотрел на Дашу, улыбаясь. И она улыбалась. И все вокруг, включая щетинистого мужика, улыбались, глядя на этих красавцев, которые вели молчаливый диалог, будто были одни. Да, ты хорош, но и я хороша, говорила взглядом и улыбкой Даша. Вижу, отвечал Вася, согласен, ты меня достойна. Ну, мальчик, кто кого достоин, это мы еще посмотрим, усмехалась Даша.

– Ты, девушка, не очень возносись перед ним! – подал голос тракторист. – Он у нас не просто так, а Чернышевского сын!

– Ох ты! Николая Гавриловича? – со смехом удивилась начитанная Оксана.

– Какого Гавриловича? Нашего директора совхоза, Сергей Сергеича! У Юрки живот схватило, вот Василий его и заменил на добровольном начале. Не гордится, молодец!

– Да ладно тебе, дядь Саш! – сказал Вася. – Это роли не играет. Ну что, красавицы, работаем или что?

– Как говорит смело, гаденыш! – сказала Оксана Даше. – Девятый класс закончил, это, значит, пятнадцать ему? Или шестнадцать? А может, он с восьми в школу пошел, как я, значит, семнадцать уже. Не мальчик.

– Примериваешься? – спросила Даша.

– А ты нет?

Даша не ответила. Они грузили ящики, делая вид, что заняты только работой. Закончили, Вася закрыл задний борт, спрыгнул, подошел к Даше и спросил:

– В столовой живешь?

Он имел в виду старую совхозную столовую, где устроили общежитие для студентов, настелив деревянные нары и уложив полосатые матрасы впритык друг к другу.

– Да, – ответила Даша.

– Часов в девять зайду?

– Зачем?

– Места наши покажу. У нас красиво.

– Ладно.

– А тебя как зовут-то?

– Спасибо, что спросил. Даша.

– Очень приятно. Василий.

– Я слышала. Чернышевский?

– Чернышевский. Значит, в девять?

– Хорошо.

Странно было Даше, казалось, что все вокруг умолкло – и трактор, заведенный только что, готовый к отъезду, и девушки, и уж тем более молчали дальний лес, небо и облака. И они говорят в этой полной тишине, и весь мир прислушивается с радостным удивлением.

Когда ехали обратно, тоже на тракторе, сидя в кузове на подстеленной соломе, Оксана говорила Даше с печалью:

– Первый раз завидую тебе. Ненавижу прямо. Хотя, может, и к лучшему. Красавец, конечно, но он же кто? Он пацан и крестьянин.

– Не такой уж и крестьянин, если папа директор.

– Ну да, надейся. Тебе с ним скучно станет через пять минут. Мы обречены, Даш, любить мозгами. И тех, у кого мозги. Выучились, дуры, на свою голову. У меня вот сосед, Рома, пэтэушник, просто Ален Делон, а рот откроет – туши свет. И это не преодолеть. Если только напиться.

В девять часов все девушки, слышавшие уговор Васи и Даши, сидели на лавках у столовой, ждали. Вася пришел. В голубых джинсах, в белой рубашке, с белозубой улыбкой.

– Нет, он просто невероятный какой-то! – сказала Оксана. – Встретила бы в городе, подумала бы – наш человек.

– А разве не наш? – спросила сидевшая рядом веснушчатая девушка с маленькими блекло-голубенькими глазками.

– Не думаю. Все равно сельпо видно.

– В чем?

– Да джинсы хотя бы. Явно с папиного плеча.

– Отличные джинсы, фирменные.

– И я об этом.

– О чем?

Оксана не ответила, сама не знала, о чем она. О своей печали, наверное, которая всегда возникала у нее при виде человеческой красоты, мужской или женской, неважно. Она сама была очень привлекательна – светловолосая, глаза синие, нос прямой, губы четко оконтурены, да и все линии четкие, ясные, такое лицо хорошо рисовать карандашом, чем подруги нередко и пользовались, но Оксане этого было мало, она бы хотела быть сногсшибательной красавицей, покоряющей с первого взгляда. И лучшей художницей. И лучшего мужа себе найти.

Даша вышла. Она была тоже в джинсах, но темно-синих, и тоже в рубашке – белой, как и у Васи, мужского покроя, с засученными рукавами, ей это очень шло.

– Привет, – сказал Вася.

– Привет.

– Ну чего, пойдем?

– А куда?

– На речку хотя бы.

– А что там?

– Ну… Красиво.

И опять Даше казалось,