Нина - Кистяева Марина

Она кое-как, неуклюже и совсем не грациозно, села полубоком, минимизирую соприкосновения пылающего огнем лона с шелковым покрывалом, и повернулась к мужчине. Тот отошел от неё и направился к бару.

Как обыденно…

Вставил, трахнул и забыл.

Нина смотрела на его спину. Что ж… Красивая, мощная. Про такую говорят «каменная». И в плане масштабности, и в плане защиты.

Господи… О чем она, дура, продолжает думать?

– У тебя есть пара часов. Потом я снова приду.

– Хорошо, – сказала она и поднялась.

Ему плевать с большой колокольни, что у неё там могут быть разрывы. Он заплатил и точка.

Нина, оттолкнувшись рукой от матраса, поднялась. Скользнула взглядом по себе и поморщилась. На сорочке красовалось кровавое пятно. Всё, как и полагается.

Ей в самом деле надо в ванную. Прежде всего, для уединения.

Начав подниматься, она охнула. И сразу же после её оханья послышался звон хрусталя. На чистом рефлексе Нина повернулась.

Чтобы сразу же натолкнуться на прожигающий, оставляющий на коже если не дыры, то ожоги, взгляд.

Корицкий смотрел на неё. Пристально. Не мигая. На его мужественном лице с высокими скулами и четко очерченными губами невозможно было прочесть ни одну эмоцию. Они были надежны спрятаны.

Нина выпрямилась, более не стесняясь и не пытаясь как-то скрыть свою обнаженность. Сорочка ничего не прятала. Ни грудь, ни очертания фигуры, ни лобок.

Пусть Корицкий рассматривает, раз хочется.

В душе наступил штиль. Опасный, нехороший.

И всё же что-то было не так. Что-то не складывается во всей этой картинке. Почему Корицкий не выглядит довольным или «опустошенным»?

Почему смотрит на неё так, точно убить хочет? Или выгнать. Или обругать.

Нина мысленно усмехнулась. Не понравилась она ему. Не удовлетворила.

На коленях постояла, член не пососала. Потом не двигалась. Не подмахивала бедрами.

Хреновая из неё эскортница. Никудышная.

Вот и правильно, Корицкий, давай, давай передумывай и отправляй её назад, в матушку-Россию. Она даже денег не возьмет! Хотя нет… возьмет. Переведет их потом в фонд матери, на эти деньги с десяток детей из малообеспеченных семей смогут год получать хорошее образование.

Нина несмело улыбнулась, зачем-то кивнула и направилась в ванную.

Шаг, и боль прострельнула позвоночник.

Нина ахнула, схватилась за живот.

И с большой долей удивления увидела, как Корицкий сделал в её сторону порывистый шаг.

…точно хотел подойти и успокоить…

– Больно? – он остановился. Сдержался.

Правильно, Константин, негоже по статусу проявлять сочувствие разным девочкам, что решили хорошенько подзаработать на своей девственности. Не причинил ущерба и ладно.

– В спину отдает, – уклончиво отозвалась Нина, отводя взгляд от мужчины. Не могла она на него смотреть. Не сейчас… – Как при менструации. Пройдет сейчас.

– Я тебя порвал?

– Нет, смазка защитила.

Руку с живота она не убрала. Создавалась иллюзия, что она успокаивает себя. В подростковом возрасте у неё на самом деле менструация проходила очень болезненно. Симптомы схожие имелись.

Больше Корицкий ничего не сказал, и Нина всё-таки дошла до ванной. Закрыв за собой дверь, прислонилась к ней спиной.

Тихо…

Тихо, Коваль.

Без истерики.

Произошло то, что произошло.

Не хватило у тебя ума и храбрости прийти к Косте… нет, Константину и поговорить, как Нина Коваль, будешь Олесей.

По крайней мере, сегодня.

Нина задышала глубже. Теперь другая задача – улететь домой. Вернуться к себе в норку и зализать раны. Бесшумно. Без лишнего пафоса.

Она не знала, сколько простояла у двери. Оставалось надеяться, что в ванной камер нет.

Нина стянула сорочку, переступила через неё. Бедра были в кровавых мазках… Девушка прошла к душевной кабине, открыла дверцу и шагнула внутрь.

Смыть… Просто пока всё смыть.

Кровь, смазку. Её несбывшиеся надежды.

Оглядываясь назад, она спрашивала себя – а какой результат она хотела бы получить?

Сложный вопрос.

Ей всегда было сложно с мальчишками.

Да-да, вот такой парадокс. Она, папина принцесса, росла в идеальном мире, где мужчина – защитник, опора. Где мужчина… как её отец. Или братья. Она всегда всех с ними сравнивала, по-другому у неё не получалось.

Даже в детском саду ей уже мальчишки казались какими-то слишком лощеными – мамочки старались, выглаживали своих сыночков, наследников фамилий, – или плаксивыми. Не то, что её братья. Отец их с детства муштровал. Они и обливались холодной водой, и босиком во дворе с тренерами занимались, и бегали ежедневно. А эти? Даже шнурки им водители завязывали. Ниночка морщила красивый носик и никого к себе не подпускала.

Друзья у братьев тоже были соответствующие. Но те четко знали – Нина под запретом. Пока не исполнится восемнадцать так точно. И тех, кто приходил к ним в дом, Нина не воспринимала, как молодых людей, в которых можно влюбиться.

Каждая же девочка должна влюбиться… Хотя бы раз до шестнадцати лет! Откуда Нина подчерпнула эту мысль, она не помнила. Но активно присматривалась все годы к знакомым мальчишкам.

Нет, никто её девичье сердце не встревожил. На свидания она не ходила. Не потому что не приглашали… Приглашали, и много. Она не хотела. Даже вечер провести в компании ровесников. Она могла с ними пообщаться в колледже, поулыбаться, пошутить. На этом всё.

Вечеринки она не любила. Сначала родители едва ли не под давлением отправляли её на мероприятия или брали с собой, потом в какой-то момент поняли, что ей от подобных вечеров не по себе.

И прекратили.

Отчасти и поэтому Нина считала, что у неё лучшие родители в мире. Они всегда прислушивались к ней. Давали всё, что она хотела.

Кроме него…

Она, как вчера помнила тот день, когда в их доме появился Константин Корицкий.

Нина особо не проявляла интереса к знакомым отца. Ей ещё в раннем возрасте объяснили, что гости папы – особые люди. Те, в чьих руках сосредоточен бизнес, крупный капитал. Влиятельные люди, от решений которых зависят судьбы. Дядя Гриша тоже в их число входил. Поэтому она спокойно относилась к гостям.

Конец ознакомительного фрагмента.