Небо над бездной - Полина Дашкова

— Освобождения от чего, простите?

— Ну, профессор, это уж совсем нехорошо, не знать азбучных истин. Разве вам неизвестно, что мы освободили людей от неравенства, от эксплуатации и власти денег?

— Возможно, вы мечтали освободить человека, но освободили зверя в человеке.

— А если я скажу вам, что именно зверя мы мечтали освободить? Неужели вы не понимаете, что он, зверь, единственная реальность, единственная нелицемерная правда о человеке?

— О каждом человеке? И о вас тоже?

— Обо мне? — Усы слегка задрожали, губы растянулись, но затем лицо застыло, отяжелело, отекло, даже нос стал толще, и никакого следа улыбки не осталось.

Повисла неприятная пауза, и чтобы чем-то занять себя, Михаил Владимирович принялся рассматривать книги на тумбочке у кровати.

В. Стомак. «Заболевания желудочно кишечного тракта»; К. Салье. «Острые отравления, классификация ядов»; «Неврология» Штрюмпеля; тонкая брошюра Осипова «Сифилис и мозг».

Сталин держал паузу. Как всякий талантливый актер, он знал толк в паузах, умел молчать весьма выразительно.

— Увлекаетесь медициной? — спросил профессор и поднял закладку, выпавшую из «Острых отравлений».

Это была четвертушка канцелярского бланка, энергично изрисованная, сплошь покрытая причудливым орнаментом. Спирали, окружности, какие-то штучки вроде лепестков или капель, в них неразборчиво вписаны слова. Михаил Владимирович успел заметить несколько раз повторенное слово «Учитель» с заглавной буквы, рядом «ТФ» и еще странный знак, похожий на перевернутый скрипичный ключ.

— Кто предупрежден, тот вооружен, — сказал Сталин.

— Вооружен против кого?

— Да хотя бы против вас, врачей.

— Зачем?

— На всякий случай. Ну вот, скажите, доктор, неужели ни разу не заползало к вам в душу искушение? Допустим, больной вам совсем не симпатичен. Плохой человек, глупый, подлый. Лежит он перед вами на столе, голый, спит крепким сном. Все его потроха наружу, и ножичек острый у вас в руке. Дрогнет рука чуть чуть, и никто ничего не заподозрит. А, доктор? Ведь бывало?

— Интересный вопрос, — Михаил Владимирович опустился на стул возле койки. — Мне приходилось лечить и оперировать разных людей. Далеко не каждый был мне лично симпатичен. Глупость я особенным пороком не считаю. Подлость? Да, пожалуй. Но даже самый отъявленный злодей мне куда симпатичней смерти. Я хорошо знаком с этой дамой и никогда на ее стороне играть не стану.

— Ха-ха, — сказал Сталин и погрозил толстым пальцем, — у вас двое детей, а было трое. Старший сын умер. Владимир его звали, да?

— Вы так подробно знакомы с моими семейными обстоятельствами. Я польщен.

— Польщены? А что ж нахмурились? Слушайте, вот если бы, допустим, убийца вашего Володи лег к вам на стол, тогда как?

— Убийца моего Володи — пневмония.

— Пневмония — болезнь тяжелая. Но не обязательно смертельная, верно?

— У Володи двухсторонняя пневмония случилась на фоне давнего туберкулезного процесса.

— Туберкулез? У кого его нет? Я вон тоже болел и ничего, жив, как видите. И воспалением легких болел в ссылке, при сибирских морозах, на тощих арестантских харчах. А ваш сынок жил комфортно, питался хорошо. Мог бы и поправиться. Кто с ним был рядом в последние минуты? Кто видел, как он умер? Случайно не ваш ассистент, не товарищ ли Агапкин?

— Какое это имеет значение? — сухо спросил профессор.

— Да, в общем, никакого, — Сталин пожал узкими покатыми плечами. — Агапкин — товарищ надежный, настолько надежный, что партия доверила ему самое драгоценное здоровье в мире, здоровье Ильича. Партия ведь не могла ошибиться. Отдельный человек слаб, ошибается легко, может принять лютого врага за верного друга, пригреть змею на груди. А вот партия совсем другое дело, партия не ошибается никогда. Верно?

На Михаила Владимировича смотрели, не мигая, карие глаза с огненным отливом. Черные точки зрачков медленно расширялись. Форма их из округлой сделалась сначала овальной, а потом возникли два отчетливых горизонтальных четырехугольника, аккуратных и холодных, как могильные ямы.

Профессор выдержал этот взгляд. Он не пытался объяснить странный эффект, он уже понял, что это не игра тени и света, не оптический обман, и читал про себя любимую нянину молитву «Да воскреснет Бог…».

— …во ад сошедшего, и поправшего силу… и даровавшего нам Крест Свой Честный на прогнание всякого супостата, — вдруг донесся до него низкий, глубокий голос.

Сталин произносил те же слова, но только вслух, нараспев, как настоящий священник. Грузинский акцент почти пропал. Рука поднялась, толстые пальцы сложились щепотью. Он перекрестился, но как-то странно, снизу вверх и слева направо.

— Да, я слышал, вы окончили Духовную семинарию в Тифлисе, — спокойно заметил профессор, все еще не отводя глаз и наблюдая, как зрачки возвращаются к своей нормальной округлой форме.

— Не окончил. Меня выгнали с последнего курса за революционную деятельность. Моя мама до сих пор сильно переживает. А вы забавный человек, забавный. Теперь я понимаю, почему Ильич вам так доверяет.

— Ну, и почему же?

— Вы нас совсем не боитесь. А потому не врете. Хотя, конечно, врать умеете. И молчать умеете. Это ценное свойство, это дар Божий, молчание, — он опять расхохотался, весело, заразительно, и скорчил удивительно смешную рожу.

— Пожалуйста, вызовите «скорую», у меня нет с собой телефона, — обратилась Соня к первому попавшемуся прохожему, пожилому мужчине в наушниках, с черной таксой на поводке.

— Я это уже делаю, не видите? — ответил мужчина.

— Когда они приедут?

— Девушка, не мешайте, и так ничего не слышно!

— Простите. Спасибо, — пробормотала Соня и медленно, на негнущихся ногах, пошла по проезжей части, к Максу.

— Куда, дура! Жить надоело? Хочешь, как он, мать твою! — завопил из окна грязной «Газели» кудрявый молодой блондин и показал кулак.

Движение продолжалось, более того, многие ехали быстрее, знали, что через пару минут нагрянет милиция, «скорая», перекресток перекроют.

Макс еще дышал, дрожали веки, из носа, изо рта текла кровь. Соня опустилась на асфальт с ним рядом, посреди мостовой, взяла его руку, нащупала слабый нечеткий пульс. Губы его шевельнулись, Соне показалось, он что-то сказал, она склонилась ниже и услышала:

— Нейропептиды… каннибализм у примитивных народов… самка богомола… черное причастие… запомни, Соня… you must do your best, Соня, don't forget, Дас сам… ты должна… — английские слова мешались с русскими, кровь потекла сильнее. — I am sorry no more time to explain… Accident… несчастный случай.