Минус - Роман Сенчин

Конечно, по совести, мне следует встать и покинуть комнату, заодно, если уж быть совсем рыцарем, растолкать и увести чуваков. Но хочется выпить. Полчаса дурацких мыслей, воспоминаний - и весь хмель улетучился, испарился. Надо восполнить.

Насобирал в стопку еще граммов тридцать. Выпил. Похрустел капусткой. Бездумно уставился в окно. На черном фоне отражалась в стекле комнатенка и я, жующий.

- М-м-ва-а... - очнулся Санек, с усилием поднял голову. - У-ух...

Огляделся, поворочав кровянистыми глазами туда-сюда, выровнялся на стуле и снова простонал, но уже громче, осмысленней:

- Ох, бля-а...

- Потише можно? - шикнула жена.

Санек моментом ощерился:

- З-заткнись!

После этого заметил меня:

- Есть чего выпить?

- Не знаю, - пожал я плечами. - Остатки вот в рюмках были...

- Дай водки, - Санек повернулся к жене.

- Кончилась, выжрали всю.

- Слушай, ты!..

- В холодильнике.

Он попытался встать, но зацепился за ножку стола, чуть не свалился. Я без лишних просьб открыл старенький "Холодок", вынул одну из трех запотевших бутылок. Пересел ближе к хозяину, наполнил две стопки, взглянул, предлагая, на Лену. Та скривила рот и отвернулась.

- Ну, за все! - ткнул Санек своей стопкой в мою.

- Давай...

Двух вливаний хватило ему, чтоб снова стать в хлам. Обхватил бритую голову, заныл, пуская слюни:

- Вот он, вот он какой - конец-то! И ничего... не отвертишься. Все! Стадо баранов на бойню... Кто сейчас служит? Какая армия, какая, бля, родина?! Я... а я не хочу подыхать! Можете понять - не хо-чу!..

Сынок все громче поддерживал папу. Лена тщетно пыталась его отвлечь. Карапуз лез к Сане. Тот посмотрел на сына, выдернул из материнских рук.

- Вот, Сергулек, такие дела: звиздок твоему батяньке! Завтра посадят и повезут. И все! А за что?.. Звиздец мне, сыночек!

- Прекрати-и! - Лена хотела забрать ребенка.

Санек пихнул ее в грудь:

- Отлезь, сука! Из-за тебя все! Скотина...

- Из-за меня?! А кто тут меня хлестал каждую ночь, беременную? Кто, а?! Отдай ребенка, подонок, отдай!..

Санек хряпнул ей в ухо. Я взял со стола бутылку, потихоньку вышел. За спиной бушевали страсти. Сережа давился от плача, Санек рычал, Лена визжала. Как обычно, короче...

Думал выпить у себя в комнате и спокойно уснуть, но и здесь меня ждал облом. Оказалось, Леха притащил к нам часть чуваков, и теперь они валялись на обеих кроватях. Леха в обнимку с каким-то медведеобразным, страшным каким-то; еще трое - на моем лежбище. На полу, к тому же, здоровенная лужа блевоты.

Я побрел к Оксане и Павлику. Посидим, разопьем оставшееся в бутылке; Павлик о свежепрочитанной книге расскажет. Может, потом еще чего сообразим... Мне кажется, что сегодня я совсем не срублюсь, сколько б ни выпил...

Постучал, придал лицу бодрое выражение, бутылку держал, точно букет тюльпанов. А в ответ получил недовольное Ксюхино:

- Кто там? Мы спим уже! - недовольное и запыхавшееся.

Я отшатнулся от двери, улыбка сползла. Сношаются, свиньи... Беспомощно огляделся. Коридор пуст, очень тихо, ни одного человека. Хоть бы кто-нибудь, я бы первому встречному предложил составить компанию. Нет, пусто. Только равнодушно мигают лампы.

Часов до пяти утра чуваки во главе с Саньком бузили в общаге. Бегали за водярой, орали, слегка подрались несколько раз. Заливались то у призывника, то у нас.

Леха, одурев от жратвы и пойла, цеплял своих новых дружков, задирался, и только чудом ему как следует не вломили.

Наконец все попадали кто где, а в половине десятого пошли провожать новобранца. Мы с Лехой, конечно, остались. Слышали, как Санек в коридоре рыдающе повторял, что он баран, которого ведут на скотобойню. Он вроде порывался вернуться домой, но чуваки, гогоча, толкали его дальше, к лестнице. Монотонно ныл Сережа, что-то тихо говорила Лена, кажется, просила мужа успокоиться...

Целый день в общаге без денег, даже без курева - настоящий ад. К тому же на улице дождь. Никуда не сунешься в такую погоду. Да и куда... Кто где обрадуется моему явлению?.. Лежу на кровати, пытаюсь дремать, пью безвкусную воду из пластиковой бутылки, докуриваю из пепельницы бычки.

Ближе к вечеру меня потянуло поговорить.

- Слышь, - поворачиваюсь к соседу, - прикольно будет, если Саню в натуре там грохнут.

- Ну и хрен с ним! - Леха кряхтя перевалился с одного бока на другой; сетка кровати от этого болезненно поскрипела. - Кому он нужен? Ленка плакать не станет, предаков у него вроде нет. Что живет он, что не живет... пустое место.

- Да, вообще-то...

6

Каждый божий день со служебного хода являются в театр что-либо продать. Ведьмоподобные старухи с метровыми толстенными косами в целлофановых пакетах, старики с обшарпанными венскими стульями, мелкие коммеры, предлагающие по дешевке доски, ДСП, ДВП, краску, запчасти для автобуса. Сегодня, например, знакомый околотеатрошный забулдыга притащил обезглавленного, наскоро ощипанного гуся. Поругался в коридоре с вахтершей, прорвался в брехаловку.

- Добрый вечерочек! - кланяется во все стороны. - Здоровьица вам.

Актеры через губу отзываются на его приветствие; они уже переодеты во фраки и пышные платья, надежно загримированы. Превратились в дворян столетней давности. Они как никогда сейчас далеки от этого грязноватого, немытого мужичка с улицы. Но тот не понимает, предлагает по-свойски, будто обыкновенным людям:

- Ребятки, гуська не желаете? Свеженький. - Мужик приоткрывает пакет. Жи-ырненький гусек, почти пять кило! Запечете, объедение - у-ум!

Супруг актрисы Кругловой, тоже актер, но не переодетый (не занят сегодня), дернулся было оценить товар. Круглова схватила его за руку, зашипела что-то.

Стареющий красавчик Храпченко в белоснежном дачном костюме и легких белых туфельках, с хохолком на голове, прогуливался по брехаловке, презрительно поглядывал на мужичка. Другие и не глядели, брезговали.

- Всего полтинник, а? - продолжал забулдыга просить-уговаривать. - У нас там гости как раз, день рожденье женино, а выпить вот... Гуська пришлось это самое... Хороший гусек, нежненький. А? Запечете.

Первый звонок. Вот-вот на сцену. Храпченко, морщась, подступил к мужичку:

- Не нужно никому вашего... Ступайте, любезный. Ступайте, говорят вам!

Мужичок пробежал потухшим взглядом по брехаловке, вздохнул с обидой. Развернулся, вышел.

После спектакля, оказавшись в своих привычных одеждах, в обыденной жизни, торопясь к автобусу дядь Гены, многие наверняка вспомнили о гусе и стали раскаиваться: "Эх, зря, зря! Пять, да пусть и четыре кэгэ за полтинник дешевле некуда. В буфете надо было занять, хоть с мяском бы были. Эхе-хе... нда-а!..".

Дождь третьи сутки почти беспрерывно. Такой мелкий, упорный октябрьский дождь. Зонта нет, на работу пытаюсь добираться автобусом.

Оранжевые вместительные "ЛИАЗы" с улиц почти исчезли, вместо них маленькие "ПАЗы" и старые "Икарусы" с предприятий, - таким образом шоферы днем подрабатывают, заменяя стоящие на ремонте или без топлива автобусы обедневшего пассажирского АТП. На "Пазиках" и "Икарусах" большими буквами предупреждение: "Без льгот!". Старушки на остановках ругаются, завидев их, и терпеливо ждут привычных, но редких теперь "некоммерческих". Я тоже их жду, прячась от дождя под крышей остановки. Денег ни копья, до театра пешком идти нереально промокну до костей; Минусинск хоть и небольшой, но растянутый, как черт. В патэпэшном "ЛИАЗе" есть шанс проехать бесплатно, упросить кондукторшу, а в коммерческих плату взимают при входе, чаще всего какой-нибудь бывший боксер, глухой к просьбам и готовый вышвырнуть настырного халявщика. У него на все один ответ: "Проезд - два рубля. Не задерживай, дай людям пройти". И смотрит так: сейчас, дескать, по роже схлопочешь.

- О-ох, вон, кажись!

- Наконец-то, Господи, - оживились старухи.

Забит "ЛИАЗ" уже, ясное дело, с конечной остановки. По большей части пенсионерами, и запах в салоне от этого специфический, стариковский, старушечий. Удушливая смесь корвалола, кислого пота, лаванды, залежавшейся, сыроватой одежды.

Пробираюсь в середину салона, где, как обычно, посвободнее. Только устроился, уставился в окно - голос кондукторши. Ругается с кем-то. Может, пенсионного удостоверения нет у кого или просто отказываются платить... Скоро и мне придется с ней поругаться.

Рядом совсем, на одиночном сиденье - симпатичная девушка. Светло-синий плащ в специально сделанных мелких морщинках, рыжеватые волосы пышно взбиты. Взбила их, конечно, чтоб выше казаться. Пытаюсь развлечься, разглядывая ее чистенькое, гладкое личико. Так оно пока не похоже на окружающие нас лица пенсионеров.

Автобус движется медленно, то и дело встает на остановках и у светофоров. А кондукторша ближе, ближе. Упорно пробивается меж грузных и костлявых тел, проверяет льготные документы, принимает плату. На груди у нее сумочка для денег, к ремешку прикреплен рулон со старинными билетами, еще тех соцвремен, когда в автобусах стояли кассы и, честно бросив четыре копейки, пассажир откручивал себе билет.