В постели со Снежной Королевой - Тронина Татьяна Михайловна

— Сима!

Они замолчали, глядя друг на друга.

И в этот момент запищал домофон.

— Любка? — удивленно-радостно воскликнула Сима.

— Она, наверное… Только я тебя умоляю, Сима, ничего не говори — ты же знаешь, какая она!

Алена быстро спрятала подзорную трубу и побежала открывать дверь.

Через пару минут к компании присоединилась Люба.

— Привет, богема! Алена, я твое послание услышала и подумала — отчего, в самом деле, не заглянуть?..

Любовь Шеина была выдающейся женщиной — в прямом смысле этого слова.

Она была выше Алены на голову, а Симы — на две. В музейных залах, представлявших античность, можно увидеть подобных женщин, запечатленных в мраморе. Люба была копией Артемиды или Дианы-охотницы. А может, Геры, супруги Зевса…

Большую часть своей жизни Люба занималась академической греблей — профессионально. Званий и наград — несть числа, квартиру в Москве смогла купить, в отличие от Алены… Но потом Люба ушла из спорта и теперь работала в крупной туристической фирме «Надо и о личной жизни подумать…» — сурово объяснила она свой уход из большого спорта.

Правда, ни Алена, ни Сима ничего о личной жизни подруги не знали, поскольку Люба была человеком очень скрытным. Они давно привыкли к этому и в душу к ней не лезли. Надо будет — сама расскажет.

Но в том, что эта личная жизнь существует, можно было не сомневаться — у Любы вечно не хватало времени, встречи трех подруг можно было по пальцам пересчитать. Да и сама Люба — высокая, статная, мощная, с гривой вьющихся каштановых волос, кареглазая, чернобровая, румяная — никак не походила на киснувшую в одиночестве старую деву.

— Господи, что за подруги у меня… — захохотала она. — Одна пианистка, другая художница… Мне, что ли, каким искусством заняться?

Алена открыла бутылку вина, поставила в центр стола свой торт.

— О, опять это зефирное чудо… Алена, а я вот что принесла. Кстати, купила по дороге в твоей «Синематеке», там потрясающая кулинария, все нахваливают… Даже бочонки пива навынос дают!

Люба присовокупила к яствам огромный пластиковый контейнер с крабовым салатом.

— А, по знаменитому халатовскому рецепту… — засмеялась Алена. — Наш фирменный салат, узнаю!

Чокнулись, выпили за встречу, Сима — символически, лишь губы слегка обмочила. Но не пила она не только потому, что приехала на машине. Дело было в другом. Сима — настоящая маменькина дочка, она никогда не делала того, что не должна делать приличная девушка. Прежде чем совершить что-либо, она всегда думала о том, как к данному поступку отнеслась бы ее мама. Мама Симы умерла несколько лет назад, но до сих пор Сима руководствовалась принципом «можно-нельзя». Слово «хочу» она употребляла нечасто, правда, в отношении подруг отличалась большим демократизмом. Например, она посоветовала Алене познакомиться с загадочным мужчиной из парка, но (Алена это знала точно) сама ни за что бы так не поступила.

Алена прекрасно помнила Лидию Васильевну, маму Симы. Это была в высшей степени достойная женщина, обладающая лишь одним недостатком — ее преследовал вечный страх. Хотя, по здравому разумению, Лидия Васильевна боялась того, чего и должен бояться современный человек.

Перво-наперво природные катаклизмы. Ураган в августе тысяча девятьсот девяносто восьмого года, пронесшийся по Москве, произвел на Лидию Васильевну неизгладимое впечатление. Были же погибшие! А сколько пострадавших! С тех пор она ежедневно слушала прогноз погоды — не дай бог, снова объявят ураганное предупреждение… Даже просто сильный ветер пугал Симину маму — а ну как повалит он трухлявый тополь, да прямо на Симочкину голову (Лидия Васильевна боялась не столько за себя, сколько за свою единственную дочь)?! Но это летом, зимой же следовало опасаться гололеда. Перелом позвоночника — страшная вещь, после него можно и не встать. Перелом руки или ноги — тоже не слишком приятная перспектива… Весной не стоило ходить под крышами (сосульки! обрушение наледи!).

Еще дороги с сумасшедшими водителями. Дорог тоже следовало опасаться. Лидия Васильевна с Симой ездили только на метро, самом безопасном транспорте мира, — до тех пор, пока Симу не толкнул суетливый прохожий, прямо на глазах Лидии Васильевны. Сима в том момент стояла недалеко от края платформы и вполне могла свалиться вниз, где:

а) Симу переехал бы подъезжающий поезд (моментальная смерть);

б) единственную дочь ударило бы током от контактного рельса (пятнадцать тысяч вольт, тоже моментальная смерть).

И тогда Лидия Васильевна волевым решением заставила Симу пересесть на машину — «Оку», оставшуюся ей от покойного брата. Разумеется, Сима ездила по городу с черепашьей скоростью, стояла подолгу на каждом светофоре, игнорируя гудки стоявших сзади автолюбителей, в гололед за руль не садилась, летом под тополями не парковалась.

Далее в списке того, чего следовало опасаться, шли маньяки и уголовные элементы. Симе следовало возвращаться домой до темноты, регулярно звонить Лидии Васильевне и оповещать ее о том, что единственная дочь жива-здорова. В лифты с незнакомыми не заходить. С чужими не разговаривать — даже с теми, кто внешне выглядел прилично (эти самые маньяки как раз под приличных и маскируются, научный факт!). Если знакомство тем не менее происходило, следовало немедленно проверить паспорт нового друга, записать его телефон и домашний адрес.

Кроме того, следовало опасаться цыган — они могли загипнотизировать и обобрать до нитки. Следовало смотреть под ноги — поскольку коммунальные службы иногда не закрывали люки. Следовало обходить стороной бомжей как разносчиков блох, вшей и туберкулеза… И вообще, заразным мог оказаться любой!

Перечислять все то, чего боялась Лидия Васильевна, можно было бесконечно, тем более что она регулярно смотрела телевизор — в основном передачи о криминале и прочих ужасах, мотивируя это тем, что «надо быть ко всему готовыми». Ужасов этих было так много вокруг, что их надо было знать все — копить в памяти, складывать, сортировать, классифицировать, дабы в один прекрасный день они не застали врасплох ее, а главное — любимую дочь, Симу.

Мама Серафимы умерла в собственной квартире, осенью, когда не было ни гололеда, ни урагана, не ломились в дверь настойчивые маньяки. Умерла во сне, в своей собственной постели, тихо и без мучений — просто оторвался какой-то тромб в мозгу. Это была в высшей степени милосердная кончина, ибо тот, кто вершил всеми судьбами, не дал Лидии Васильевне в последние мгновения ее жизни испытать надоевший страх.

Так вот, Лидии Васильевны не было, но Сима продолжала жить так, словно та незримо присутствовала рядом…

— Скоро будет моя выставка, — сказала Сима. — Придете, девчонки?

— Конечно! — энергично закивала Алена. — Обязательно! А, Любаша?

— Не знаю, — серьезно произнесла Люба. — Столько дел… Кстати, Алена Батьковна, а ты ведь со своим бывшим так и не развелась?

— Нет, — вздохнула Алена и подлила всем еще вина. — А что?

— Ничего. Так просто…

— Слушай, Аленушка, может быть, ты до сих пор надеешься помириться с Алешей? — спохватилась Сима. — Как он там поживает?

— Не знаю, — пожала плечами Алена. — Не видно и не слышно моего бывшего… Наверное, нашел кого-то.

— Зря ты так, — сурово произнесла Люба. — Он хороший мужик. Просто вы с ним не пара были.

— Конечно, зато ты ему была парой! — огрызнулась Алена.

— Ну, я или не я — это уже не имеет значения, зато вы совершенно не подходили друг другу! — упрямо повторила Люба.

Она намекала на ту давнюю историю — когда-то знакомство подруг с Алешей произошло одновременно, и первое время некая путаница присутствовала в их отношениях, пока Алеша окончательно не выбрал Алену.

— Ах, перестаньте! — замахала руками Сима. — Аленушка, лучше сыграй нам.

Алену долго уговаривать не пришлось — она села за рояль, пробежала пальцами по клавишам.

— Что сыграть-то? — хмуро спросила она.

— Что-нибудь зимнее, праздничное — да, Люб? — попросила Сима, сияя глазами.