Китайские новеллы о чудесах - Пу Сунлин

– Раньше я не сообщала тебе этого, боясь испугать, да и жила я с тобой еще слишком мало времени. Теперь же я вижу, что ты и твоя мать оба любите меня, даже слишком, и совершенно меня не чураетесь. Следовательно, сказать все напрямик, пожалуй, беды не будет. Я действительно лисьей породы. Перед тем как умереть, моя мать отдала меня матери-бесу, у которой я и жила более десяти лет. И вот теперь, когда у меня нет братьев и когда вся моя надежда только на тебя, я скажу, что моя мать осталась лежать в горах; над ней некому сжалиться, чтобы похоронить ее вместе с отцом моим; в могиле царят горе и досада. Если б ты не пожалел хлопот и затрат, то, может быть, велел бы нашим слугам покончить с этой обидой, и тогда все когда-либо воспитывавшие девочек не допустили бы более, чтобы их бросали и топили[8].

Студент согласился, но выразил опасение, что могила затерялась в густых зарослях травы и отыскать ее будет трудно. Жена сказала ему, чтобы он не беспокоился. И вот в назначенный день муж с женой повезли гроб на могилу, которую Иннин быстро нашла среди путаных чащ и падей. Действительно, там оказался труп старухи, еще с остатками кожи. С плачем и причитаниями положила она труп в гроб и повезла к могиле отца, где и погребла мать с ним вместе. В эту самую ночь студент видел во сне старуху-лису, которая пришла благодарить. Проснулся и рассказал сон жене, и та сказала, что она с лисой даже виделась этой самой ночью, но старуха не велела ей пугать мужа. Студент выразил досаду, зачем она не оставила старуху дома. Иннин сказала:

– Она ведь бес, а здесь много живых людей и царит земной дух. Разве можно ей тут долго жить?

Ван спросил про Сяожун.

– Она тоже лиса, – сказала жена, – и очень способная, понятливая. Моя мать-лиса оставила ее, чтобы смотреть за мной. Она, бывало, соберет плодов или еще чего и кормит меня: вот я ее и ценила, жила с ней душа в душу.

Вчера я спросила мать о ней: оказывается, она уже замужем.

После этого каждый год в тот день, когда едят холодное[9], муж и жена шли на могилу Циней, кланялись и прибирали могилу.

Через год Иннин родила сына, который еще грудным ребенком уже не боялся незнакомых людей. Увидит кого – сейчас смеется: много, видно, было в нем материнского.

Послесловие рассказчика

Мы видели, как девушка заливалась глупым смехом, и, казалось, не правда ли, что в ней нет ни сердца, ни души. Однако устроить у стены такую злую штуку кто мог бы умнее ее? Опять же, так любить и жалеть свою мать!.. Быть бесовской породы и вдруг перестать смеяться, даже, наоборот, – заплакать… Да, наша Иннин – уж не отшельник ли, скрывшийся в смехе?

Я слышал, что в горах есть трава, называемая «Смейся!». Кто ее понюхает, смеется так, что не может перестать. Вот этой бы травки да в наши спальни! Тогда поблекла бы слава знаменитых трав «радость супружеская» и «забвение неприятностей». А этот наш «цветок, понимающий слова»[10] – хорош, конечно, но, право, досадно, что он вечно кокетничает.

Лис выдает дочь замуж

Министр Инь из Личэна в молодости был беден, но обладал мужеством и находчивостью. В его городе был дом, принадлежавший одной старой и знатной семье и занимавший огромную площадь в несколько десятков му, причем здания с пристройками тянулись неразрывной линией. Однако там постоянно видели непонятные странности нечистой силы, поэтому дом был заброшен, никто в нем жить не хотел. Затем прошло много времени, в течение которого лопух и бурьян закрыли все пространство, так что даже среди белого дня туда никто не решался зайти.

Как-то раз Инь устроил с товарищами попойку, на которой один из них сказал:

– Вот если кто-нибудь сумеет провести там одну ночь – тому мы устроим в складчину пир.

Инь вскочил и вскричал:

– Подумаешь, как трудно!

Взял с собой циновку и пошел к дому. Остальные проводили его до самых ворот; все шутили и говорили ему:

– Мы тебя пока тут подождем. Если что-нибудь тебе покажется, ты сейчас же закричи.

– Ладно, – сказал Инь, – если там будет бес или лиса, я захвачу вам что-нибудь в доказательство.

Сказал – и пошел в дом.

Войдя туда, он увидел высокий бурьян, закрывавший собой все тропы; лопухи и пырей выросли высотой с коноплю. В эту ночь луна была в первой четверти и светила мутно-желтым светом, но двери все-таки различить было можно. Пробираясь ощупью сквозь несколько дверей, он наконец дошел до последнего, главного здания и взобрался наверх, на лунную площадку, которая привлекательно сияла и блистала чистотой. Тут он и решил остановиться.

Сначала он стал смотреть на запад, где еще светила луна, словно полоска в пасти гор. Посидел так довольно долго: ничего, решительно ничего странного. Он посмеялся про себя над вздорными слухами, постлал циновку, положил под голову камень и стал лежа смотреть на Ткачиху и Пастуха, а когда эти звезды начали меркнуть, сознание его помутнело, и он уже отходил ко сну, как вдруг услышал в нижней части дома стук шагов, быстро подымавшихся наверх.

Инь притворился спящим, но наблюдал. Видит: пришла какая-то служанка с фонарем в виде лотоса в руках. Вдруг она его увидела и в испуге попятилась, говоря тому, кто шел за ней:

– Здесь живой человек!

Внизу спросили:

– Кто такой?

– Не знаю, – отвечала она.

Тут поднялся какой-то старик, подошел к циновке, внимательно посмотрел на спящего и сказал:

– Это министр Инь. Он сладко спит, пусть его – будем делать наше дело. Барин – человек без предрассудков, не закричит, если что странное увидит.

С этими словами старик и служанка вошли в комнаты.

Раскрылись все двери, и народу прибывало все больше и больше. Загорелись в доме огни – стало светло как днем. Инь слегка поворочался, потом чихнул и кашлянул.

Услыша, что он проснулся, старик вышел, стал на колени и сказал:

– Барин, моя дочка сегодня ночью выходит замуж. Нежданно-негаданно мы вдруг встречаем здесь вашу милость. Позвольте надеяться, что вы не будете нас осуждать слишком сурово.

Инь поднялся, потянулся, поправился и сказал:

– Я не знал, что сегодняшней ночью будет эта радостная церемония. Ужасно сконфужен, что мне нечем одарить молодых.

– Пусть только ваша милость, – отвечал старик, – соблаговолит подарить нас своим светлым