Безнадега - Стивен Кинг

Ральф рывком сел, не понимая, где он находится и что происходит, зная только, что его голова ужасно болит и раздулась до невероятных размеров. Что-то липкое, то ли джем, то ли кленовый сироп, заливало одну щеку. Эллен смотрела на него, один ее глаз был широко раскрыт, а второй буквально исчез под огромным «фонарем».

Крики. Где-то. Женщина. Внизу. Может…

Ральф попытался встать, но колени не желали выпрямляться. Он упал с кровати, на которой сидел (только это была не кровать, а койка), на руки и на те же колени. Вновь боль пронзила голову, да такая, что на мгновение Ральф подумал, будто она сейчас расколется, как куриное яйцо. Потом он посмотрел на свои руки, посмотрел сквозь упавшие на глаза волосы. Руки обе были в крови, но левая куда краснее правой. Глядя на них, он внезапно все вспомнил

(Кирстен, о Господи, Элли держи ее)

И закричал сам, закричал, глядя на свои окровавленные руки, закричал, потому что память услужливо подсказала ему то, о чем он пытался забыть, уйдя на дно. Кирстен упала с лестницы…

Нет. Ее столкнули.

Этот безумец, который привез их сюда, столкнул с лестницы его семилетнюю дочь. Элли бросилась за ней но этот ненормальный ублюдок ударом кулака сбил ее с ног. Однако Элли просто упала на ступени, а Кирстен полетела вниз, широко раскрыв изумленные глаза. Она даже не поняла, что происходит, подумал Ральф. Он верил, отчаянно хотел верить, что все произошло слишком быстро и девочка ничего не почувствовала. Кирстен ударилась о лестницу, ее ноги сначала оказались выше головы, потом ниже, и тут раздался этот ужасный звук, словно ветвь сломалась под тяжестью налипшего на нес снега, и все в Кирстен разом переменилось, Ральф это увидел до того, как она застыла у нижней ступеньки. На пол упала уже не маленькая девочка, а кукла с головой, набитой соломой.

Не думай об этом, не думай, не смей думать.

Да только он не мог. Как она падала… как застыла со свернутой набок головой.

Ральф видел: на его левую руку капает свежая кровь. Вероятно, что-то произошло с его головой. Но что? Коп ударил и его? Может, и ударил, но чем? Рукояткой своего чудовищного револьвера? Возможно, но этого Ральф не помнил. Помнил сальто, которое проделала его девочка, помнил, как она скользила по ступеням, как застыла на полу с неестественно вывернутой головой, и здесь его воспоминания обрывались. Господи, разве этого мало?

— Ральф! — Элли, тяжело дыша, дергала его за рукав. — Ральф, встань! Пожалуйста, встань!

— Папа! Папа, давай! — Голос Дэвида, но доносится издалека. — Мама, он очнулся? У него опять течет кровь, да?

— Нет… нет, он…

— Да, течет, я вижу отсюда. Папа, с тобой все в порядке?

— Да. — Ральф оперся на кушетку и невероятным усилием воли заставил себя подняться. Левый глаз заливала кровь. Веко словно долго держали в гипсовом растворе. Он хотел протереть глаз левой рукой и скривился от боли: над глазом кожи не осталось, сплошная рана. Ральф попытался повернуться на голос сына. Его качнуло. Словно он на яхте, а в борт ударила большая волна. Элли успела его поддержать, помогла шагнуть вперед.

— Она мертва, да? — Сиплый голос едва вырывался из горла, забитого кровью. Ральф не мог поверить тем словам, которые произносили его губы, но глубоко в душе понимал, что со временем поверит. И это ужасало его больше всего. То, что он поверит. — Кирстен мертва?

— Я думаю, да. — Теперь уже качнуло Элли. — Возьмись за прутья, Ральф. Ты свалишь меня.

Они находились в тюремной камере. В шаге от себя Ральф видел решетчатую дверь. Прутья выкрасили в белый цвет, но не слишком аккуратно, в некоторых местах краска застыла потеками. Ральф шагнул вперед и схватился за прутья. Сквозь решетку он видел письменный стол, стоящий посреди квадрата пола, словно единственная сценическая декорация в минималистской пьесе. На столе лежали какие-то бумаги, двустволка, россыпь патронов. Старомодное деревянное кресло на роликах вдвинуто между тумбами. На сиденье выцветшая синяя подушка. Ральф поднял голову. Под потолком лампа, забранная сеткой. Внутри мертвая мошкара.

Камеры располагались по трем стенам этого помещения. Одна большая, посередине, вероятно, предназначенная для пьяниц, пустовала. Ральф и Элли Карвер сидели в камере поменьше. Вторая такая же небольшая камера справа от них также пустовала. Две камеры тех же размеров были расположены у стены напротив. В одной находился Дэвид, одиннадцатилетний сын Карверов, и мужчина с седыми волосами. Только эти волосы Ральф и видел, потому что мужчина сидел на койке, низко опустив голову. Когда внизу вновь закричала женщина, седовласый даже не шевельнулся, а Дэвид повернул голову к четвертой стене с открытой дверью, ведущей на лестницу, уходящую вниз.

(Кирстен, падающая Кирстен, звук ломающейся шеи)

Элли встала рядом с мужем, обняла его за талию. Ральф рискнул отцепить одну руку от прутьев, нашел руку жены и сжал ее.

Теперь с лестницы доносились шаги и звуки борьбы. К ним тащили женщину, но она рвалась назад.

— Мы должны ему помочь! — кричала она. — Мы должны помочь Питеру! Мы…

Крик оборвался, как только ее с силой втолкнули в комнату. Женщина в вылинявших джинсах и синей футболке влетела в нее с такой скоростью, что, ударившись бедром об стол, сдвинула его с места. И тут вдруг яростно заорал Дэвид. Ральф и не подозревал, что его сын может так кричать.

— Ружье, леди! — вопил Дэвид. — Возьмите ружье, застрелите, застрелите его, леди, застрелите!

Седой мужчина наконец-то вскинул голову. Лицо его было старым, темным от загара, под глазами тяжелые мешки.

— Возьмите ружье! — прохрипел мужчина. — Ради Бога, возьмите!

Женщина в джинсах и футболке посмотрела на мальчика, потом обернулась к двери, за которой слышались тяжелые шаги.

— Возьмите! — ворвался в уши Ральфа крик стоявшей рядом Элли. — Он убил нашу дочь, он убьет нас всех, возьмите!

Женщина в джинсах и футболке схватила ружье.

А как хорошо все шло до Невады.

Четыре счастливых странника стартовали в Огайо, держа курс на озеро Тахо. Там Элли Карвер и дети намеревались десять дней плавать, ездить по округе, осматривая достопримечательности и давая таким образом возможность Ральфу вдоволь поиграть в казино. В Неваду они выезжали в четвертый раз и второй раз — на озеро Тахо. Ральф всегда придерживался железного правила: прекращать игру, если проигрыш составит тысячу долларов или выигрыш — десять тысяч. В трех предыдущих поездках он ни разу не добрался до установленных им самим рубежей. В первой, поездке его проигрыш составил пятьсот долларов, во второй — восемьсот, зато в прошлом году он увез в Колумбус более трех тысяч долларов. Поэтому на обратном пути они останавливались в «хилтонах» и «шератонах», вместо того чтобы спать в кемпере в трейлерных парках, и старшие Карверы трахались каждую ночь. Ральф полагал, что это неплохое достижение для тех, кому под сорок.