Нечеловеческие хроники - Наталья Лустина

— Да-а-а, — теперь она принялась за меня и я пожалела, что взялась за завтрак. — Так выглядеть ты больше не можешь себе позволить!

— Кошмары… — слабо отбивалась я.

— Кошмары? — она нервно захихикала. — Кошмары, моя дорогая, творятся сейчас в моем агентстве, а твои сны меня действительно начинают беспокоить. — добавила она присаживаясь и наливая себе чашку кофе, явно уже не первую.

— Ну, ничего определенного я почти не помню. Так… общее ощущение ужаса. — я лгала, не глядя на свою радушную хозяйку и переживала, только бы она не заметила как я залилась краской.

К счастью, Моника была слишком занята своими мыслями и планами, чтобы достаточно внимательно за мной следить. Поэтому я занялась гренками с золотистой корочкой. Поразительно, как меняется настроение между голодом и сытостью. Я всегда злее, когда голодна. Горячий кофе обжог горло и я осознала, что кошмар окончательно отступил. Стало светлее, дождь перестал плакать, и послеобеденное солнышко робко выглядывало из-за туч. Настроение поднималось вместе с улучшением погоды.

— Ну, перекусила, теперь поговорим? — на меня выжидательно уставились синие озера глаз.

— Давай поговорим…

Я молчала, ожидая, что будет дальше. Моника сверлила меня изучающим взглядом, некоторое время, потом вздохнула, осознав, что говорить придется все-таки ей.

— Катя, в свете последних событий, я хотела бы сначала кое-что уточнить.

— Спрашивай. — согласилась я, однако внутренне вся напряглась. Я была не уверена, что смогу просто ответить на многие вопросы. Моя жизнь слишком запутана для понимания, даже для меня самой.

— Ты сейчас работаешь?

— Нет. Сегодня второй день моей безработицы.

— Ты не позвонила за все время родителям… они ведь переживают… ты ушла из дома?

Ну вот. Первый же настоящий вопрос и «десятка». Я вдруг заметила, что мои руки теребят скатерть. Медленный вдох, выдох и я решилась, чтобы рассказать свою историю абсолютно чужому человеку и в то же время, вдруг такому близкому и понимающему. Не знаю, что читалось на моем лице, но Моника продолжала смотреть на меня выжидающе, и слегка давя. И я начала…

Моих приемных родителей Сергея и Милы нет в живых уже два года. Моей опекуншей, после их внезапной смерти в автокатастрофе, была назначена младшая сестра моей приемной матери — Светлана. Светлым в этой женщине было только ее имя. К несчастью, мои приемные родители были богаты, успешны и до того как они меня усыновили еще и бездетны. И, как легко догадаться, мне мало кто был рад. Меня это не только не удивляло, но и не обижало, я бы сказала, вообще не трогало. Мои мама и папа любили меня всем сердцем и через эту безусловную любовь, моим «родственникам» было крайне сложно пробиться со своими чувствами и претензиями. Я их не виню. Сложно, наверное, любить и принимать столь странного ребенка, каким я была с самого детства. Больше всего кривотолков и пересудов вызвало вообще САМО мое появление. Родители об этом вспоминали всегда с улыбкой. Мама говорила, что я дар богов и меня им подарило море.

Как я полуторагодовалым ребенком оказалась на почти безлюдном пляже, не знал никто, однако именно там они меня и нашли. Я сидела на берегу и играла с мокрым песком, улыбаясь и морщась от удовольствия. Когда Мила подошла ко мне, я протянула к ней ручку и сказала: «Мама». Потом было много хлопот и проблем. Сергей долго искал через свои связи какую-либо информацию. Тщетно. Нигде не пропадал ребенок, никто не предъявлял на меня права и, казалось, что я вообще взялась из воздуха. И спустя несколько месяцев, меня усыновили.

Дальше больше. До трех лет я больше не произнесла ни слова и «родственники» получили возможность с новыми силами настаивать на отказе от меня. Мила была непреклонна. Она утверждала, что я очень одаренный ребенок и, что если «родственники» этого не видят, то она вообще удивлена, как они до сих пор себе лбы не порасшибали с такой явно выраженной слепотой. Я помню ее теплые, ласковые руки, внимательные и нежные, огромные глаза, цвета шоколада. Непослушные каштановые кудри, выбивающиеся из прически. Она была маленькой и хрупкой, но в силе характера и упертости она мало чем уступала Сергею — голубоглазому великану, на чьих коленях всегда было так уютно и спокойно. Иногда он брал нас обеих на руки и кружил. Это были тихие моменты счастья.

Потом я начала разговаривать, и новая волна сопротивления обрушилась на моих горячо любимых родителей. Мне был абсолютно не понятен шок взрослых от общения со мной. Их пугал не мой словарный запас, оказавшийся внезапно огромным, а то ЧТО я говорила. Я помню мамины слезы… тихие, на папином плече, на кухне, когда они думали, что я сплю. Она искренне расстраивалась, и они не знали, что со мной делать. Потом были дяди и тети, психологи…врачи.

Несмотря ни на что, мои родители отдали меня в обычную, нормальную школу. К тому моменту я уже более ясно представляла себе, что так пугало во мне людей и научилась об этом молчать. Как не парадоксально, мне помогли в этом не высокооплачиваемые специалисты, которых нанимал папа, по лучшим рекомендациям, а наша соседка. Тетя Женя, простая женщина, многие считали ее малообразованной. Она говорила странно, с непривычки ее действительно было тяжело понять. Слова русские, но фразы она строила так, что невольно заслушаешься, будто музыка, а понять сложно. Я привыкла, а она никогда не боялась того, что я говорила. Только стыдила меня иногда: «Ну что ж ты, Катенька, опять честной народ совсем заморочила? Негоже им знать того, что еще только случиться должно. Они ж со страху то, таких дел понатворят, что глядишь ни я, ни кто другой потом не выправит.» Потом стало легче, не то, чтобы я картинки видеть перестала, просто мои грезы наяву постепенно перешли в сны, красочные и яркие. Я о них молчала, только иногда, мама все же замечала, что сюрпризов для меня не существует. Ее это огорчало, и я научилась «удивляться». Со временем и сны поблекли, а может я просто перестала их помнить. Не хотела. Помню, как Мила, спрятавшись под «крылышком» у Сережи смотрела на меня влажными от слез глазами, когда мне вручали первую похвальную грамоту за хорошую учебу. Она была первой, но не последней, училась я действительно хорошо. Дальше олимпиады, победы и гордость моих приемных родителей. От моих странностей осталась одна, она не доставляла мне хлопот. До определенного момента, меня не беспокоило, что моя тень не всегда повторяет мои движения, а иногда совершает свои.

Время шло, бежало. Переходный возраст был не сахар. Однако это все еще было счастливое время. И вот как-то мы с подружками решили погадать на суженого в рождество.