Не навреди ему - Джек Джордан

которая попала под веки, губы словно распухли, и их покалывает, как будто перчатка этого человека все еще зажимает мне рот. Но это ничто по сравнению с агонией, которая охватывает меня при мысли о Заке.

Я все еще надеюсь, что скоро проснусь. Что это какой-то лихорадочный кошмар. Когда я думаю о том, где он сейчас, через что он прошел, как ему, наверное, одиноко и страшно, то снова чувствую прилив адреналина, и мои вдохи и выдохи становятся всё короче и короче. Дикая паника выдавливает из меня жизненные силы.

Ты не поможешь Заку, если будешь просто так сидеть в темноте.

Я закрываю глаза и глубоко вдыхаю, потихоньку стараясь изгнать из сознания парализующий страх. Я чувствую, как паника поднимается и снова уходит. Вверх и вниз, как приливная волна. Я делаю это, пока мне не удается достичь состояния острого как бритва фокуса, как в операционной, и открываю глаза.

Я должна пойти в полицию.

Я не могу сделать то, что они просят. Это противоречит обещаниям, которые я давала самой себе: защищать, сохранять жизнь. Это аморально, это противозаконно. Я стану такой же преступницей, как они. Даже хуже. Даже если бы я это сделала, Зак все равно сейчас непонятно где, с жестокими незнакомцами, которые не желают ему добра.

Меня мгновенно накрывает страх, а кончики пальцев начинает покалывать от неотступного желания начать дергать ресницы. Я сжимаю руки в кулаки и снова начинаю делать медленные вдохи и выдохи.

Вставай, Анна. Вставай.

Я опираюсь дрожащей рукой о стену и с трудом поднимаюсь на ноги.

Может, мне и не придется идти в полицию, может, соседи что-то видели или слышали. Но если бы они заявили в полицию, кто-нибудь уже пришел бы к дому. Разве кому-нибудь покажется необычным, что мимо его дома едут фургоны грузчиков?

Я вспоминаю людей, которые живут в округе. Все они состоятельные и необщительные; ни о каком добрососедстве здесь и речи нет. Каждый из нас так занят, что не поднимает глаз на соседа. Я чувствую, как из меня капля за каплей уходит надежда, а вместо нее приходят страх и чувство одиночества.

Сегодня яркая луна, свет льется в окна и отражается в поверхности стеклянного журнального столика. Я смотрю на сумрачные очертания телефонов, связки новых ключей, кружек, которые они оставили после себя. Мне хочется отнести их на улицу и снова и снова швырять их о подъездную дорожку, пока не останется ничего, кроме крошечных фарфоровых осколков. Все, чего они касались, опорочено.

Я делаю шаг по направлению к журнальному столику, чтобы взять телефон, и замираю, внезапно услышав звук.

Скрёб, скрёб, скрёб.

Сердце начинает трепетать у меня в груди, я смотрю в сторону закрытой двери кабинета. С другой стороны кто-то скулит.

Я бросаюсь в коридор, чувствуя, как глаза начинают жечь слезы облегчения. Как только я открываю глаза, навстречу мне кидается Мишка и начинает описывать вокруг меня круги, роняя на пол капли мочи – так долго ему пришлось терпеть. Я падаю на колени и беру его на руки, вдыхая его щенячий запах. Его шерсть впитывает мои слезы, я чувствую, как бьется его маленькое сердце.

Они не все забрали. У меня, по крайней мере, есть ты.

Он выворачивается и ковыляет к двери на задний двор, за ним тянется мокрая дорожка. Я поднимаюсь на ноги и открываю ему дверь; он даже не обнюхивает траву, а приступает к делу, едва успев выбежать на газон.

Все это время мои мысли были только о Заке, но, найдя Мишку, я сразу вспоминаю про всех, кого это коснулось.

Пола мертва.

Эти слова обрушиваются на меня, как будто я слышу их впервые. Когда от нас ушел Адам, Пола быстро стала для нас с Заком спасательным кругом. Умела рассмешить Зака так, как не удавалось мне. Благодаря ей я могла говорить себе, что у меня все под контролем, хотя на самом деле это было не так, и что я хорошая мать, хотя я в этом совсем не уверена. Мы полюбили Полу, она стала частью нашей семьи.

А теперь она мертва из-за меня.

Я стою в тишине, не понимая, как все это исправить, отчаянно пытаясь придумать способ узнать, что это за люди и как привлечь их к ответственности. Я вспоминаю про кружки на журнальном столике в гостиной.

Наверное, на ободке остались образцы ДНК. Я могла бы положить их в пакет и сохранить немногочисленные следы, которые они оставили после себя. Но стоит мне пошевелиться, как сразу же появляется стойкое ощущение, что за мной наблюдают. От него у меня встают дыбом волоски на затылке. Я поднимаю лицо к крошечной камере над дверью и смотрю прямо в объектив – она так хорошо спрятана, что ее едва можно заметить в полутьме.

Почему я? Почему Ахмед Шабир?

Я должна убить не просто пациента, а члена парламента. Смерть Ахмеда Шабира вызовет бесчисленное количество вопросов, сразу начнется расследование. Больнице придется бросить все свои ресурсы на пиар; новостные СМИ только и будут писать об этой смерти.

Моей карьере придет конец.

А как иначе? Это моя работа – мой долг – уберечь пациентов от вреда. В этом смысл моей профессии. Без клятвы не будет доверия, а без доверия карьера, которой я посвятила всю свою жизнь, прекратит свое существование.

Бросаю взгляд на часы на стене: час ночи. Неужели кто-то следит за камерами ежесекундно? Может, я могла бы притвориться спящей, выждать – час или два – и вылезти через окно своей ванной на крышу гаража. Если оставить телефоны в доме и пойти в полицию пешком, я могла бы вернуться до рассвета.

Господи, Анна. Какой абсурд. Ты затеяла побег из собственного дома.

Мишка, явно повеселевший, возвращается в дом и направляется прямо к шкафу со своей едой. Я закрываю за ним дверь во двор, насыпаю ему сухого корма в миску и, хромая, возвращаюсь в прихожую. Совершенно не понимаю, что мне нужно делать, и брожу без дела в темноте. Каждый раз, когда у меня возникает желание щелкнуть выключателем, я себя останавливаю – не хочу давать тем, кто сидит по ту сторону объектива, возможность рассмотреть меня получше.

Я останавливаюсь возле лестницы и смотрю наверх. Подумать только, всего лишь год назад я думала, что это дом моей мечты: пять спален, четыре ванные, огромные окна, идеально белые стены. Я думала, что смогу жить здесь до конца своих дней. А теперь из дома высосали всю любовь. Без Зака, да даже без Адама, он превратился в безжизненную пустую скорлупу.

Адам.

Я возвращаюсь в гостиную. Мой телефон был выключен с тех пор, как этот человек заменил аккумулятор. Стоит мне его включить, как экран заваливает уведомлениями: пропущенные звонки, голосовая почта, сообщения.

Адам

Все нормально? Что