Модельный дом - Фридрих Незнанский

Ирина Генриховна не торопила с ответом, однако вынуждена была напомнить о себе, когда ответсек наконец-то набил свою трубку.

— И все-таки?..

Уже раскуривая трубку, ответсек посчитал нужным ответить на «детский», по его мнению, вопрос:

— Естественно, с чего. С того самого, когда Игорь заявил о себе как о серьезном журналисте, который тускнеет на мелкотемье.

— То есть, он желал серьезных расследований, и вы предупредили о тех возможных неприятностях, которые поджидают его на этой стезе?

— Да, пожалуй, что так, — скривился в вымученной ухмылке ответсек. — Если все это, конечно, можно назвать «неприятностью».

Догадываясь, что это, в общем-то, нейтральное слово заденет самолюбие толстого пижона с трубкой в руке, Ирина Генриховна уже не сомневалась в том, что «накаты» шли не только на Фокина, но и на главную редакцию еженедельника. Видать, действительно Фокин зацепил нечто такое, что… За этим «что» стояло несколько вопросительных знаков, однако ясно было одно. Люди, угодившие под прицельную планку Фокина, представляют собой довольно серьезных противников, которые не остановятся ни перед чем, чтобы наработанный Фокиным материал не увидел свет.

Все это было более чем серьезно, а ответсек продолжал пыхтеть своей трубкой, вяло поддерживая похожий на изжеванную резину разговор. И перевести его в другую тональность не представлялось возможным.

— Скажите, — сделала последнюю попытку Ирина Генриховна, — а Игорь, или, возможно, редакция обращались в милицию или в прокуратуру относительно тех угроз, которыми засыпали редакцию?

— Ну, положим, не так уж и засыпали, — пожал плечами ответсек, — а что касается отдельных случаев, то их просто никто не принимал во внимание.

— То есть, и милиция, и прокуратура как бы умыли руки?

Пыхтение трубкой, и наконец:

— Что ж, можно сказать и так.

Ничего иного Ирина Генриховна не ожидала.

— В таком случае, я хотела бы осмотреть рабочий стол Фокина и, если можно, конечно, порыться в его бумагах.

Судя по тому, что в персональном компьютере Фокина не оказалось ничего сверх ординарного, за что можно было бы зацепиться в расследовании. Игорь не очень-то доверял своим коллегам по перу, видимо, имел все основания подозревать, что в редакции окопалась парочка-другая продажных сотрудников, которые могли покопаться в чужом материале и уже за определенную мзду перепродать собранный тем же Фокиным материал заинтересованному лицу. И единственное, что оставалось Ирине Генриховне, так это тяжело вздохнуть, посетовав на патологическую подозрительность Фокина, и вновь постучать в дверь уже знакомого кабинета.

На этот раз Новиков был более разговорчив, по крайней мере, он уже не вел себя, как загнанный в угол павлин, для пущей важности распушивший хвост, и как только Ирина Генриховна заявила, что ничего «интересного» ей найти не удалось, он в очередной раз пыхнул трубкой и согласно, будто даже надеяться не мог на нечто иное, пробормотал:

— Я так и думал.

— Почему? — удивилась Ирина Генриховна.

— Видите ли… — замялся ответсек. Чувствовалось, что он уже пожалел о сказанном и, видимо, не в его интересах было продолжать им же обозначенную тему. — В общем, это чисто редакционное белье, причем, как сами догадываетесь, не очень-то чистое, и я не хотел бы ворошить старое, тем более, что это никакого отношения не имеет к Фокину.

— Как говорится, дела давно минувших дней? — стрельнув по ответсеку насмешливым взглядом, хмыкнула Ирина Генриховна.

— Вот именно, давно минувших дней, — без особого энтузиазма в голосе пробурчал Новиков, сосредоточившись на своей трубке. И вдруг словно спохватился: — Кстати, это ничего, что я при вас курю? А то ведь многие дамы…

— Ну, я, к счастью, к таковым не отношусь, хотя, признаться, не очень-то перевариваю трубку, и поэтому в качестве компенсации…

Заметив настороженный взгляд ответсека, она замолчала, подыскивая наиболее правильные слова, и также негромко произнесла:

— Прохор Петрович, дорогой! Поймите меня правильно. Я ведь к вам приехала не из-за того, что мне делать больше нечего. Уверяю вас, дел, как говорит моя дочь, выше крыши. Но в больнице лежит ваш Игорь Фокин. Ваш сотрудник, — она сделала ударение на слове «ваш», — который, как мне кажется, далеко вам не безразличен. Нападение на Фокина явно спланированное, и еще неизвестно, чем именно для него закончится этот удар по голове. А мы с вами опять начинаем в прятки играть. Компенсация… Дела давно минувших дней…

Новиков молчал, угрюмо попыхивая трубкой, и этому молчанию, казалось, не будет конца. Наконец, поднял на гостью глаза и, пробормотав: «М-да, пожалуй, в чем-то вы и правы», — сморщился, словно от зубной боли.

— В общем, история эта, действительно, давно минувших дней, но она была, и с этим невозможно не считаться.

— Кто-то выкрал уже собранный материал и перепродал его конкурентам?

— Если бы это, — буркнул Новиков, и на его лице отразилось нечто, напоминающее улыбку скорбящей Мадонны. — Один наш сотрудник чуть ли не полгода собирал материал по педофилам, среди которых были довольно высокопоставленные чины, и этот материал уже готовился к печати, как вдруг гром среди ясного неба. На нас с обыском накатывает налоговая полиция, причем по всем правилам, не к ночи помянутых, девяностых годов — маски-шоу и прочее. И, естественно, ничего компрометирующего у нас не находят, но зато изымают все материалы по педофилии, словно именно за этим они и пришли. Мы, само собой, в крик, а нас мордами в пол. Лежать, мол, и не трепыхаться, если вам еще дороги ваши мозги и ребра.

— Это что, в прямом смысле — лежать и не трепыхаться?

— И в прямом, и в переносном, — не очень-то весело уточнил Новиков. — А чуток погодя нашему главному позвонили, как бы это точнее сказать, вышестоящие товарищи и строго-настрого предупредили, что если мы не хотим кормить собой вшей в тюремном бараке…

Ответсек замолчал, но и без этого было ясно, что за слова были впрыснуты в уши главного редактора издания.

Весь наработанный материал изымается и, чтобы ничего подобного не повторилось, господам журналистам необходимо завести собственные талмуды, в которых должны быть вписаны фамилии, имена и клички российской «элиты», которым, словно небожителям, дозволено все. Все! Причем, фамилии эти должны быть вписаны красными буквами, дабы не забывались даже в тяжелом похмелье.

Далее можно было не продолжать.

— А если это была просто утечка материала? — предположила Ирина Генриховна. — Случайная или, скажем, тот же корреспондент проболтался где-нибудь по пьяни, что готовится убийственный материал.

Новиков отрицательно качнул головой.

— Исключено!

— Но почему такая уверенность?

— Да очень просто, — устало произнес Новиков. — Тем автором так и не разорвавшейся бомбы был я. И уж можете поверить мне на слово, я слишком хорошо знаю специфику моей работы, и поэтому готовилось все в строжайшей секретности.

Ирина Генриховна остановилась взглядом на лице сидевшего перед ней ответсека. М-да, пожалуй именно он, как никто лучше, мог знать о специфике журналиста, пишущего не просто на криминальные темы, а криминальные темы, дурно попахивающие, но в которых зачастую мелькают фамилии публичных людей.

— То есть, вы хотите сказать, что кто-то из ваших коллег, знавших о готовящейся публикации, сыграл на опережение, продав редакционную тайну, и тем самым поимел с этого неплохой навар?

Новиков только улыбнулся на это. Мол, простите, госпожа Турецкая, но ничего не поделаешь. Среди нашего брата-журналиста тоже немало подонков и оборотней.

— Но я надеюсь…

Новиков отрицательно качнул головой.

— Нет и нет. Тот, кто решился на это, дождался весьма удобного момента, когда материал уже пошел в набор, о нем знала едва ли не вся редакция и как итог…

— Короче говоря, можно было подозревать любого и каждого?

— Совершенно верно. И проводить служебное расследование в подобном режиме… В общем, прокрутили мы с шефом создавшуюся ситуацию и решили как бы замять это дело, но с тех пор…

— Все свое сотрудники носят с собой.

— Не совсем так, — пожал плечами Новиков. — Но те, кто работает над серьезными темами, особенно, если это касается нашей политической элиты, свои тетрадки не оставляют раскрытыми.

В его словах звучала неприкрытая горечь, однако он все еще пытался шутить.

— А что Фокин? — стараясь быть предельно осторожной, чтобы только не вспугнуть разоткровенничавшегося ответсека, спросила Ирина Генриховна. — Он что, тоже работал над чем-то таким, что заставляло его не очень-то распространяться о своих планах?

Судя по всему, ответсек давно ждал этого вопроса, и все-таки не удержался, скользнул настороженно-вопросительным взглядом по лицу Турецкой, словно еще раз пытался доказать самому себе, что пора бы и раскрыться перед следствием.