Пираты Гора - Джон Норман

Она взяла кусок лианы и, издевательски улыбаясь, несколько раз обвила вокруг моей шеи гибкое растение и закрепила его впереди.

— Ну вот, — с довольным видом произнесла она, — теперь и у тебя есть ошейник.

— Да, теперь и у меня есть ошейник, — подтвердил я.

— Скажи: я — твой раб, госпожа, — потребовала она.

У меня сжались кулаки. Она стояла совсем рядом, все еще держа руки у меня на плечах и смеясь мне в глаза.

— Я твой раб, — неохотно повторил я.

— Госпожа! — напомнила она.

— Госпожа! — эхом отозвался я. Она рассмеялась.

— Я вижу, ты находишь меня красивой, — заметила она.

Я не мог этого не признать.

И тут она с какой-то дикой яростью неожиданно ударила меня, так что я застонал от боли.

— Так ты осмеливаешься домогаться меня? — закричала она. — Меня, свободной женщины! Целуй мне ноги, раб! — срывающимся голосом прошипела она.

Стоя на коленях, я сделал так, как она велела.

Она снова рассмеялась.

— А теперь садись в лодку, раб, — распорядилась она. — И привяжи к ней плот. Сегодня мы будем заниматься заготовкой ренса. И пошевеливайся, мой раб!

Я срезал еще один стебель ренса, отрубил цветущую головку и бросил его на плот. Потом следующий. И так — снова и снова, час за часом, без передышки.

Хотя время было далеко за полдень, солнце палило нестерпимо. Над болотом поднимались густые испарения.

— Если ты не будешь исполнять мои приказы быстро и точно, тебя бросят тарлариону, — продолжала она свои наставления. — Ты — мой раб. Убежать отсюда невозможно. Тебя все равно поймают.

Я молча слушал ее.

Руки у меня ныли и покрылись кровоточащими волдырями.

— Режь здесь, — распорядилась она и направила лодку к новым зарослям.

Она права. Убежать отсюда невозможно. Голый, без оружия, совершенно один, без чьей-либо помощи и еды, далеко бы я не ушел. Ренсоводам, которых здесь наверняка сотни, если не тысячи, не составит никакого труда настигнуть меня и прервать мое едва начавшееся бегство, если их в этом не опередит тарларион.

Но больше всего у меня страдала душа. Когда-то у меня было собственное, гордое лицо, и потеря его меня уничтожила. Я лгал себе и знал это. Я сам выбрал позорное рабство вместо возможности умереть с честью. Теперь я знал себе цену, и мне было так тошно, что сделалось уже все равно, жив я или умер. Мне даже было безразлично, что, видимо, мне до конца жизни придется оставаться жалким рабом для мужчин, женщин и детей на этих ренсовых островах. Я это заслужил. Как я мог бы взглянуть в лицо свободному человеку, если мне противно было смотреть на себя самого?

Солнце жарило немилосердно, кольца лианы раскалились, и шея под ними стала красной и скользкой от пота и грязи. Я просунул палец под ошейник и немного оттянул его от горла.

— Не смей его трогать, — сурово сказала девушка.

Я убрал руку.

— Режь здесь, — указала она, и я снова принялся рубить ренс, пополняя его запасы для своей госпожи.

— Жарко, — сказала она. Я обернулся.

Она ослабила шнурок, стягивающий ее тунику. Я снова восхитился совершенством ее форм.

— Режь ренс, раб, — рассмеялась она. Я вернулся к прерванной работе.

— Тебе очень идет этот ошейник, — сказала она.

Я не ответил. Подобный «комплимент» больше подошел бы какой-нибудь девушке-рабыне, для меня же он был очередным оскорблением.

Я снова заработал ножом, обрезая цветущую головку ренса и бросая стебель на плот.

— Если ты снимешь ошейник, ты умрешь, — сказала она. Я промолчал.

— Ты понял? — спросила девушка.

— Да, — отозвался я.

— Госпожа, — добавила она.

— Я понял, госпожа.

— Вот и хорошо. Ты понятливый раб, — заметила она. — И очень хорошенький.

Я заскрипел зубами.

Короткий нож заработал быстрее, срезая цветущие головки с ренсовых стеблей.

— Хорошенький мой раб, — заметив мою реакцию, повторила она. Я затрясся от ярости.

— Пожалуйста, не говори со мной, — попросил я.

— Я буду разговаривать с тобой, когда мне того захочется, мой хорошенький раб, — ответила она.

Я дрожал от едва сдерживаемой ярости, от унижения, от ее презрения ко мне. Мне хотелось задушить ее. Но задушить в своих объятиях. А еще лучше — зацеловать до смерти.

— Режь, мой хорошенький раб!

И я опять, дрожа от ярости, сгорая от стыда, резал стебель за стеблем, бросая их на плот.

За спиной у меня раздавался ее издевательский смех.

И снова — стебель за стеблем, охапка за охапкой, цветущую головку — в воду, стебель — на плот. Время словно остановилось.

Солнце было уже низко, насекомые переместились ближе к зарослям осоки. Плещущаяся вода поблескивала вокруг торчащих из нее стеблей тростника расплавленными кружочками золота.

Долгое время никто из нас не произносил ни слова.

— Могу я говорить? — наконец спросил я,

— Говори, — разрешила девушка.

— Почему так много островов собралось вместе? — этот вопрос не давал мне покоя.

— Скоро праздник начала се'кара, — ответила она.

Я знал, что завтра ренсоводы действительно отмечают начало нового месяца, но это мало что объясняло.

— Но почему их так много? — поинтересовался я. — Это необычно.

— Ты слишком любопытен, а рабу любопытство не к лицу, — заметила она, однако продолжала объяснять дальше: — Хо-Хак созвал соседние острова на совещание.

— И сколько их здесь?

— Пять, — ответила она. — Это только из ближайшей части дельты.

— А цель совета? — спросил я.

Она могла говорить со мной совершенно спокойно: я был всего лишь рабом, и бежать мне было некуда.

— Он хочет объединить ренсоводов, — ответила она с изрядной долей скептицизма в голосе.

— Для торговли?

— Не только. Было бы неплохо, выработать стандарты на ренсовую бумагу, иногда вместе собирать урожай и, в случае необходимости, распределять его, помогая соседям. Но самое главное, это дало бы нам возможность установить более высокие цены на бумагу и выручить за нее больше денег, чем нам удалось бы сделать это в одиночку.

— Вряд ли это обрадовало бы Порт-Кар. Она рассмеялась.

— Да, ему бы это не понравилось, — согласилась она.

— А кроме того, объединение островов в какой-то мере дало бы защиту от чиновников Порт-Кара, — высказал я предположение.

— Чиновников? — удивилась она. — Ты имеешь в виду этих сборщиков налогов, что грабят нас от имени правителей города, которые никак не могут поделить между собой власть?

— Да, — ответил я. — И против обычных работорговцев, совершающих свои налеты для захвата новых пленников.

— Зачастую разница между сборщиком налогов и обычным пиратом не столь уж велика, чтобы ее вообще можно было заметить, — в голосе ее послышалась злость.