Сладкие песни сирен - Михаил Кривич

В помощь Пелагее Артуровне откомандированы были Степан Сильвестрович Рейсмус и сынок товарища Н. недоросль Климентий. Насчет недоросля это мы так, для красного словца. На самом деле Климентий был не чужд педагогической науке: чтоб собак не гонял (это выражение его уважаемого отца), одаренного юношу приставили лаборантом к кафедре, где доценствовал Рейсмус. Вот как переплетаются человеческие судьбы, и зря критики бранятся, что авторы распоряжаются своими героями как хотят. Сама жизнь, знаете, подбрасывает такие сюжеты!

К слову сказать, собак Климентий вовсе и не гонял, а проводил время в компании хорошеньких девиц и воспитанных юношей. Помимо просмотров зарубежной видеопродукции, компания потанцовывала, выпивала и закусывала, а также покуривала разное и предавалась другим приятным занятиям - дело молодое. А собак и в помине не было, это товарищ Н., опытный оратор, вставлял их в речь для образности. Собак и кошек в городе Н. перевели: в городские инстанции поступали письма трудящихся, что, дескать, из-за них, из-за кошек и собак то есть, людям есть стало нечего, и продовольственную программу нам не решить, пока эти твари будут поедать мясо тоннами. А если их передавить, то заодно можно решить проблему острого дефицита меховых изделий. На пожелания трудящихся положено откликаться, в городе Н. так заведено, и собак сохранили лишь редкие вольнодумцы, вроде упоминавшегося (и отнюдь не добрым словом) диссидента Говбиндера.

Климентий, вступив на педагогическое поприще, не баловал кафедру частыми посещениями, но, к удивлению Рейсмуса, вызвался помогать ему и почтенной Коноплевой-Ланкастер.

Как жаль, что занятия в профилактории остались в прошлом и вы, уважаемый читатель, даже одним глазком не можете заглянуть в спортивный зал, где блистательный режиссер, несравненная Пелагея Артуровна ставила свой педагогический спектакль!

- Сегодня мы с вами, дорогие друзья, на ткацкой фабрике, - громко и внятно говорила Пелагея Артуровна, наигрывая на фортепиано "Марш энтузиастов". - Вы, Гегемона Гефестовна, знатная молодая ткачиха, не правда ли?

- Я есть ткачиха, - мрачно соглашалась Гегемона. Она сидела нахохлившись на гимнастической перекладине, облаченная в полюбившийся ей розовый шелковый лифчик.- Я сверхвыполнила государственный приказ на значительное число процентов.

- Перевыполнила, милочка, перевыполнила, - поправляла доброжелательно Коноплева-Ланкастер.- И не приказ. Мы говорим "план".

- Хочу быть передовичка! Передовуха? - капризно кричала, раскачиваясь на кольцах, Елена и хлопала белоснежными, под стать плечам и шее, крыльями.

- Я намерена быть начальник месткома, лидер рабочего движения, вступала в игру Дорида.- Мне указано отправлять передовую работницу во здравницу. Каждый владеет правом отдыхать, не так ли?

Потом хором пели "Марш энтузиастов". И Климентий, немного циничный, как вся нынешняя молодежь, но это напускное, это от застенчивости, Климентий тоже подпевал, не спуская глаз с прекрасной Елены.

Еще была сцена сватовства: Пелагея Артуровна исполняла марш Мендельсона, а Климентий с букетом роз объяснялся в своих чувствах Елене.

- Вы противный мальчишка! - кричала она в ответ.- Молотовоз... нет, молоконос! Я хочу пожениться на солидный мужчина.

- Выйти замуж, милочка! - задыхалась от смеха Пелагея Артуровна.

Гегемона Гефестовна и Дорида Вакховна презрительно улыбались.

Климентий, надо отдать ему должное, никаким молотовозом, а тем более молоконосом, не был. Обращаться с девицами он умел и порою в этой невинной игре позволял себе лишнее. Тогда Елена хлопала его крылом, приговаривая: "Противник такой!" Климентий краснел, отдергивал руку и бормотал: "Ну, Ленка..."

Споро двигалось изучение языка. И другие дела на месте не стояли. Написаны были тексты, положены на музыку. Облгорлит в трехдневный срок рассмотрел песни сирен и предложил изъять из них названия некоторых предприятий, наименования некоторых видов продукции и объемы производства, а также рекомендовал, ни на чем не настаивая, смягчить определенные формулировки, чтобы не заострять внимания слушателей на отдельных негативных явлениях жизни города и области. Формулировки смягчили, жалко, что ли.

Наконец все было готово. Прямо скажем, вовремя, потому что по городу вновь поползли слухи.

Повинен в них был все тот же бывший начальник санэпидемстанции Евсей Савельевич Говбиндер, заслуженно пострадавший за свою настырность и страсть быть всякой бочке затычкой. "Ишь, природоборец, чистого воздуха ему захотелось! - приговаривал товарищ Н. уже после того, как Говбиндера отправили на пенсию. - Экология, видишь ли, страдает. И слово-то какое выдумали: эко-логия! Русских слов им мало... Иди-ка, друг, на заслуженный отдых и размышляй там о своей экологии".

И Евсей Савельевич размышлял. Особенно во время прогулок с фокстерьером Выбросом - собаку он так назвал исключительно для того, чтобы досадить руководству городской промышленности. Он и письма писал в разные инстанции. Когда в Энку шарахнули по нерасторопности цистерну мазута, по сигналу правдолюбца приехала из Москвы комиссия. Факт подтвердился, но решено было мер не принимать, поскольку вскоре, после переброски то ли амурских, то ли миссисипских вод, это уж как решат, вода в Энке так разбавится живительной влагой, что в нее хоть цианистый калий сыпь ведрами.

Такие жалобы товарищу Н. что тебе булавочные уколы. Не опасно, но надоедливо. В лечебницу бы таких отправлять, да вышло уже из моды. На учет в психдиспансер Говбиндера все же поставили - на всякий случай.

В один прекрасный день Выброс затащил Евсея Савельевича на окраину города к профилакторию химиков. И там он ни с того ни с сего залился лаем, вылез из ошейника, мерзавец, и, найдя дыру в ограде, рванул что есть мочи на территорию, где выгул собак запрещен категорически. Говбиндер кряхтя тоже полез в дыру и остолбенел: меж акаций разгуливали три гигантские, не меньше страуса, птицы и время от времени издавали гортанные звуки: ик-крра-а!

Тут Евсею Савельевичу все стало ясно: прикрываясь липовой реконструкцией, превратили, значит, оздоровительное учреждение в закрытое откормочное хозяйство. Причем наверняка после забоя птица в торговую сеть не попадет, а разойдется по буфетам.

В праведном гневе Евсей Савельевич позвонил из уличного автомата в газету. С редактором его, конечно, не соединили, он вылил свой гнев на секретаршу, та шепнула словечко подруге, и весть об откормленных спецптицах пошла гулять по городу.

Никакого воображения не хватит, чтобы описать, какие громы и молнии метал товарищ Н., когда ему доложили об этих нелепых слухах. Отбушевав же, он начал действовать. Прежде всего связался с компетентными органами и попросил проследить происхождение слухов. (Нелишне заметить, что в городе Н, и одноименной области некомпетентных органов нет и быть не может, мы просто отдаем дань традиции.) Компетентные без труда вышли на пенсионера Говбиндера и провели с ним беседу, которой оказалось достаточно, чтобы он с той поры выгуливал Выброса исключительно на своем дворе, а в чужие дворы и дела больше не совался.