Пепел - Федор Березин

Второй, третий, четвертый, неизвестно какой, и снова день. Долгий подземный день. Он уже свыкся с происходящим, как с наркотиком. Он был просто коровой, дойной коровой. Он пытался бороться: хотел не есть, хотя все внутри просило белков — в него впихнули пищу насильно; хотел вывести из строя свой, выданный матерью-природой прибор для продолжения рода — ему скрутили руки, и он убедился в постоянном тайном наблюдении; он хотел не смотреть эти возбуждающие картинки, подсовываемые ему для чтива, но и тут они обхитрили его. Дважды в сутки перед ним стали демонстрировать свои прелести настоящие молодые женщины, а потом с него снова скачивали нужное для этой тайно существующей цивилизации. Однажды он с ужасом вспомнил о прочитанном в детстве: муравьи держат внутри муравейника живые канистры для жидкой пищи, они их кормят, поят, а когда надо, скачивают необходимое. И убежать эти насекомые никуда не могут: они слишком тяжелы, чтобы двигаться. Здесь с ним происходило то же самое. Он попал в муравейник, и его принудили жить по его законам.

Однажды внутрь сложившегося распорядка вкралось изменение. Его долго-долго куда-то вели, а когда дверь открылась, Хадас оказался в очень просторном зале. Хадас уставился на потолок. Оттуда вниз свешивалась люстра-чудовище, ранее он наблюдал такие только в фильмах о средневековье. «Неужели естественный хрусталь, — подумал Хадас, — однако они тут разжились». Его подтолкнули в спину, и он едва не упал. Затем он заметил человека в костюме, в высоких ботинках на липучках и даже в фуражке с благородно поднятой тульей. Кроме того, человек был долговяз, и все ему кланялись. Хадас несколько замешкался в исполнении нового для себя этикета и тут же получил дубинкой под коленку. Били умело и почти незаметно для окружающих. Хадас поспешно склонил голову и даже поясницу — он уже понял, что это и есть верховный, то есть статус Восемнадцать, единственный и неповторимый диктатор всея подземного царства-государства Самму Аргедас. Местный император производил впечатление. Даже при первом поверхностном взгляде на него чувствовался большой ум и сконцентрированная воля.

Самый старший по статусу из прибывших — Мюфке-Марун отрапортовал, а после короткого вопроса главы правительства начал что-то подробно излагать, периодически показывая на Хадаса. Сам Хадас стоял скромно, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая на говоривших. Руки его были сцеплены сзади, а с обоих боков возвышались, достигая плеча, двое полицейских. Позади императора тоже стояла стража, демонстрируя окружающим на обозрение буфы мышц. Наконец Самму Аргедас подал знак, и Хадас приблизился. Охрана в черном тоже двинулась с места, но повелитель остановил их короткой репликой. Хадас оказался в пяти шагах от главнокомандующего местным подземным королевством. Они внимательно посмотрели друг на друга. Диктатор заслуживал интереса. Сам он руководил этой загнанной в угол цивилизацией или через грамотных помощников, в любом случае само долгое существование замкнутого и висящего на волоске по многим параметрам мира заставляло относиться к нему с уважением. То, чем достигалась в данном случае стабильность, не имело значения, да и не знал новичок Хадас всех нюансов.

— Пилот боевой летающей машины? — внезапно произнес местный король на чистейшем общеземном языке без всякого переводящего устройства. — Какой вы, однако, рослый. В былые времена, помнится, для космоса отбирали более мелких, чтобы экономить горючку. Все-таки на каждый лишний килограмм при выводе на орбиту тратятся тонны топлива, или я не прав?

«Император, конечно, старая личность, — подумал Хадас, — но уж не настолько». А вслух он сказал:

— Скорость истечения топлива в ядерном двигателе намного выше, поэтому соотношение расхода на полезную массу стало значительно приемлемее. У нас на Земле демократия, посему будет несправедливо по отношению к ней отказать мне в поступлении в космолетчики из-за роста. Его выдала мне природа, я здесь ни при чем.

Лицо верховного вождя внезапно скривилось и по нему прошла судорога: левый глаз дважды моргнул. Он отвернулся от пилота и прошептал, очень слышно в окружающей тишине:

— Демократия? Разве демократия не является системой, где правит небольшая кучка аристократов в своих собственных интересах, запудривая массам мозги пропагандистскими трюками? А на чем еще держится ваша хваленая демократия? — Его голос начал усиливаться, а шея напряглась. Хадас наблюдал все это вблизи, и ему стало не очень удобно. Окружающие, однако, реагировали спокойно: просто замерли на месте окончательно.

— Демократия, — повторил правитель, словно взвешивая слово на языке.

— Вы сами, пилот, понимаете, что сказали? Демократия? У вас там демократия? Тогда почему вы здесь? Там, на вашей родине, в курсе, что здесь происходит? Вы что, не даете никакой подписки о неразглашении военных секретов лет эдак на десять — двадцать? Ну что, даете или нет? Только не врите мне, я вижу насквозь.

Взгляд у этого высокого человека действительно вспыхнул подобно молнии. Гипноз ли это был? Но

Хадас никак не мог увести свои глаза с траектории его пылающего взора.

— Да, я давал подписку о неразглашении некоторых военных секретов.

— А я о чем говорю. Вы, дорогуша, абсолютно не волокете в политике, а пытаетесь меня уколоть своими словечками. Если у вас на планете такой рай и вы разрешили все валящиеся на голову развитой цивилизации проблемы, что вы здесь-то забыли? У вас что, уже нет на планете голодных?

— Есть, наверное, но это бездельники, не желающие работать.

— Наивный мальчик, мне вас просто жаль. А при чем тут дети этих бездельников? Почему они должны недополучать то, что имеют другие из-за лени папаши? Или рассмотрим вопрос с другой стороны. Все ли способны летать на этих мерзких агрегатах, напичканных мегатоннами? Я думаю, не все, хотя хотели бы многие. Но есть такая штука — способности. У вас они имеются. И в детстве вам повезло: вы могли хорошо питаться, вам попались добрые учителя, которые думали не только о набивании карманов, а еще и о утрамбовывании вашей головы нужной и полезной информацией, и в то же время не затерли вам воображение. А потом вы обошли кого-то по конкурсу и дальше умудрились, благодаря случайности, не попасть в число тех, кто остался без работы. Современный уровень производства, если он, конечно, не упал за то время, пока мы не общаемся с Землей, позволял двум процентам населения обеспечивать всех остальных прожиточным минимумом, в который для современного человека входит очень-очень многое.

В течение всей этой пламенной речи Хадас стоял молча, хотя у него были возражения по некоторым пунктам. Он не был уверен, что диктатор не разобьет их в пух и прах, но опасался он, разумеется, не этого: за недолгую жизнь в великанском погребе он усвоил истину взаимоотношений младших статусов со старшими, тем более что не имел никакого. Вдруг Самму Аргедас остановился, словно споткнувшись на очередном слове. Его левый глаз снова часто заморгал и оттуда выступила маленькая слезинка. Диктатор часто задышал. Однако к нему не бросилась когорта врачей и стража, видимо, недомогание владыки было никого не касающимся явлением, чему Хадас удивился: неужели Аргедас настолько не ценил свое здоровье и жизнь? Но и вправду правитель подземных галерей быстро очухался, возможно, никто из стоящих поодаль даже не заметил его недомогания, и продолжил поучительную беседу. Хадас слушал внимательно, но Самму Аргедас говорил так сложно и долго, перескакивая с темы на тему, что в голове слушателя сохранились какие-то обрывки слов, а вовсе не связанные мысли. Может, цель речи была не доказать что-то, а просто выговориться или попрактиковаться в забытом языке: он не знал ответа, но слушал дальше, имитируя интерес.