Скверная жизнь дракона. Книга восьмая - Александр Костенко

приезда, следующий значился через пять или шесть дней. Я не хотел оставаться в городе, понимая, что ещё несколько кувшинов — и я отупею, превратившись в аморфного алкоголика. А так оно и случится, если задержаться в городе.

Один день. Ровно столько мне потребовалось, чтобы закупить еды на долгий переход, а в гильдии свободных торговцев запросить карту земель между городом и столицей княжества с отметками ручьёв и возможных мест да привалов. Походная лаборатория и походная магическая плита остались в гильдии свободных торговцев, я оплатил их доставку до столицы, отказываясь тащить на себе дополнительную тяжесть. Со всеми припасами, одеждой и спальником выходили десятки килограмм, даже второй оставшийся микл засунул в рюкзак к девочке.

Впервые я собирался покинуть город и отправиться в дорогу самостоятельно, отказываясь от защиты охранников караванов — но даже помыслить не мог, что что-то случится в дороге. Я не боялся внезапного нападения или чего-то ещё, но боялся задержаться в городе даже на секунду.

Именно поэтому за полчаса до шестого удара городского колокола я вышел из гостиницы вместе с девочкой, нёсшей в верхней, главной паре рук кулёк с нашим завтраком и постоянно зевавшей.

Уходящие из города разумные — обычное дело, особенно ранним утром. Это практически всегда хлеборобы с ближайших деревень, или отправляющиеся на разведку авантюристы. Около юго-западных городских ворот собралась небольшая толпа в двадцать разумных, ожидавших открытия города. Они косились на морщинистого разумного, с ненавистью и презрением, а вид заспанной маленькой девочки с впалыми щеками только подогревал всеобщую ненависть.

Мне на всё происходящее было откровенно наплевать. Я стоял в гордой позе, перенеся часть веса тела на посох в левой руке, а правую держал на поясе. Под отогнутым плащом каждый видел гримуар, и это плетью осаживало любого идиота.

Ворота открылись, толпа пошла вперёд и рассыпалась по дороге. Очень скоро авантюристы и часть хлеборобов перешла на небольшую просёлочную дорогу, стрелой уходящую на запад. Ещё через час другая часть ушла восточней, а ещё через час по дороге в сторону столицы шли только двое.

Я не рассчитывал пройти много за день, из-за маленьких ног девочки — но она старалась поспевать, а когда отставала, то всегда переходила на бег и догоняла. Я удивился, когда в медленно опускавшейся вечерней темноте показались огоньки лучин в окнах домов. Мы умудрились пройти к самому дальнему поселению, стоящему на границах городской черты и диких земель, где законы отсутствуют как понятие чести у драконов.

Но больше всего я удивился, когда решил рискнуть и пошёл к поселению в поисках ночлега. Я закупился провиантом достаточно, чтобы не испытывать нужды в пути, но хотелось ещё одну ночь спать хотя бы на сене. Да и была ещё одна причина, потаённая. Разумные ненавидят ксатов, дай волю, так и вовсе перебьют. Хотелось узнать, сколько монет нужно запихать в руки селянам, чтобы те засунули ненависть в свои задницы и приготовили ксату ужин.

Один золотой — вот цена их ненависти, слишком мелочная цена. Притом продались разумные в первом же доме. За этот золотой семья из девяти человек, два старика, муж и жена, и пятеро детей — они предоставили место в сенях и накормили нас вполне нажористым ужином. И даже старались не шуметь, когда я укладывался спать.

Наутро мы продолжили путь. В дороге нечего делать, я в основном молчал, что у меня отлично получалось делать ещё с материка скверны. Но шёл я не один и иногда чуть сбавлял шаг, позволяя девочке догнать себя. И продолжал попытки развивать её речь: с каждым днём у неё получалось всё лучше и лучше, некоторые слоги она проговаривала с поразительной точностью. Я сказал девочке повторять буквы «у» и «б», потому что буквы «а» и «к» у неё получались сносно. И весь день за моей спиной доносилось неловкое, но какое-то старательное у-канье и бэ-канье.

К вечеру мы пришли в одно из обозначенных на карте мест, к небольшому холмику около опушки леса, в полукилометре от ручья. Там я и решил заночевать. Скорость мы взяли неплохую, от графика не отставали, как раз через шесть дней должны прибыть в столицу.

Через час горел небольшой костёр в центре лагеря, из двух спальников и натянутых на жердях над ними плащах. Лёгкий ветерок выгонял из лагеря дым костра и аромат каши из зерна с кусочками сушёных овощей, сыра и мяса. Я разложил еду по мискам, промыл котелок и залил в него воду, добавил трав, несколько ложек мёда и приготовился через минут пятнадцать получить приятный травяной взвар.

Девочка уже привычно ждала меня с миской в одной руке и ложкой в другой, а вторую пару рук всё так же прятала за спиной. Я сел рядом, поставил миску на землю и показал девочке свою ложку.

— Давай ещё раз. Лож-ка.

— Гкозка.

— Ложка.

— Гозка.

— Уже лучше. Надо «л» потренировать.

— Гозка, — сказала девочка всё таким же безэмоциональным голосом, но с каким-то неестественным рвением и едва заметной вопросительной интонацией.

— Да, почти. Молодец, ты делаешь успехи, — я аккуратно положил ладонь на голову девочки и чутка потрепал бледно-жёлтые волосы. Девочка привычно замерла, напрягшись, когда почувствовала мою ладонь на голове, но расслабилась, сообразив, что бить её не собираются.

— Гозка? — спросила опять девочка, на что я кивнул. — Гозка. Гозка! Гозка! Гозка! — выпаливала та слова, смотря на меня рубиновыми глазами с появившимся в них азартным, игривым огоньком.

Меня передёрнуло от осознания, кого именно девочка мне напоминает своими рубиновыми глазами. Я трясущимися ладонями обхватил крохотную детскую голову. Девочка задрожала, уставившись на меня широко распахнутыми глазами. Из моего рта вырвалось нечленораздельное мычание, а большие пальцы практически коснулись роговиц красных глаз. Мне хотелось вдавить пальцы вглубь мелкого черепа, хотелось выдавить эти два рубина, чтобы никогда больше не напоминали мне о том, чего я навсегда лишён.

Я дрожал всем телом, одновременно хотел выдавить оба красных глаза и не мог себя заставить этого сделать. Что-что, но во всём произошедшем со мной это дитя не повинно. Оно не заслужила ни сегодняшнего дня, ни провода в скверное место.

Я отпустил голову девочки и закрыл лицо руками. Вот, в чём причина моего сюсюканья. Вот зачем я нянчился с ней. И от осознания этой причины я становлюсь сам себе противен. Хотелось напиться, но моё сознание разрывало осознание, что это не поможет. Хотелось забыться, но и это не спасение. Хотелось сдохнуть, но