Библия-Миллениум. Книга 1 - Лилия Курпатова-Ким

Больше бороться не за что. Она подписала бумаги и уехала. Воображение в поезде бурно рисовало ей картины мести: как она вернется, запрет в доме все двери и подожжет. Как она заставит Иуду умолять не убивать его — пусть тот ползает на коленях, дрожит от страха. Она вонзит ему нож в самое сердце или застрелит из большого охотничьего ружья, но все это казалось ей слишком мягким. И вдруг озарило — она разорит их! Вот единственное, что заставит Иуду посыпать голову пеплом и выть от боли.

Прошел год, и ей принесли скупую телеграмму с известием о смерти Ира. «Приезжай», — заканчивалась она. Телеграфным переводом ей также пришли деньги. Утихшая обида разгорелась с новой силой. Она поехала — это был шанс отомстить. Сердце ее замерло, когда поезд подъезжал к месту назначения, она достала маленькое зеркальце и старательно поправила макияж, волосы. Нервничала. Нетерпеливо ерзала на жесткой полке. Она зла, что Иуда лишил ее своей страсти, нежности, силы, своего присутствия, пожертвовал ею, но по первому зову бежит обратно, полная любви.

На вокзале ее никто не встретил. Она села на скамейку, глотая соленые слезы, вытирая раскисшую тушь, всматриваясь в непрерывно движущийся людской поток. Может, он опоздал? Может, застрял в пробке? Она просидела два часа. Никто не пришел. Она возненавидела себя за то, что позволила ему снова так поступить с собой. Села в такси. Единственным желанием было убить Иуду при встрече. Фамарь ехала, всерьез обдумывая, как ей это сделать. Она прикинется, что не сердится, увлечет его в подвал и там, когда он расслабится, вонзит ему в грудь острый нож или перережет горло, сядет в поезд и уедет.

Дом был пуст. Шаги непривычно гулко отдавались эхом по всему дому. Она поставила чемодан, прошла по комнатам первого этажа. Никого. Взяла на кухне нож, спрятала его в маленькую сумочку. Спустилась вниз. Иуда сидел на том самом диване. Фамарь думала, что, увидев его, возненавидит еще сильнее, и это придаст ей силы, но неожиданно для самой себя задохнулась от прилива нежности, просто затопившей ее. Она сделала несколько шагов и бросилась к нему. Иуда обнял ее.

— Девочка моя… Нет у меня, кроме тебя, теперь никого…

Она забыла о ноже, целовала, плакала, говорила, что любит.

Они занимались любовью с особой теплотой и нежностью. Когда Фамарь очнулась от сладкого блаженства, вдруг испугалась, а что если…

— А где Шуа?

Иуда прямо посмотрел ей в глаза и спокойно ответил: «Не бойся, она не войдет. Я ее убил». Он сказал это таким тоном, как будто сообщил, что жена на кухне или ушла в магазин.

И Фамарь ему все простила — разлуку, свою боль, все. Молодость победила. Позже, уже в машине, глядя на бегущую навстречу дорогу, Фамарь со всей уверенностью осознавала, что беременна.

Они ехали вместе, обнимались, наслаждались закатом, увозя труп Шуа в багажнике далеко-далеко, чтобы бросить где-нибудь у дороги. Ее найдут, может, через некоторое время, но найдут! Они опознают тело, похоронят и заживут счастливо.

Фамарь не испугал поступок Иуды — в конце концов, ему действительно не повезло с первой семьей.

Вернувшись через два дня, они увидели возле дома две милицейские машины. Сердце Фамарь радостно запрыгало — она не ожидала, что их дорога к счастью откроется так скоро. Эту старую суку, наверное, уже нашли. Сразу после того, как они ее выбросили.

Возбужденно жестикулирующие люди устремились к машине. Иуда вышел навстречу… И вдруг на него набросились, заломили руки, за спиной щелкнули наручники.

— Вы узнаете это?

Человек в штатском держал в руке полиэтиленовый пакет. В нем лежала окровавленная кружевная салфетка с журнального столика — та самая, что Шуа связала крючком. Иуда рванулся, но четверо придавили его к земле.

— Выходите из машины! — обратился к Фамарь человек в штатском. — Мы можем обвинить вас в соучастии в убийстве. Однако, если вы окажете помощь следствию, дадите правдивые показания, то, может, будете рассматриваться как свидетель.

Фамарь слышала его все хуже и хуже, сквозь сгущающуюся дымку. Перестала чувствовать ноги. Перед ней промелькнули все их встречи в подвале дома, поцелуи, объятия, стоны, жадные укусы. Она ничего не слышала, не видела, не чувствовала, кроме них. Даже своих губ, которые четко проговаривали в это время:

Это я ее убила… Он ни при чем…

САРА И АГАРЬ

— Важной частью разрабатываемого нами проекта является…

Монотонный голос Авимелеха, который старается стать выразительным, навевает раздражающую скуку. Лучше бы голос был просто монотонным — в этом случае всего лишь хотелось бы спать.

Каждый раз начальник начинает собрание с пространной «мотивирующей речи». Где его только этому научили? Он как любовник, который ночь за ночью в качестве прелюдии постоянно целует только сосок правой груди, зато долго и старательно.

В сущности, Авимелех такой и есть. Когда-то они были близки. Сара смотрела на старого, заплывшего жиром, обливающегося потом борова с отвращением. Он осквернял ее воспоминания о молодости.

Молодость…

Молодость теперь сидит с ней рядом, в соседнем кресле, в качестве секретаря. Держит в руках блокнот и стенографирует «мотивирующий» бред, который несет Авимелех, чтобы Сара не забыла. Нельзя плохо думать о директоре — всем, что у нее есть, Сара обязана этому скоту.

Агарь шуршит страницами блокнота, быстро расчиркивая их иероглифами, и не замечает, что Сара скользит взглядом по ее профилю. Черные волосы, гладко убранные назад, делают лоб Агарь более высоким, очки в тонкой золотой оправе то ли скрывают, то ли подчеркивают томность глубоких карих глаз под густыми ресницами, полуоткрытый рот. Рот удивительного рисунка — пухлая нижняя губа, точеная верхняя. Рот, символ «хочу», — центр лица Агарь. Очки, убранные назад волосы… Кого ты хочешь обмануть, девочка?

«Моя девочка…» — так Сара мысленно называет Агарь всегда. Ревниво следит за каждым мужским взглядом, скользящим по телу «девочки».

— Следующим пунктом, подлежащим согласованию, является…

«Авимелех! Когда ты сдохнешь уже?!» — Сара откинулась в кресле, глубоко вздохнула и расстегнула пиджак.

— Похоже, наше совещание займет чуть больше времени…

Пытка близостью тела Агарь займет чуть больше времени.

— Я подготовила бумаги, которые ты… вы просили, — вошла в кабинет Сары Агарь. На работе нельзя говорить Саре «ты».

— Хорошо, — отвечает та, не поднимая голову от бумаг.

Агарь нерешительно стоит несколько секунд, затем так же нерешительно делает шаг к двери.

— Постой! — Сара смотрит на нее долгим взглядом. Кожаное кресло, которое она толкает, вставая, отлетает к стене. Сара набрасывается на Агарь, как тигрица.

— Я тебя хочу! Сейчас! — она целует ее в шею, больно покусывает мочки ушей. Целует. Кусает. Целует. Кусает.

Уже много месяцев Агарь пытается понять, что она чувствует, когда Сара касается ее. Страсть? Нет. Торжество? «Я чувствую торжество!» — вспышкой сверкнуло у нее в голове однажды. Они занимались любовью перед большим зеркалом. Беспощадная поверхность отражала серовато-белое тело Сары с явными признаками увядания, дряблой кожей на локтях и коленях. Почти старческие руки с жадностью терли и мяли смуглую молодую кожу. Как будто сморщенное желтое яблоко положили на бежевый бархат. «Она хочет в меня влезть», — неожиданно промелькнуло у Агарь в голове тогда.

— Я хочу, чтобы ты кончила! — приказывает Сара. Ее руки настойчиво терзают нежный розовый звоночек. «Я хочу обрести над тобой власть! Чтобы твое молодое тело хотело мое старое!» — говорит голос Сары Агарь.

Агарь послушно закатывает глаза. Она представляет себе Сару, привязанную за руки к бетонной балке. Две здоровенные злые негритянки бьют ее тяжелыми конскими вожжами, от которых остаются синяки и ссадины. Это отчаянно молодящееся тело покрывается фиолетово-синими полосами, а Авраам — муж Сары — трахает Агарь сзади, в позиции стоя, прямо на глазах у жены. Агарь смотрит Саре в лицо и смеется…

Сара зажимает ей рот рукой, чтобы стон не прорвался в коридор. Затем ложится рядом на пол. Темный ковер скроет все пятна.

— Никто тебя так не заводит, правда? — спрашивает она у Агарь с требовательной надеждой.

— Никто. Ты лучше всех… — шепотом отвечает та.

Сара торжествует. Она имеет власть над этой девочкой. Власть удовольствия.

— Ты очень красива…

Сара скользит губами по контурам тела секретарши, ощущая свой собственный поцелуй. Лаская Агарь, она возбуждается так же сильно, как и когда ласкает себя.

— Я хочу быть с тобой, — а Агарь упорно слышится: «Я хочу быть тобой».

Только некоторые знают, что Агарь — приемная дочь Сары. Отчаявшись родить ребенка, отчаявшись доказать всему миру, и прежде всего Аврааму, что она настоящая женщина, Сара удочерила эту девочку. Удочерила довольно большой — десятилетней, не хотела возиться с маленькой. Ездила по детским домам, как по магазинам: «Эту покажите. Нет… Может, того мальчика… Ах, он плохо соображает? Нет, это мне не подходит. Вот эта — черненькая… Поди сюда, девочка! Хорошо. (Сара вертит лицо девочки вправо, влево, держа ее за подбородок. Девочка непроизвольно приподнимает верхнюю губу. Сара осматривает передний ряд зубов.) Дело ее покажите. Иди, милая, поиграй пока. Да… Ничего. Отметки приличные. Родственников нет, родители не известны… Это минус… Но в целом… Оформляйте!»